К Иде он относился с исключительным уважением. Говорят, что когда их видели вдвоем во время прогулок, он поддерживал ее руку так, словно нес хрупкий сосуд с влагой, и не дай Бог, эта влага расплещется или, что еще страшнее, сосуд выскользнет из рук и разобьется. Сказать, что Миша его любил, значит ничего не сказать. Это было нечто большее, чем обожание… Я не нахожу слов, чтобы передать степень Мишиной любви к отцу. Ида говорила, что если бы не отец, то Миша не закончил бы ни школу, ни институт – у него не хватило бы на это усидчивости и терпения, особенно после того, как он увлекся шахматами. Кстати, к шахматам его пристрастил именно доктор Таль. Он обучил его правилам и на правах учителя сначала обыгрывал его. Это задевало самолюбие мальчика, и он сразу же и сильно пристрастился к загадочной игре, в процессе которой выигрывает не он, а папа. Я подчеркиваю это слово “папа”, потому что для Миши доктор Нехемия Таль был отцом. Единственным и безоговорочным. И в паспорте у него значилось “Таль Михаил Нехемьевич”.
Но в доме практически все годы жил еще один человек, Роберт, которого Таль тоже очень любил и называл, как вы уже заметили, Джеком. Кровным отцом Миши был Роберт. И Роберт знал, что он – отец Миши, и Миша знал, что он – сын Роберта. Тем не менее, для Миши отцом был доктор Таль, и для Роберта Миша был сыном доктора Таля. Эта тема в доме была как бы табуирована. Ее никогда не обсуждали. Друзья и близкие ее никогда не касались. Истина не требовала доказательств.
Я привожу эту неординарную коллизию со слов Иды, чтобы вы почувствовали, какими не от мира сего были люди, из среды которых вышел не укладывавшийся ни в какие рамки условностей Михаил Таль.
Вскоре после рождения Яши доктор Таль переносит тяже- лейшее вирусное заболевание, осложнение которого приводит его к полной, не поддающейся лечению, импотенции – трагедия из числа тех, которые влекут мотивированные распады многих семей. Но семья Талей приходит к другому разрешению положения, и окружающим даже в голову не приходит, что в их семье произошло. При этом Ида остается молодой, деятельной, жадной до жизни женщиной.
И возникает Роберт – он приезжает из Парижа, словно очаровательный дьявол. Ида была с ним знакома во время своего французского периода. Он обаятелен, он умен и хоро- шо воспитан. Он – комильфо. И что ж удивительного в том, что Ида влюбляется в него. Но, возможно, такая женщина, как Ида, смогла бы побороть одностороннюю страсть. Воз- можно. Если бы не Роберт, который очень скоро теряет голову от Иды. А взаимное притяжение двух людей, познавших в своей жизни многое, вряд ли можно преодолеть. Да и надо ли преодолевать? И вот получается любовный треугольник. Казалось бы, банальный любовный треугольник. Однако для банального любовного треугольника еще необходимы тайные свидания, обманы, упреки, подозрения, скандалы… Но нет. Все трое сделаны из другого человеческого материала. Не нам чета! Ничто не афишируется, ничто не скрывается… Роберт появляется в доме Талей. Доктору Талю не требуются дополнительные объяснения. Таков факт, касающийся любимой женщины, и он воспринимает его достойно, по-мужски.
Говоря о семье Талей, я вспоминаю скучный роман Чер- нышевского “Что делать?”, который нас заставляли изучать в школе. Внешне – схожие ситуации. Но только без экзальтированных снов Веры Павловны и без нудных лопухово- кирсановских сентенций…
О Роберте известно все. Жена, с которой он развелся, и ребенок живут в Германии (забегая вперед, скажу, что веко- ре они погибли в фашистском концлагере). Роберт довольно удачлив в коммерческой деятельности (опять же, забегая вперед, добавлю, что в Советской Латвии он был видной фигурой в торговле), что, однако, не спасло его от “посадки”, но это уже много лет спустя…
В 1936 году плодом любви Роберта и Иды явился Миша Таль. И все знали, что у доктора Таля и его жены Иды родился второй сын… А слухи? Да мало ли какие слухи носятся по Риге…
Миша родился очень хилым ребенком. На правой ручке недоставало двух пальцев. Ида рассказывала, что, будучи на
седьмом месяце беременности, она жила на даче, на Риж- ском взморье. Вторая половина лета была очень жаркой. Ближе к ночи она прилегла на низкую, едва возвышавшуюся над полом тахту и прикрылась легкой простыней. Вдруг рядом с ее лицом пробежала огромная крыса. От ужаса она потеряла сознание. Врачи стали побаиваться, не отразится ли шок на нормальном течении беременности. Когда после родов ей впервые принесли сына и распеленали его, она увидела три скрюченных пальчика на правой руке… Ее снова охватил ужас, и снова она потеряла сознание, как тогда на Рижском взморье. Кормить грудью она не могла, так как молоко отсутствовало, видимо, в результате нервного потрясения. Ее долго после этого лечили.
В возрасте шести месяцев Миша перенес тяжелую инфекцию с очень высокой температурой, судорогами и ярко выраженными менингиальными явлениями. Врач сказал, что вряд ли мальчик останется жить, но при благоприятном исходе после таких заболеваний вырастают великие люди… И вот в три года Миша начал читать, в пять он уже перемножал трехзначные числа – пока взрослые подсчитывали результат с карандашом, он называл ответ.
В семь лет он “заразился” шахматами и стал почти все время проводить в шахматном клубе, приставая к более старшим и уже взрослым шахматистам с одной просьбой – сыграть с ним партию…
…С самого раннего детства он видел в доме двух мужчин, которых очень любил. Каждого по-своему. Доктора Таля считал и называл папой, а подлинный отец – Роберт всегда оставался “Джеком”. Джек любил Мишу потому, что Миша был его сыном, и, казалось, вся жизнь Роберта состояла только из одного – беспрекословно исполнять любое Мишино желание, любую просьбу.
Роберт, пожалуй, был единственным в этой семье по-на- стоящему состоятельным человеком, а Миша, даже когда он стал знаменитым Талем, никогда сколько-нибудь больших денег не имел. “Тряпки”, которые он чемоданами привозил из поездок, предназначались всяким деятелям, спортивным работникам. И они, и другие перед каждой поездкой клали ему в карман уйму разных списков, которые он должен был “отоварить” за границей. А Миша тратил деньги, не считая. Он еще очень любил угощать, делать подарки; ни у кого не брал взаймы. Окружающие считали его богатым человеком. Ни у кого не возникало на этот счет ни малейших сомнений. И правильно! Это же – Михаил Таль! Ведь никто не знал, что Михаил Таль, оставшись без копейки, вдет на почту и шлет в Ригу телеграмму: “Джек вышли тысячу”. И на следующий день Таль снова становился богатым…
Необходимо сказать, если бы не Роберт, семья Талей вполне могла бы погибнуть в каком-нибудь гитлеровском концлагере… Рига всегда считалась “немецким” городом, с большим влиянием немецкой культуры, немецкого языка… Семья Талей говорила по-немецки… И когда началась вой- на, Ида по наивности сказала Роберту: “Зачем нам куда-то уезжать? Мы же фактически немцы. Они нас не тронут…” Но Роберт сказал: “Немцев они не тронут, а евреев выре- жут”. И он настоял, чтобы вся семья выехала в Сибирь…
Вот так они и жили в состоянии зримого душевного покоя и равновесия… Бросьте несколько каменьев в ручеек, и вы увидите, что вода обласкает каждый камень – большой и маленький. Ни один не останется неумытым. Таким ручей- ком в семье Талей, струящимся между доктором Талем и Робертом, между Яшей и Мишей, между Мишей и мной, ласкающим и сглаживающим все противоречия, безусловно, была Мишина мама… Царствие ей небесное!..
Несмотря на то, что я в этом доме бывала часто, родным для меня он спервоначалу не стал, и всякий раз, когда я приходила, когда мы ужинали все вместе и даже тогда, когда оставалась ночевать, я все-таки еще не чувствовала себя “в своей тарелке”. Я оставалась в постоянном напряжении. О замужестве разговор не заходил, хотя, вроде бы, мы и считались помолвленными. Меня это устраивало – как будет, так и будет.
И вот, когда Миша уехал на турнир в Югославию, я стала меньше бывать в его доме, после спектаклей или ночных репетиций возвращалась в свою восьмиметровую комнату в общежитии. Я по-прежнему не чувствовала себя обязанной и жила сама по себе. Как обычно. В Риге в то время у меня было много друзей и знакомых.
