Другой вариант работы – это part time, или arbeit. До сих пор интересно, как это немецкое слово попало в Азию и поменяло первоначальное значение. Полная ставка не в офисе, а на производстве подразумевает рабочий день от 12 до 14 часов. Но и оплата за такое капиталистическое рабство весьма достойная. Проблема наших – в незнании языка, но и те, кому посчастливилось им овладеть благодаря учебе здесь или другому какому чуду, зачастую предпочитают работу на заводе. В компаниях зарплата у среднестатистического менеджера оставляет желать лучшего, если только ты не старший менеджер крупной компании. Рабочий день ненормированный, нельзя покидать офис, пока не уйдёт твой непосредственный начальник и все те, кто выше по статусу. При этом сверхурочные часы не оплачиваются, в отличие от работы на заводе.
Как обычно, у меня в жизни всё не как у людей, потому я попала на производство, но как менеджер по продажам. Работа там была нетипичной ни для офиса, ни для завода. Это было семейное предприятие по производству клея для наращивания ресниц. По количеству работников бизнес относился к среднему, однако с точки зрения объемов и оборотов тянул на большее. Всем заправлял отец семейства, его жена возглавляла отдел «наклеивания этикеток» и сама работала практически наравне с остальными женщинами. Племянники директора и их друзья занимались упаковкой и погрузкой. Старшие братья, сёстры, зятья и невестки директора разливали волшебную клеящую субстанцию черного цвета по пластиковым бутылочкам. Двоюродный брат в одиночку колдовал над изготовлением клея. Двое сыновей, отучившихся в Канаде, работали в офисе начальниками отделов, а их жёны усердно помогали мужьям продвигаться по карьерной лестнице. В конце недели во время TGIF 1все, кроме директора, брали в руки швабры, тряпки и пылесос и трудились на уборочном фронте. Это было одно из самых удивительных открытий. Предпринимателям малой и средней руки не зазорно сделать уборку, и это не из жадности, а ради своего дела. Наш директор, конечно, думал, что относится к рыбёшке покрупнее, и не пачкал свои руки подобным трудом.
Другое интересное открытие связано с подводными камнями в производстве косметической продукции. Возможно, и в других отраслях встречается нечто подобное, но это требует отдельного изучения, на что я, человек, желавший всегда держатся подальше от цифр, процентов и наценок, не способна. В общем, не все бренды имеют собственное производство, потому фабрика изготавливает косметику или другие продукты под собственным брендом, но также производит ту же самую продукцию под другими брендами, иногда даже в такой же таре. Если заказчик желает отличиться и выбирает уникальную тару, то стоимость заказа значительно возрастает. Другими словами, мы пользуемся одними и теми же кремами, которые разливаются «из одной бочки», но в разные тары с этикетками всевозможных брендов.
Обычный день, поднимаюсь на второй этаж, меняю обувь на тапки.
– Hello, – проговариваю быстро и погружаюсь в свою офисно-планктонную ячейку. Остальные подтягиваются. Заходит директор, и я втягиваю голову в плечи, склоняясь ближе к клавиатуре. При этом автоматически надеваю сосредоточенное выражение лица, практически становясь невидимой. Не знаю, почему, но где бы я ни работала, каким бы ни был директор – у меня всегда предубеждённое нежелание общаться с ним. Не люблю разговаривать, особенно с малознакомыми людьми выше по статусу, потому что они ожидают от меня большей вежливости, почтения и улыбчивости, нежели я способна выдать. Надеюсь, что вскоре он отправится проверять дела на складе.
Дверь открывается, входит незнакомая миловидная девушка, с виду похожа на местную, но всё же некоторые мелочи в макияже и одежде, манеры и поведение выдают в ней иностранку. Здоровается, несмело улыбаясь и кланяется. Начальник отдела выходит из своего логова – он тоже зарубежный соотечественник, как и я, но из Китая.
– Внимание, объявление. С сегодняшнего дня в моём отделе будет работать стажёр Бэ. Она не чосончок2, но языком владеет, – сияя, объяснил начальник отдела, отвечавший за продажи в Китае.
Девушка поклонилась и представилась. Её акцент звучал знакомо, в отличие от речи местных. Начальник представил каждого присутствующего и велел новенькой идти к нему в кабинет. Все наконец расселись по местам и застучали по клавиатуре, только супруги, как всегда, о чём-то спорили.
Через полчаса девушка вышла со стопкой каталогов и села в кресло у свободной ячейки по диагонали от меня. С кухни потянуло запахом жареной рыбы, новенькая с энтузиазмом продолжала листать глянцевые страницы, супруги жарко спорили уже за входной дверью. Только я и менеджер Хон продолжали стучать по клавишам.
Полдень. Все переобуваются в уличные тапки и топают на кухню, где производственные рабочие уже заканчивают обедать, молодые парни – друзья старшего сына директора – громко гогочут, стоя в очереди за добавкой. Стажёр Бэ оказалась в очереди рядом со мной и менеджером Хон. Сначала набираю рис, беру столовые приборы, передвигаюсь дальше, хватаю специальными щипцами две маленькие плоские камбалы, салат, суп и приземляюсь на свободное место на тёплом полу у длинного стола.
– Приятного аппетита, – желаю соседям и углубляюсь в раздумья. Всегда казалось, что человек за принятием пищи выглядит беспомощно и по-животному первобытно.
– Где вы живёте? – желая начать беседу, спрашивает менеджер Хон у новенькой.
– Недалеко, на метро часа полтора, с двумя пересадками, – отвечает та, кладя лист сушёных водорослей на горячий рис и одним движением палочек виртуозно превращая всё это в импровизированный рол.
– Здесь это нормально, – отвечаю я, пытаясь поймать металлическими палочками кусочек соевого мяса (абсолютный обман, выглядит почти точь-в-точь как настоящее, но всё же что-то наводит на мысли, что с ним не всё в порядке).
– Вам тяжело есть палочками? – спрашивает с искренним участием стажёр Бэ.
– Ага, у себя на родине пробовала, но быстро бросила. Устроилась на работу сюда, пришла в первый день, и пришлось быстро научиться. Помню, учитель по языку говорил, что вилкой в еду может тыкать только варвар, а люди, почтительно относящиеся к пище, едят её палочками, – тяжело вздохнув, обратилась я к воспоминаниям о доме.
– А почему вы говорите на английском, а не на корейском языке? И имя у вас необычное, – спрашивает новенькая.
– Долгая история. Если коротко, то ни местный, ни английский не мои родные языки, – быстро произношу я тоже с акцентом. – А вы где выучили китайский?
– Это мой второй родной язык, – отвечает она, опуская глаза.
– В любом случае мы сейчас все тут одной вроде крови, но общаемся не на родном, – смеётся менеджер Хон, пробывший несколько лет в Австралии, и все улыбаются.
Вот так мы трое и сдружились, не знаю почему. Может, потому что в той или иной степени оказались белыми воронами. Менеджер Хон, хотя и был местным, но как-то не влился в рабочее сообщество. Большинство над ним посмеивалось, но при нас – по-доброму, так как любой разговор он мог вывести на просторы истории, философии и долго размышлять вслух о том или ином событии. Он тоже работал в отделе продаж, в основном, имея дело с Европой, США и Австралией. Во время ежемесячного корпоративного ужина мы трое сели рядом, благо строгие правила субординации и мужского шовинизма оберегали нас от сидения с директором и разнообразными начальниками. Пока все предавались чревоугодию и прелестям алкоголизма, мы старались тихонько общаться о своём. Свинина в кисло-сладком соусе ожидала своей участи, пока китайский шашлычок шкворчал на механизме, передвигающем палочки вправо и влево.
– Вам нравится здесь работать, сонбэ3? – вполголоса спрашивает новенькая.
– Ну как сказать? Коллектив хороший – это плюс. Директор – умеренный самодур. Сама работа, конечно, вообще не по мне. Терпеть не могу общаться с малознакомыми или вообще незнакомыми людьми, а тут ещё надо навязывать свою продукцию.
