Изредка посматривая на свою соседку, Сэм приступил к срисовыванию её выразительных черт лица. Он начал с глаз – того, что больше всего цепляло и вонзалось в душу, как только что решил художник. Спустя час, увлеченный рисованием, мужчина был доволен результатом. Он поспешил показать портрет, собственно, портретируемой.
– Простите, девушка… эм… де-вуш-ка, – всё-таки сумев отбросить мысли о предыдущей неудачной попытке начать диалог, позвал чуть ли не полушёпотом Сэм, недавно освободившую свои руки от книги и теперь глядящую в окно, девушку, как бы стараясь не испугать её и не показаться наглецом. Она повернулась к нему и с внимательным видом дала мужчине понять, что слушает его.
– Не хотите ли взглянуть на мою, как мне кажется, самую лучшую, не побоюсь этого слова, работу в жизни? – сказал Андерсен, немного даже покраснев и странно улыбнувшись от, вроде как, удачно сделанного комплимента.
– А? Вы это о чём? – искренне удивлённая красавица с соответствующе удивлённым выражением лица и удивительной улыбкой, спросила незнакомца, прервавшего тишину в купе. Девушка уже около получаса задумчиво глядела в окно. Ей представлялось, как она мчится по видневшимся сейчас деревенским просторам на лошади, углубляясь всё пуще и пуще, простирая свои руки к горизонту, позабыв обо всём на свете и отправляясь вперёд к свободе от городской суеты.
Сэм молча и с застенчивым видом повернул готовый рисунок к девушке.
– Ух ты! Вы очень хорошо рисуете! А кто это?
– Это же вы! Ха-ха-ха! Вы что, не узнаёте?
– Я? – переспросила девушка и присмотрелась получше.
– Да-да. Именно вы и никто другой! Я прямо сейчас смотрел на вас, любовался вашей дивной красотой и рисовал.
– Очень здорово получилось. Но, мне кажется, вы нарисовали меня чересчур красивой.
– В этом вы неистово правы. Вы чересчур красивы! – с всё той же улыбкой подтвердил мужчина.
Девушка очень засмущалась и на секунду отвернулась, во время чего, за её волосами были заметны только её покрасневшие щёки и безусловно милая улыбка. Она повернулась обратно лицом к Сэму и ответила:
– Нет-нет. Вы ошибаетесь. Мне кажется, я не так красива, как изображено на вашем рисунке. Впрочем, это, конечно, очень приятно, спасибо, – она улыбнулась ещё очаровательнее прежнего.
Увидев такую реакцию, Сэм теперь был готов на всё, лишь бы видеть её улыбку всю дорогу.
– Почему вы так говорите? Вы ведь удивительно прекрасны! Не понимаю, как вы вообще можете считать иначе!
– Знаете, мне не очень нравится моя внешность. Именно поэтому я и еду туда, куда, собственно… еду.
– И куда же вы едете, если не секрет?
– Я еду в Тэриум, но зачем, не могу вам сказать… а точнее, не хочу.
– Понял, понял. Как вас зовут?
– Меня зовут Розалина. А вас?
– У вас очень удивительное имя, как и вы сами… Оно вам подходит, в этом нет ни малейшего сомнения.
Щёки Розалины снова покраснели и она хотела было что-то сказать, но вдруг передумала и выдавила из себя всего одно монотонное «спасибо», уткнувшись при этом в окно.
– А меня зовут Сэм, – подхватил он, сообразив, что не ответил на встречный вопрос, да и к тому же, поняв, что тема о внешности не располагает собеседницу к беседе. Взгляд его прошагал до области осмотра взгляда Розалины и мысль об отвлечении девушки, от только что чуть было не оттолкнувшей её от продолжения диалога темы, стала расти ежесекундно, перейдя, наконец, в стадию зрелую и жаждущую вырваться на волю, чтобы добиться своего предназначения.
– Вам нравится такая погода? – практически не поддавшись размышлению, вдруг, вырвалось у Сэма.
Девушка, как-будто ожидая этого вопроса, непринуждённо и всё с той же очаровательной улыбкой кивнула.
– Я очень люблю снег. Ещё с детства, когда я ловила снежинки на рукавицы, я обращала внимание на структуру этих удивительных созданий. Конечно, тогда я не рассуждала, как сейчас, но восхищение от них каким было, таким и осталось. Вы только представьте, Сэм…? – не будучи уверенной в том, правильно ли назвала слушателя по имени, уточнила Розалина, в ответ на что заметила одобряющий кивок, – … Сэм, представьте, как красива каждая снежинка; при всём при этом каждая из них уникальна и какую же мощь они из себя представляют, когда собираются вместе, – в компанию из миллиардов, триллионов или квадрильонов подобных себе созданий! – Розалина сделала паузу из нескольких секунд, повернувшись сперва к Сэму, затем обратно к окну. Она продолжила, – как много хлопот они приносят взрослым и как много радости – детям, того не сознавая. Конечно, это всего лишь вода… хотя можно ли так говорить? Раз это вода, то это уже не что-то там, такое, простенькое… это уже самое необходимое для существования всего живого на Земле вещество! Обратите внимание, как нежно расстелился снежный ковёр по поверхности этого поля. Значит, нет ветра. Ох, знали бы вы, как я не люблю ветер! Но только сильный не люблю. Если ветер слабенький, чуть-чуть колышущий листву или еле-еле подталкивающий мои волосы, но только в тёплую погоду, не в холодную, то такой ветер я люблю. И то, наверное, не всегда… и если недолго. Надоедает, – Розалина резко прекратила свою реплику. Ей вдруг захотелось услышать, что ей сможет ответить новый знакомый.
Удивлённый столь яркими и насыщенными речами мужчина в одно мгновение даже не знал, что сказать в ответ своей попутчице, хотя и сознавал, что долгое молчание, за которым непременно захочется что-то сказать, будет выглядеть, мягко говоря, глупо или, как минимум, странно. А может, и то, и другое сразу. Но Сэм просто начал говорить и слова полились из его уст сами по себе, непринуждённо.
– Вы очень интересно мыслите! Должно быть, вы очень начитанны, ведь так? – спросил он, посмотрев в этот момент на книгу, лежавшую подле Розалины. Затем, после краткого кивка девушки, сопровождающегося, опять-таки, нежной и доброй улыбкой, Сэм продолжил. – Увы, я не придавал столь глубокого значения ни одному из видов осадков или каких-либо погодных условий и явлений, но свою точку зрения на этот счёт, всё-таки, имею и хочу вам её озвучить: не знаю, как вам, но мне доставляет удовольствие осенний тихий дождь, бегающий по подоконнику окна, когда я сам, собственно говоря, дома, а идти в то же время никуда не нужно… – Розалина всем своим видом дала понять, что ей это тоже нравится, но перебивать рассказчика не торопилась, – … когда каждая секунда нахождения в тепле и уюте во время этакой неясной погоды доводит меня до экстаза, я ощущаю необыкновенный прилив счастья и вдохновения. Верите ли? Я считаю, что хотя бы ради таких моментов, как минимум, стоит жить!
– Несомненно, вы большой романтик! Но меня интересует ещё кое-что, – Розалина сделала вид что-то подозревающего человека, сделавшись от этого безумно смешной с виду. Когда её глаза чуть прищурились, лоб напрягся, брови сгустились, а губы немножко дрогнули, слегка выдвинувшись при этом вперёд, она выглядела настолько забавно, что ощутила это сама и еле сдержалась, чтобы не засмеяться, – для чего вы меня рисовали?
Такой вопрос был вполне ожидаем и Сэм уже знал, что на него нужно ответить, но, увидев перед собой столь забавное личико, к нему прильнула некая заинтересованность, собственно, к причине возникновения представшей перед ним картинки. В то же время он понимал, что наглым показаться ни в коем случае нельзя и потому следует как можно более качественно обработать свой ответ, что он, собственно, и сделал.
– Знаете, я несколько минут искал объект в окне, который мог бы запечатлеть в памяти и начать его зарисовывать, но…
Тут дверь купе отворилась и из неё послышался приятный хриплый мужской голос прежде, чем объявился его обладатель.
– Прошу прощения… у вас… зажигалки не найдётся? – несколько озадаченный мужчина невысокого роста немного засмущался, но терпеливо ждал ответа. В то время Сэм и Розалина, чей диалог был неаккуратно прерван, погрузились в лёгкое замешательство. Даже, можно сказать, что в их глазах, где-то вдалеке, пыталась разжечь пламя ярости небольшая искра, но, к счастью, у обоих она быстро потухла и их облик преобразился в чуть более дружелюбный.
