Изяслав Винтерман Вниз головой напополам © И. Винтерман, текст, 2021 © С. Овакимян, обложка, 2021 © Формаслов, 2021 * * * Это небо в день гнева… Это небо в день гнева — с облаками над луковицами церквей — обольётся слезами и птицами (от крестов до… червей), и деревьями лиственными и хвойными дворняжьих пород — осеннее, чумовое, от которого поворот — в землю или под землю на конце реки, то ли Волги верблюжьей, то ли, выколи глаз, Оки. И глядишь на Стрелку [1], на остриё направления вверх или вдаль, по течению или против него, будто по недомыслию замысел разгадал… Кувшины, распухшие от воды… Кувшины, распухшие от воды, распахнутые врата. Входи, живи и вкушай плоды, не выронив изо рта. Живём – отравленные водой, отвратным на вид плодом, с наколотою в глазах звездой, сжигающею наш дом. И если снова вернусь сюда — свой лёгкий свершить нажим, — пусть звёзды капают, как вода, окуклившись до снежин. Не утонуть два раза в одной реке… Не утонуть два раза в одной реке: в омут сперва, потом головой с моста. Одна голова летит – эге-ге-е! — другая молчит, пузыри изо рта, раздулась на двадцать бульбулей она, встречает рассвет, провожает закат: запас золотой от плоского дна вбирая в погашенные глаза. И катятся дальше река, голова. И роется луч в шевелюре волн. Любовь провожает до гроба, ловя головы, с плеч летящие вон… Всё забрызгано пятнами света… Всё забрызгано пятнами света, тенью старых и новых дерев. Мало ветра, чтоб листьями с веток отрываться, лететь, одурев. Тени тьмою набухнут. Бескровье колыхнёт к ледяному окну. Полечу как отродье бесовье, бошку в плесень ночную макну. Джонни Уокер и Дэниэлс Джек Джонни Уокер и Дэниэлс Джек спят в остатках на донышках тёмных, друг у друга в движении век продолжаясь, в словах мегатонных. Друг у друга мы есть или нет… То ломясь, то вливаясь друг в друга, разделяем ли мы тьму и свет — изнутри подожжённого круга — то сминающих нас, точно сон, то бессонницей душащих смертной. А в висках два дружка в унисон, как навлоны валютою местной. Русский актёр проходит пробы…
Русский актёр проходит пробы, вступительные экзамены — изображает пьяного. Это же нулевой уровень, клятва на знамени, слёзы над гробом, управленье туманами, контурами пустоты. Захлёбывается слюной, выхлопным газом клятвы: «Я знаю, что трезв, и со мною народ мой, в роль входящий, как в куст горящий, не моргнув и глазом». Мы подняли листву, смели… Мы подняли листву, смели, как фрагменты старинной карты неоткрытой ещё земли то ли плоской, то ли покатой. Нам бы землю эту открыть, в сердце не убавляя прыть, выбивая ревнивый ритм, выколачивая тайну рифм из стволов, из груди, из глаз, текущих по карте вниз, — это сердечный оргазм, естественный магнетизм. Гоняет ветер здесь чаи… Гоняет ветер здесь чаи с потомками орды. Причудливы обычаи всегда живой воды. Стучит в мозгу тестостерон — есть слух даже у глаз. Любовью с четырёх сторон и с пятого угла — проходят люди взад-вперёд, неся свои кресты, пьют кислород и водород и бегают в кусты… Меня пробирает дождь… Меня пробирает дождь, по листьям скользящий вниз. Внизу ставят штамп подошв сочнее транзитных виз. Ласкает каблук земля. Припудривает носок серебряная зола, и шепчет дождю листок: «Уже никуда не лечу…» Проводит по мне водой, хлопает по плечу, будто я неродной. Голосом голых ветвей, криком синего дня, дождь рукою твоей перебирает меня. Вышел, упал головою в снег… Вышел, упал головою в снег, сердцем – в прохладный пух. Зверь мой, ты оставила мне запах свой, свет и дух… Волнами покатили дни: за волною ещё волна. Ты оставила мне задолго до них жизнь ещё одну – вот она! Диптих 1. |
