– Почему такая маленькая? – не отстал Рогов.

– Под карман в жилетке. Специально рассчитал.

– Какова себестоимость? – подключился Куликов.

– При большой партии – копеек двадцать пять. Может, тридцать. Продавать же будем по полтине.

– Не возьмут за столько, – не поверил Рогов. – Это пятьдесят коробок спичек.

– Спички есть у всех, – сказал Федор. – Зажигалка – не у каждого. Статусная вещь.

Рассудить их спор пригласили родственника жены Куликова по фамилии Арефьев. В Туле он владел мелочными лавками. Арефьев повертел «зиппо», высек пару раз огонь, примерил зажигалку к жилетному карману и кивнул:

– По полтине заберу – тысячу для пробы.

– Продавать по сколько будете? – не замедлил Федор.

– Для начала – по рублю, – сообщил купец.

– Это что же получается? – возмутился Куликов. – Нам двугривенный за штуку, а тебе полтина?

– Можем лучше поделить, – не смутился гость. – Если долю выделите. Третья часть моя.

– Рожа-то не треснет? – фыркнул Куликов. – Тридцать три процента? Мы – товар на блюдечке, он торгует, но получит больше. Сами продадим.

– За прилавок, что ли, встанете? – хохотнул купец. – Не забудьте ордена надеть.

– Я тебе! – поднялся Куликов.

– Погодите, Николай Егорович! – вмешался Федор. – Ерофей Семенович отчего-то вдруг решил, что других купцов в Туле не имеется. Мы отыщем компаньона. Поумней и не такого жадного. Вот на этом, – указал на зажигалку, – можно состояние составить.

Арефьев засопел и сник.

– Ваше слово? – выдавил уныло.

– Двадцать пять процентов. Нас тут четверо, значит, доли равные. Но при этом все берете на себя. Начиная с выделки и торговлей завершая. Мы лишь контролируем процесс. А еще готовим инструмент и обучим кадры. Ну, так как, согласны?

– Ладно, – пробурчал Арефьев.

– Приходные книги буду проверять, – не замедлил Куликов.

– Проверяй, конечно, Николай Егорович, – выдохнул купец. – Я за то не беспокоюсь. Не найдешь ты человека, кто б тебе поведал, что Арефьев обманул. Ладно, господа хорошие, по рукам!

И Арефьев развернулся. Не прошло недели, как подряженные им мастеровые выдали продукцию. За кремнями он послал приказчика в Германию. Тот скупил у производителя товар и оставил впечатляющий заказ. Заплатил наличными. Немцы возбудились и сказали: «Данке шен!». Обещали производство нарастить. Федор дал команду не скупиться. В случае войны границу перекроют, нужно создавать запас. Друг припомнил, что в Великую войну, кремни стали дефицитом, их ввозили контрабандой…

– Федор?

Офицеры смотрели на него.

– Да задумался чуток, – отрешился он от воспоминаний.

– Снова об оружии? – улыбнулся Куликов. – Что на этот раз?

– Нет, о барышнях, – не замедлил Федор.

– Будет тебе врать! – фыркнул Куликов. – Да какие барышни! Скоро ночевать будешь на заводе. Прямо сам себя изводишь. Неужели Соколову не забыл? Где она сейчас?

– Говорят, в Тамбове служит классной дамой. В институте благородных девиц.

– Ты откуда знаешь?

– Сообщили, – напустил туману Федор. Не хотел рассказывать друзьям, что послал запрос в Министерство просвещения. Через две недели получил ответ. Догадаться, что сбежавшая невеста станет вновь учителем, не составило труда.

– Я надеюсь, что в Тамбов ты не поедешь? – не замедлил Куликов.

– Нет, – ответил Федор. – То, что было, отгорело.

– Вот и славно! – подключился Рогов. – Приглашаем тебя в гости. Завтра воскресенье, нужно отдохнуть. Посидим у Николая. Дети по тебе соскучились. Говорят: где дядя Федор? Почему нам вкусненького не несет? – засмеялся капитан. – Приучил ты их. Так что приходи! Надо бы отметить наше «зажигательное» дело. Жены рады будут. Я Варвару приглашу. Ты не возражаешь?

– Нет, – ответил Федор.

– Значит, завтра в полдень…

В мастерской Федор спрятал автомат и достал чертежную доску. Набросал эскиз нового затыльника и крепления приклада. В понедельник передаст на производство. Испытает и запустит в серию, к Рождеству будут автоматы. Что потом? Друг подскажет. Завершив работу, снял эскиз и глянул на часы – время уходить. За окном темнеет – осень на дворе. В мастерской он был один, уходя, закроет дверь на ключ. Это помещение выделили ему в личное пользование. Притащили несколько станков, подключили к электричеству. Работай – никто не помешает. Федор иногда привлекал мастеровых, только большей частью обходился сам. Сняв мундир и надев халат, трудился за станком. Офицеру, вроде, не к лицу, но он так привык, и к этому на заводе относились с понимаем – изобретатель как-никак. Пусть хоть молотом машет, лишь бы дело спорилось.

Затворив дверь, Федор спустился с крыльца и зашагал между пыльными корпусами. За кирпичными стенами работали станки, их гул и визг металла заполнял окружающее пространство. Меж цехов витал запах лака и веретенного масла, а от кузниц несло дымом от сгоревшего угля. Пахло железом. Тот, кто говорит, что металл не пахнет, никогда не видел производства. Это запах обработанных деталей и готового оружия. Он въедается в металл и стены корпусов, и даже если их освободить от оборудования, остается на года.

Миновав проходную, Федор двинул к дому. Шел неспешно, погруженный в думы. Год с лишним миновал, как он обзавелся Другом. Неприкаянная душа, подселившись в голову мастерового, изменила его жизнь. Токарь стал изобретателем, а затем и офицером. Отличился на границе, получив «Георгия». Вместе с ним – потомственное дворянство. Сирота, подкидыш из приюта… Он теперь богат и знаменит, уважаем на заводе – и не только. Почему же на душе тоскливо? Дело в Соколовой? Да, обидела сбежавшая невеста. Только не соврал он офицерам – отболело. Отчего ж душа грустит, а в сердце пустота?..

– Забежим в трактир? – раздалось в голове. – Поедим и выпьем. Автомат мы сделали, полагается отметить.

– А, пожалуй! – согласился Федор.

Не прошло и часа, как он, сытый и довольный, подошел к подъезду. Воротясь из Петербурга, он не стал менять квартиру и остался в комнате, которую снял, перебравшись из Москвы. Капитану, вроде, не по чину, но искать другую было влом. И привык он к этому дому.

Дверь ему открыл швейцар.

– Добрый вечер, ваше высокоблагородие, – поприветствовал жильца. – Вам письмо.

Федор взял протянутый конверт. Почерк незнакомый, на конверте – прихотливый герб. Адресовано ему: «Капитану Кошкину, дом Хвостовой в Туле». Наградив швейцара пятаком, Федор двинулся к себе, где и вскрыл конверт.

«Здравствуйте, господин капитан. Сообщаю новость. Государь соизволил подписать мое прошение о приеме Вас в мой род. Но при этом сохранил Вам прежнюю фамилию. Полагаю, что причиной стал Ваш дар Зеркального щита. Его нет ни у кого из родовых. Сути дела это не меняет. Вы отныне мой наследник, князь Юсупов-Кошкин. В воскресенье, 6 октября, я устраиваю прием. Приглашены главы родов Москвы и некоторые – из Петербурга. Извольте непременно быть. Я представлю Вас гостям.

Князь Юсупов».

– Твою мать! – произнес вслух Федор, опускаясь на кровать.

– Недоволен, Федя? – раздалось в голове.

– Ты же уверял: до такого не дойдет, – отозвался Федор. – Или князь умрет, или царь откажет.

– Не срослось, – посетовал Друг. – Обмишулился чуток. Ладно, не грусти. Ну, побудем мы князьями. Делу не помеха.

– Хорошо бы так, – не поверил Федор. – Но ведь многое меняется. Отношение друзей, коллег, начальства. Трудности предвижу.

– А наплюй! – раздалось в голове. – Титул – это чепуха. Помнишь, говорил про войну и революцию? Если здесь случится, титулы отменят, и дворянство – тоже.

– Хорошо бы так, – вздохнул Федор.

– Ладно, отдыхай! – получил в ответ. – В церковь завтра загляни, свечечку поставь. Исповедайся попу, он грехи отпустит. Как родишься заново, господин Юсупов-Кошкин.

– Ну и шутки у тебя! – не замедлил Федор. – Балаболка!

Друг захохотал…