Василий Филиппов лежал вытянувшись и не дышал. Лицо у него было такое, словно он умер давно, несколько дней назад.

– Человек умер, – проговорила Тонечка в телефон. – Да, только что. Пока вы беседовали. Приезжайте.

Герман взял ее за плечо. Она поднялась и посмотрела ему в лицо.

– Дать тебе воды? – спросил он буднично.

– Я не хочу пить.

– Давай я тебя в кресло отведу.

– Саш, я не хочу сидеть.

Они еще немного постояли рядом с Василием.

– Ерунда какая, – пожаловался Герман. – Ну, что это такое?!

– Это жизнь такая.

– Ничего в ней не понимаю. Чем дальше, тем больше не понимаю.

– Никто не понимает.

Так они стояли над мертвым режиссером Филипповым и разговаривали обыкновенными голосами.

– Как ты думаешь, его на самом деле убили?

– Он помер у нас на глазах. Ты его не убивала? Потому что я точно нет.

– Я серьезно спрашиваю, Саша!

– А я тебе серьезно отвечаю.

– Но ведь он все время вчера повторял, что его убьют. А сегодня умер.

– Он умер с перепоя.

Тонечка вздохнула:

– Хорошо бы так.

– Хоть как, все равно никакого удовольствия, по-моему.

Она улыбнулась против воли.

– Ты какой-то непробиваемый мужик, – сказала она, пожалуй, с уважением.

– Ну, всерьез оплакивать его я не в состоянии.

– А кто к нему приходил, ты не знаешь?

– В каком смысле – приходил? Он все время с кем-то жил, одно время с женой, потом с девицами всякого сорта. Разумеется, кого-то из них я знаю, но не всех.

– Нет-нет, кто ему приносил еду и выпивку?

– Понятия не имею! Да, наверное, он сам и приносил! Вряд ли у него прислуга!..

Тонечка осторожно, словно боясь разбудить спящего, отошла от дивана и поманила Германа за собой:

– Иди сюда.

– Что? А, иду.

Она открыла холодильник – осветилось пластмассовое нутро, заросшее по задней стенке желтой ледяной шубой.

– Смотри.

Он заглянул. Холодильник был пустой и заброшенный, как и квартира. На полках ничего, кроме двух усохших сморщенных сосисок и лимона с магазинной наклейкой.

– Ну, я смотрю.

Тонечка взяла лимон и сунула ему под нос.

– Видишь наклейку? Такие клеят в супермаркетах, когда продают поштучно. Яблоки или апельсины. Или лимоны! Их взвешивают и приляпывают бумажку с ценой и датой. Видишь?

Герман повертел лимон перед глазами.

– Сегодняшнее число, – сказала Тонечка. – К нему кто-то сегодня приходил. Принес лимон. И бутылки.

Герман серьезно посмотрел на нее.

– Почему бутылки? Здесь нет никаких бутылок.

– Зато вон там есть, под столом.

Они вернулись в комнату, и Тонечка полезла под журнальный стол.

Герман присел на корточки и тоже заглянул.

– Вот это вчерашние бутылки, – шепотом заговорила Тонечка и стала показывать, какие именно вчерашние. – А на столе сегодняшние.

– Чем они отличаются?

– Под столом только бутылки из-под виски и коньяка. А на столе, видишь, какой набор.

Он взглянул на стол.

– Вчера и ночью он пил виски и коньяк. А сегодня и вино, и мартини, и водку! И коньяк совсем другой. Под столом «Арарат», а это, по-моему, киргизский, что ли…

Рассматривать бутылки и рассуждать про коньяк рядом с только что умершим человеком Герману было невмоготу, зря Тонечка назвала его «непробиваемым»!

Он взял ее за штрипку джинсов, потянул, заставил вылезти из-под стола и увел на кухню.

Открыл кран и умылся холодной водой. Руки вытер о джинсы, а лицо вытереть было нечем, капли падали с подбородка.

Она проворно достала из заднего кармана упаковку бумажных носовых платков и подала.

– Саш, тебе нехорошо?

– Мне отлично. Я только хочу отсюда уехать.

– Хочешь, езжай, а я дождусь «Скорую».

– За кого ты меня принимаешь?

– За современного мужчину, которому не нужны никакие лишние проблемы.

– Все проблемы, – подхватил он, – современные женщины решат сами!.. Я не понял про бутылки, объясни мне.

– Вчерашние бутылки под столом, они совсем другие. Там три из-под виски, все одинаковые, «Чивас» и одна из-под армянского коньяка. Это дорогие бутылки!.. А на столе что попало, и все дешевое! Вино «Мацеста», водка «Ледяная капля», «Мартини», персиковый ликер. Не хватает только «Тройного» одеколона!..

– У него деньги кончились. Так не может быть?..

– Он бы купил что-нибудь одно, как ты не понимаешь! Три бутылки водки, например. И он никуда не выходил! Куда он мог выйти в таком состоянии! Он все время пил! Вчера его привез твой водитель, оставил, пьяного, и он продолжал пить! А утром кому-то позвонил или ему кто-то позвонил, и он сказал – привези мне выпить. И ему привезли… ассорти.

– Телефон, – вдруг вспомнил Герман. – Васька сказал, что телефон он выбросил, потому что тот звонил все время. Должно быть, моя секретарша звонила. Она все утро ему звонила, а он трубку не брал!

Они полезли под раковину, достали ведро и заглянули. Там было пусто. То есть совсем пусто – ни бутылок, ни объедков, ни даже мусорного пакета! Телефона не было тоже.

– Подожди, я попробую позвонить.

Герман нажал кнопку, и они стали прислушиваться и оглядываться по сторонам.

– Не звонит, – констатировала Тонечка. – Может, он его из окна выбросил?

– Окна не открываются. Я штору отдернул, обратил внимание.

– Как?!

– В высотках они не открываются, Тонечка. – Он вдруг усмехнулся. – Ты дикий человек! Привыкла на своей даче из окна глядеть на лужайку!.. И еще небось дождь слушать!

Тонечка и впрямь всегда открывала окно в дождь. Даже весной и осенью, когда дожди шли холодные!

– Телефон забрал тот, кто принес ему выпивку, так получается, да?

Герман пожал плечами:

– Зачем?

– Я не знаю зачем, Саша! Я предполагаю! Я написала столько детективных сценариев! Вот и выходит, что его убили.

– Он умер у нас на глазах.

– Ты это уже говорил.

Домофон разразился заливистыми трелями. Они оба вздрогнули от неожиданности и посмотрели друг на друга.

– Приехали, – сказала Тонечка.

– Объясняться будем до завтра, – сказал Герман.

…Гастроли бабка давала с самого утра.

Хорошо, что в школу можно было не ходить между майскими праздниками.

Как только мать уехала в город – Настя слышала хлопанье дверей и звук ее машины, – бабка выползла из своей комнаты, пошуршала внизу, потом поднялась на второй этаж, постучала в дверь и велела вставать.

– Мы не хотим вставать! – прокричала Настя.

Джессика проснулась, махнула рукой, натянула на голову одеяло и повернулась на другой бок.

Но бабка не отставала.

– Мы не встанем!

– Завтрак на столе.

– Мы не хотим!

Бабка продолжала стучать.

Джессика сорвала одеяло, села на диване и вытаращила глаза. Огляделась, вздохнула и почесала ногу.

Бабка стучала.

Настя знала, что она может так простучать хоть час, хоть два, хоть до завтра!..

– Ба, отстань! Мы не будем завтракать!

– Есть охота, страсть, – прошептала Джессика и покрутила рукой по животу, показывая, что он абсолютно пуст.

Стук продолжался.

Настя сорвалась с кровати, подбежала и наотмашь распахнула дверь.

– Доброе утро, – невозмутимо поздоровалась бабка. – Умываться, одеваться и за стол. У меня мало времени.

Пришлось вставать, канителиться с одеванием и умыванием – по детской привычке Настя терпеть не могла умываться и усаживаться за стол.

– Почему ты решила поступать в театральный, Джессика?

Та стрельнула в бабку глазами, поежилась, положила ложку и, глядя в пол, тихо-тихо проговорила, что хочет быть актрисой.

– Ты любишь театр?

Джессика совсем поникла и прошептала, что любит кино.

– Ба, отстань от нее, – велела Настя.

Бабка и ухом не повела.

– Какое же кино ты любишь? Иностранное или отечественное?

Джессика умоляюще посмотрела на Настю – спасай.

– Ба, ты не смотришь кино, которые мы любим.

– Вполне возможно, и все же?..