Лорд и леди Эстергар проводили гостей до ворот, но пройти дальше, на стоянку, Рейвин жене не разрешил, предложив вместо этого подняться на крепостную стену, чтобы видеть последние сборы и отъезд южан.

— Я безмерно ценю и уважаю ваших родичей, миледи, — чопорно произнес лорд Эстергар. — Но также не могу скрыть своего облечения. Леди Розамунда бывает… весьма несдержанна.

За прошедшую неделю Рейвин физически успел физически устать от присутствия сестры своей жены. И дело было не только в том, насколько шумна и бесцеремонна бывала леди Розамунда. Теперь, когда Лейлис вернулась и ее разум и душа очистились, Рейвину неприятно было вспоминать те мысли, что посещали его при взгляде на леди Розамунду — и то, как в полутьме дверного проема он на секунду принял ее за Лейлис, и то, как позже, разозлившись из-за ее дерзости, он хотел взять ее силой…

— Роза — самая старшая из нас, — отозвалась Лейлис. — Ей было семнадцать, когда мы осиротели. Почти взрослая женщина, как нам всем тогда казалось. Чуть старше, чем я сейчас. Она всегда старалась позаботиться о всех, защищала меня от тетушки и от Шенни… Я буду очень скучать. Надеюсь, все будет хорошо в дороге.

— Непременно будет хорошо, — поспешил успокоить Эстергар. Фургон, запряженный снежной лошадью, споро двинулся по ледяному тракту на юг и вскоре скрылся за черными деревьями.

Заметив, что Лейлис зябко поежилась и попыталась плотнее запахнуть плащ, Рейвин предложил ей вернуться в замок. Она ведь и так чудом не простудилась, проведя полночи в лесу, и Рейвин не хотел снова искушать судьбу. Он взял жену под локоть, стараясь не беспокоить поврежденное правое запястье, и одновременно придержал за талию на спуске. «Неизвестный, как же она тонка и худа… если бы не весь этот бархат, ее сдуло бы со стены ветром».

Во время беременности Лейлис начала было полнеть и округляться, как положено всем женщинам на сносях, но теперь, после болезни и всех испытаний, вновь напоминала сложением скорее незрелую девицу-подростка, нежели молодую замужнюю женщину.

«Ребенок. Нам скорее нужно зачать наследника, только это заставит позабыться весь этот кошмар. Живой и здоровый ребенок, хорошо бы, если сын». Лекарь, в очередной раз осмотрев леди Эстергар, заключил, что она здорова и вполне способна снова понести. Но за неделю, прошедшую с той ночи, когда Лейлис вернулась из леса, Рейвин ни разу не брал ее, как жену. Хотя они спали рядом, и не было ни телесного холода, ни мужского бессилия, но все же что-то было не так.

Леди Эстергар, конечно, тоже чувствовала это, но то ли из деликатности, то ли из соображений пристойности, не показывала признаков смущения или недовольства. Ложась в постель, лорд не мог отделаться от мысли, что унижает свою жену, отказывая ей в удовольствии, которого заслуживает замужняя женщина. Он слишком долго принуждал себя отказываться от близости с женой — с той самой ночи, когда понял, что в действительности это не его жена, а лишь нечто, притворяющееся ею. Теперь Другая женщина ушла, но не так просто было вернуться к обычной жизни.

Рейвин решил, что поговорит с Лейлис, когда придет письмо от южан, в подтверждение, что они благополучно миновали Брейнденский лес. Потому что если не миновали — то и со своей затеей лорду Эстергару пришлось бы повременить…

Наконец, через четыре дня, письмо было получено и все выдохнули с облечением. Для Рейвина это было символическим окончанием всей этой истории, заключительным знаком перед началом новой главы. Кошмар прекратился, обитатели замка успокоились, южане уехали и Север их отпустил — все было хорошо.

— Я хотел предложить тебе съездить в одно место… Я давно собирался показать тебе его, но это нужно делать непременно зимой или ранней весной. Поэтому раньше не было возможности.

— Мне заняться сборами?

— Нет, я сам всем займусь. Мы поедем только вдвоем, завтра утром, и вернемся тем же днем. И… дорога до того места не требует пересекать лес.

Лейлис давно не была за пределами замка, если не считать прогулок по лесу, о которых ей теперь не хотелось вспоминать. Поездка в Фэренгхолд год назад — хотя казалось, что целую вечность назад — была последним и единственным разом, когда супруги Эстергар ездили куда-то вместе. Поэтому в этот раз Лейлис даже не спросила мужа, куда он сбирается везти ее. Это было неважно; главное — что из-под этих стен и тяжелых каменных сводов.

Лейлис полулежала на нартах, как обычно кутаясь в свои меха, и бездумно смотрела перед собой. Сначала впереди не было ничего, кроме снега и неба, но затем появилось темное возвышение, напоминающее не то скалу, не то сложенный из камней огромный курган. Над его вершиной поднимался и быстро развеивался пар. При приближении стало ясно, что это все же творение природы, а не человеческих рук. Неровная скалистая кромка примерно в человеческий рост высотой опоясывала круглую воронку, заполненную горячей водой.

— Таких мест на Севере много, на старом наречии называются «orei» — чаша. Местные называют это место Котелок, — произнес Эстергар.

— «Чаша» мне больше нравится, — отозвалась Лейлис.

Муж помог ей подняться с нарт, подвел за руку к каменной стене, к тому месту, где в породе виднелся проход и были выбиты грубые ступени.

— Держись за меня, — сказал Рейвин, крепко беря жену за предплечье. — Здесь скользко.

— Здесь так красиво и тепло, — пораженно выдохнула Лейлис. Она наклонилась дотронуться до камней у себя под ногами. Они тоже были теплыми, почти горячими. Снег на подошвах ее сапог моментально растаял. Вода, почти прозрачная у кромки, мутнела и темнела ближе к середине, указывая, что озеро должно быть весьма глубоко. — Что… что делать теперь?

— Можно снять одежду и искупаться, — предложил Рейвин.

— Снять одежду… то есть всю? — ахнула Лейлис.

Рейвин расстегнул и снял пояс с перевязью и взялся за застежки своего дублета. Глядя, как муж раздевается, Лейлис со стыдом и волнением думала о том, сколько времени уже не была с ним, не отдавалась ему. Они оба истосковались друг по другу, по объятиям, по ласкам, по близости, по запаху друг друга. Это было так давно, еще до леса, до потери ребенка — может, полгода назад, но как будто в другой жизни. И теперь ей словно предстояло сделать это впервые.

Муж помог ей избавиться и от платья, и от нательного белья, хотя она сделала было робкую попытку оставить сорочку — многие леди ведь купаются так из соображений пристойности — но Рейвин настоял и успокоил ее:

— Здесь нет никого. Только мы с тобой.

«Считает ли он меня по-прежнему красивой?» — подумала Лейлис.

— Ты такая красивая, — выдохнул Рейвин. Не в ответ на ее мысли — ему и в голову не пришло бы, что она задается таким вопросом — а потому что смотрел на нее, обнаженную, и его тело откликалось горячей страстью и невыразимой нежностью. Как прежде и даже сильнее, чем прежде.

Он прижал ее к себе и увлек, обнимая, в воду горячего озера. Дно было гладким, как полированная чаша. Когда Лейлис перестала ощущать опору под ногами, ей ничего не оставалось делать, кроме как обхватить мужа ногами за пояс.

— На этом месте надо было строить замок. Были бы бассейны, как в Фэренгхолде.

— Согласен, упущение, — улыбнулся Рейвин и поцеловал жену.

Когда оставаться без опоры стало слишком неудобно, они, разгоряченные водой и друг другом, выбрались на каменные плиты берега.

— Погоди, плащ ведь намокнет… — сделала Лейлис робкую попытку остановить мужа, когда он раскинул ее плащ так близко к кромке, что вода напитала его край.

— Не важно. Я взял еще один. Ложись. Нет, так тебе будет жестко…

Рейвин сам лег спиной на меховую изнанку плаща и, приподняв Лейлис, усадил ее себе на бедра.

— Нет, постой, я не могу так! — воскликнула она и попыталась слезть, не в силах перебороть свой стыд. Играть мужскую роль в соитии было для нее непривычно и за гранью пристойности.

Тогда Рейвин коснулся ее сокровенного места так умело и чутко, как может коснуться женщины только мужчина, уже множество раз бравший ее. Лейлис вскрикнула от пронзившей ее искры удовольствия и припала на грудь мужа, забыв о том, что только что намеревалась прервать затеянную им игру. Она уже была готова, ей больше всего на свете хотелось, чтобы он вошел в нее.