Городские ворота проезжали долго, когда подошла их очередь, Орис уже весь взмок от палящего солнца и нетерпения, и мечтал только об одном —холодной ванне.
– Грамард? – переспросил писарь, раскрывая въездную книгу. Молодой парень в белой хламиде адепта, с монастырским гербом на рукаве. – Ты ученый или как все, самоучка?
Будь писарь девицей, сомлел бы в раз от сладкой, как кленовый сироп, улыбки и сражён наповал взглядом теплых, как каштаны на солнцепёке, карих глаз. Грамард умел притворяться.
– Не ученый я, зато наученный. Вы по делу интересуетесь или праздное любопытство замучило? – смеясь, спросил Орис, но грамоту все же достал. Писарь глянул и поджал губы.
– Языкастый какой, – пробормотал священнослужитель на эсалле. Вручил Орису въездную виру и тут же отвернулся.
– Спасибо, – сказал грамард на языке суров. – Нужен буду, обращайтесь.
Писарь головы не повернул, но покраснел до корней волос.
Орис взял лошадей под уздцы, и они с дедом двинулись по главной улице в сторону Площади Храмовников, откуда доносился звон поющего обедню, колокола.
Сур, царапающий пером у главных ворот вместо писаря, это неспроста. Гостей ждут? Уж не из Столицы ли кого ветром занести должно? Или беглецов ищут? Мысль засела занозой, так и сяк крутил ее Орис в голове, подбирал догадки, но так ни на чем и не остановился.
– Не проходите мимо! Лучший сешальский лен и хлопок, тэвейский шёлк и бархат.
– Подковать лошадь? Починить кольчугу? Кузнечных дел мастер приветствует вас…
– Лесопильня! Срубы, доски, дрова!
– Дом терпимости сьярии Рошель!
Зазывалы и мальчишки-глашатая перекрикивали друг друга. Торговая улица была переполнена, мощеная дорога, кое-где залатанная серым, жидким камнем, уводила все глубже в дебри суетливого города. Улочки становились все уже, торговцы настойчивее, а Орис раздражительнее. Им стоило свернуть на менее людный проулок и поискать гостиницу, но грамарда не покидало навязчивое желание побывать на площади Храмовников. Поймав очередного горластого зазывалу за ворот куртки, Орис спросил:
– Где в вашем городе, благородным господарям, можно остановиться на ночлег?
Мальчишка смерил благородных наглым оценивающим взглядом и задумался.
Да, стоило признать, дед с внуком совсем не выглядели платежеспособными. Седой, сгорбленный старик, в поношенном одеянии, перевязанном верёвкой, напоминал дьяра – отшельника. Орис же, хоть и носил теперь титул благородного даря, с виду походил скорее на обнищавшего наёмника: истертые в дальних дорогах кожаные штаны в заплатках, белая рубаха, да куртка из синего сукна. Богаче во всех отношениях смотрелись лошади, на которых Орис денег никогда не жалел.
– «Виноградная лоза» – неплохой постоялый двор, – с сомнением в голосе сказал мальчик. Орис покачал головой и сверкнул перед носом зазывалы серебряным кленом. Монета ловко пробежала по костяшкам пальцев и исчезла в кармане.
– Проводить сможешь?
– Конечно! – глаза мальчишки загорелись. – Все что пожелают милостивые дари! Проводим, устроим, словечко замолвим!
– Значит, договорились? – улыбнулся Орис и всучил поводья. – Лошадей в конюшню. Накормить, напоить, почистить. Приду, рассчитаюсь.
Взгляд прохиндея потух, на скулах заходили желваки. Мальчишка готов был уже дать дёру, как вмешался дед:
– Нечего деньгами разбрасываться, – сказал Серат, прищурился и, хитро глядя на зазывалу, достал из кармана медный клён. На раскрытой ладони дед протянул его мальчишке, но как только тот потянулся за ним, дед сжал кулак, а когда разжал, монеты не оказалось.
– Поищи-ка в подоле, вдруг найдёшь, – засмеялся Серат.
Орис скорчил деду кислую мину и, заложив руки за спину, покачался с носка на пятку, изображая нетерпение.
– Так в какой же гостинице мне вас искать говоришь? – обратился он к сияющему мальчишке, который не мог отвести восхищенного взгляда от деда. В руках мальчик держал монету, неожиданно найденную в собственном кармане.
– «Маковый цвет» господарь, лучшая гостиница во всем Сешале, – с энтузиазмом выпалил малец. – Вы легко её найдёте, почти из любого квартала к ней ведет путеводная нить из красного камня, там на крышах, по бортам, клумбы с цветами красными насажены, и сами крыши – красные!
– Вот и замечательно, ждите меня там, – сказал Орис. – Я в Ратушу наведаюсь.
С недавнего времени мир для Ориса стал краше. Из безродного босяка, не имеющего за душой ни клена, ни имени отца, ни даже просто названия родных земель, он по счастливому случаю, превратился в благородного даря. И пусть суры и университетские маги сколь угодно препираются и спорят между собой, не признавая грамардов себе ровнями, но даже они не в силах отнять благословение Создателя.
Сила дарованная Создателем, стихийна и непредсказуема, ей не научишься, её можно лишь получить в дар. И частичка этой силы досталась ему – Орису. Нет, он не возгордился, но на мир стал смотреть иначе. Теперь мир для него стал шире, перед ним раскинулись десятки новых дорог, по которым можно было пройти, и только одно обстоятельство сильно смущало —тяжёлая длань матушки церкви. Чтобы получить разрешение практиковать, претенденты должны были поступить на обучение, а после него принести клятву верности Создателю и Церкви. Грамарды не то чтобы вливались, они скорее нанимались, в ряды священного войска. В его контракте был пункт, что он обязан откликнуться на зов Святого Престола в случае любой священной войны. Взамен церковь давала грамарду новое имя и приложенный к нему благородный статус, который не вправе был отнять даже король. Так Орис превратился в господаря Морисса Ёльдера, пусть все такого же безземельного, но теперь – мага. Правда, обстоятельство это не изменило его старых привычек. Орис шел по улицам Сешаля, опустив голову и избегая смотреть благородным в глаза, взгляд всегда выдавал в нём простолюдина.
Огромный, белый Собор Святого Ёльма возвышался над серо-красным полотном площади Храмовников, на которой в этот час собралось несчетное количество народа. Четыре колокольни, две справа и две слева, изрезанный витражами Изумрудный купол и знаменитые статуи четырёх святых у подножия, склоняющие в смирении головы и прикрывающие лица ладонями. Вместо семи ударов, колокол отбил четырнадцать, призывая людей на поминальную службу.
Орис прошептал молитву за упокой и, расталкивая толпу, стал пробиваться к зданию Ратуши. Двери были заперты и висела траурная лента, флаг Сешаля был приспущен, что могло означать лишь смерть главы города.
Грамард задумчиво почесал заросший подбородок и развернулся к толпе. Сил пробиваться обратно уже не было, туника насквозь промокла от пота, штаны прилипали во всех местах, сапоги натерли мозоли, ноги надсадно гудели. И чего его так тянуло на эту площадь?
Орис устало опустился на ступеньки ратуши и подпер голову руками. Те самые Храмовники – хромые овны создателя – нищие, попрошайки, юродивые, обступили его со всех сторон. Их стоны и мольбы заглушали гул толпы и проповедь священника, только хоровые песнопения и звуки органа прорывались к раскаленным от солнца небесам.
Не в добрый час привела их дорога в этот город.
Орис закрыл глаза и стал слушать.
Звуки стучали в висках, разрывали барабанные перепонки, обтекали со всех сторон.
– Говорю тебе, эта та тварь на него напала. Не зря в закрытом гробу хоронят.
– Опять ты за своё Веридий.
– Шрамы на лице Хёльма видел? Так вот я думаю, меченый он, Хатту душу продал!
– Вот завтра и увидим, – хохотнул собеседник. – Глядишь, поймают охотники это порождение мрака, тебя на опознание позовут!
– Зря смеёшься, Фикс, чует моё сердце, прокляли нас…
Орис вздрогнул и открыл глаза. Рука сама потянулась ко лбу. Он сотворил перед собой символ отворота от зла – пятиконечную звезду, прочел молитву и только тогда успокоился. Он не был суеверен, но осторожность не повредит.
Звуки снова слились в общий гул. Служба подходила к концу, двери распахнулись и люди стали медленно расползаться. Странный внутренний голос, гнавший на площадь, смолк. Неудовлетворенность прошла, оставив после себя множество вопросов. Орис поднялся со ступенек и отправился в обратный путь. Орису еще предстояло отыскать гостиницу. Вспомнив напутствие зазывалы, он посмотрел под ноги, но красных булыжников не наблюдалось. Тогда Орис просто пошел обратно той же улицей, которая привела его сюда.
