Номер, накорябанный чёрным фломастером на мятой картонке, был лишним. Типа, у меня в записной её нет. А кулёк-то тяжёленький. Попрощался – и скорее ко входу в подъезд. Сплитяра, встречай – я иду!

Железная дверь, скрипя, отошла в сторону. Одиннадцать ненавистных ступенек – и вот я на площадке первого этажа. Какого… Жёлтый огонёк на стене – это плохо. Это очень плохо! Это значит, что какая-то сука сломала наш старенький лифт. Что за день-то сегодня такой? Записка от старшей по дому уже висит. Ну-ка, узнаем свой приговор. Так и есть – починить обещают лишь вечером. Это конец! Я же сдохну от голода, я же испарюсь в ноль, сидя на лавочке у подъезда. На калечной, перекособоченной лавочке, на которую помещается только треть моей задницы. Возвращаться в сквер? Ну, уж нет! Я хочу жрать! Я хочу на диван и под сплит! Я сделаю это!

На второй этаж «залетел» на эмоциях. К третьему брёл тоже бодро – по ступени на шаг. А вот к четвёртому уже выжег адреналин в крови начисто и запыхтел умирающим паровозом. Закинуть правую ногу, завалиться на перила, подтянуться немного, поднатужиться… вторая нога. Круг замкнулся. Теперь очередной набор пыток в той же последовательности. И так снова, снова и снова.

Ну на кой, спрашивается, пожилой женщине и слоняре вроде меня нужна квартира на девятом этаже? Вот сколько раз просил бабулю поменять эту хату на что-нибудь пониже. Вид на город? Отсутствие соседей сверху? Память, привычка, приросшая к полу за многие годы мебель? Да пошло оно всё! Я не хочу! Я не могу взбираться на такую высоту по ступеням! Тем более с чёртовой картошкой, которая с каждым шагом становится всё тяжелее.

К седьмому этажу я проклял всех, кого знал и о чьём существовании только догадывался. К восьмому уже полностью перестал осознавать происходящее и, словно робот на садящейся батарейке, упрямо полз вверх, ничего не видя вокруг. Полиэтиленовые ручки пакета стальной проволокой вгрызлись в ладонь, но я не чувствовал боли. Я вообще уже ничего не чувствовал и не замечал: ни дрожи в ногах, ни барабана в груди, в который превратилось моё многострадальное сердце, ни нарастающего гула в ушах, ни красной пелены, сгущающейся перед глазами. В воспалённых мозгах крутились только три образа: сплит, диван, борщ, сплит, диван, борщ.

Осмысление снизошло на меня лишь тогда, когда впереди, наконец, показалась заветная дверь с блестящей табличкой «31» на коричневой потёртой обивке. Не веря своему счастью, я нечленораздельно взревел и напряг всё, что можно было напрячь, начиная финальный рывок. Это усилие меня окончательно и добило.

Грудь прожгло нестерпимой болью. К горлу подкатил ком. Стало нечем дышать. Картинка перед глазами поплыла, и я почувствовал сильный удар в затылок. Кажется, я упал. Со всего размаха назад – башкой о бетон. Тук, тук, тук – мячиками попрыгала, покатилась вниз по ступеням картошка. Писец…

Дальше по очереди пропали: боль, слух и зрение. Мысль «я умер» сменилась отчаянным: «Бабушка, как же ты без меня!». И маленький, пусть и больших размеров, человек по имени «Александр Углов» перестал существовать в этом мире.

Я открыл глаза. Или мне показалось, что я это сделал. Где я? Разлившаяся вокруг белизна ослепляла. В бескрайней пустоте ни единого цвета. Только белое сплошное ничто. Даже собственного припухшего носа не видно, как и рук, ног, живота и из чего там ещё я состою. Осязание тоже отсутствует. Ощущение, что куда-то лечу, но ни ветра на коже, ни лёгкого свиста в ушах. Тишина абсолютная. Страшно.

Пытаюсь закричать с перепугу. Ничего не выходит. Пробую дёрнуться. Фиг вам. Я – бесплотный дух, я могу только мыслить. Могу мыслить? Так это прекрасно! Страх как рукой сняло, и на его место пришло облегчение. Кто там из великих изрёк знаменитое: «Я мыслю – следовательно, я существую»? Да посрать! Мужик прав! Сто раз прав! Смерть – ещё не конец. А я, дурень, не верил. Атеист, так меня перетак! Каюсь, во всех грехах каюсь. Рай, ад, перерождение в дерево, в слизняка… Я на всё согласен, лишь бы существование продолжалось. Я слишком мало пожил…

Что это? Впереди, словно из ниоткуда, появляется человеческая фигура. Парень, лет пятнадцать-шестнадцать, совсем мальчишка. Но мальчишка серьёзный. Смотрит исподлобья, губы сведены в пренебрежительной ухмылке, породистый острый нос гордо вздёрнут, руки крест-накрест лежат на груди. Крутого из себя строит. Хотя, может, и правда крут. В глазах ни страха, ни удивления.

Стоп! Так он, походу, не видит всей этой бескрайней беляшки. Слишком уж осмысленно водит взглядом по сторонам. Его словно из кадра выдрали и впихнули сюда. Типа, голограмма принцессы Леи на полу корабля повстанцев. Значит, и меня для него здесь нет. Хотя меня нет и для себя самого, так что это нормально. Можно пялиться внаглую. Тем более, посмотреть есть на что – крайне необычный пацан.

Довольно высокий для своих лет, худощавый, но вовсе не дрыщ. Открытые руки бугрятся конкретной мышцой. Гимнаст, что ли? Чёрная безрукавка сливается с широкими, подвязанными на щиколотках штанами в единое целое. Забавный прикид – чем-то на японское кимоно смахивает. Пояс широкий, кожаный, с кучей петелек и металлической бляхой по центру. По бокам висят ножны с торчащими из них рукоятями не то длинных ножей, не то коротких мечей в полтора локтя каждый. Обувь напоминает помесь чешек и мокасин – лёгкая, мягкая. На запястьях браслеты – стальные, широкие. Небось, весят по паре кило каждый. Какой-то анимешный барчук, только рожей на азиата не тянет: ни на мультяшного, ни на настоящего узкоглазого.

Скорее, на испанца похож. Чернявый, смуглый, с правильными чертами лица. Этакий юный Бандерас. Красавчик, чего уж там. За таким у нас в универе девчонки бегали бы однозначно. И рожа наглая – уверенностью от пацана так и прёт. Явно за словом в карман не лезет.

Причём чудной причесон образ борзого мачо только подчёркивает. Вздыбленная длинная чёлка переходит в пышную шевелюру чёрных волос, словно уложенных гелем. Виски выбриты, что придаёт лицу дополнительной худобы. С затылка же свисает причудливая косичка, собранная из нескольких прядей. Жертва стилиста-косплеера. Небось, стрижка в нехилую сумму выходит.

О чём это я? Какие стилисты и стрижки? Лечу в виде духа незнамо, где и думаю о всякой херне. Почему мне вообще показывают этого пацана? Кто он? И кто те, которые показывают? Не случайно же меня несёт прямо к нему. Подлечу, и что дальше? Парень должен мне что-то сказать?

– Эй, пацан! – хочу крикнуть, забыв, что у меня здесь нет голоса.

Я уже рядом, но парень по-прежнему не замечает меня. Шагнул влево и протянул руку к чему-то невидимому. Он там, в своём мире. Сейчас пролечу сквозь него, и мы навсегда распрощаемся. Десять метров, пять, три… Я так близко, что могу во всех подробностях разглядеть гравировку на поясной бляхе. Кулак. Просто кулак – с выпуклыми костяшками и ступеньками из фаланг пальцев. Герб, эмблема… Не важно. Мой путь лежит дальше – сквозь тело парнишки, что заслонило собой весь обзор.

Темнота. И тут же калейдоскоп красок перед глазами. Где я? Какая-то комната. Обитые деревянными панелями стены, высокий потолок, серый с коричневой окантовкой, белый матовый шар типа люстры, паркетный пол, огромное, забранное тяжёлыми зелёными шторами окно, две двери. Из мебели: четыре кровати, столько же стульев, тумбочек и столов, два больших шкафа, один просто гигантский шкаф и несколько полок с крючками. Похоже на номер в отеле. В очень хорошем отеле. Никакого тебе ДСП – только натуральное дерево, все ручки блестят то ли медью, то ли бронзой – я в этом не шарю, – бельё на постелях чистейшее, выглаженное. Даже обитый кожей небольшой сундук, стоящий возле одной из кроватей, выглядит дорого.

Темновато. Надо бы пошире распахнуть шторы. Подумал и шагнул к окну, протянул руку…

Опа! Так я снова в теле! Только оно ни фига не моё! Лёгкость в каждом движении. Ни привычной одышки, ни трясущегося желеобразного живота, ни трения шейных складок о грудь. А рука, на которую я смотрю, тонкая, мускулистая и с браслетом. С тем самым браслетом! Это что же – я вселился в того пацана? Попаданец? Мёд мне в рот! Попаданец!