— Меня мучает, что я своему старшему не могу дать социализацию здесь. Мне пришлось и от него отказаться. Он живет в Израиле в специальной комьюнити для таких же детей, ну, уже подростков. С ними специалисты работают, и у них есть какая-то жизнь, а я тут только деньги зарабатываю, чтобы оплатить ему более-менее нормальную жизнь там. И понимаю, что он там навсегда, а я здесь… Одна. Когда я отказывалась от дочери, то думала, что смогу помочь сыну, а в итоге ни того, ни другого. Я жалею, да… Я бы справилась, но мне было двадцать лет. Первого я в семнадцать родила, папа нас бросил. От второго я скрыла беременность. Не спрашивайте, как… Как-то мне это удалось… Он верил, что я просто поправилась, затем в армию на последних месяцах ушел. Я жутко боялась, что он меня бросит, если узнает про беременность, а делать аборт я боялась еще больше. В итоге он меня бросил по другому поводу… Когда с сыном стало ясно, что стабилизации не будет.
— А усыновить сейчас?
Вера не повернула головы, чему я собственно была рада: движение плотное, она на нервах. К чему была сейчас вот эта ее откровенность?
— Финансы не позволяют. И время. Да и вообще… Не смогу.
— Я тоже не смогу. Поэтому не буду заходить с вами. Это как собачий приют — готов забрать всю свору себе, но как потом с ней быть…
— Да вы и не можете, вы американка…
— Да, конечно… Но не только в России есть дети, которым нужна семья.
— Так чего не зайдете? — теперь Вера метнула в мою сторону взгляд. Не злой, какой-то больше пустой. — У вас есть оправдание перед собой: вам все равно этих детей не отдадут.
— Я не мазохистка. И мне не нужно от них спасибо за то, что купить мне ничего не стоило.
— А оплатить лечение Маши, это младшая, сможете? Если врачи все же скажут, что есть шанс?
— Зависит от сумму, — проглотила я горькую слюну.
— Сумма будет большая.
— Узнавайте. Я думаю, у меня есть человек, который мог бы вам помочь.
— Значит, в кусты? Все так отвечают — мол, спросят у знакомых.
— В кусты так в кусты. Но я спрошу у знакомого. Вы узнавайте, что нужно, потом дайте мне знать…
Кто знает, может кому-то действительно нужна индульгенция.
А мне нужна фотография на паспорт — сделанная в любом фотоателье. Я попросила Веру высадить меня по найденному в поисковике адресу, условившись встретиться на выходе из детского дома примерно через час. Час свободы: ни о чем не думать, ничего не делать — просто тупо потягивать через соломинку ирландский кофе. Отдает химией, так что же… Все сегодня выглядит до боли искусственным, особенно шекспировские страсти, притянутые за уши — мои, с которых впору лапшу снимать и раздавать бедным за вредность. Странное поведение у этой Верочки — если фонду позарез нужны деньги, то заниматься покусыванием потенциального спонсора, мягко говоря, неуместно. А если для поддержания ее хрупкого душевного равновесие необходимо ежедневное мокание в дерьмо окружающих, то лучше бы она нашла другой объект для битья. С меня еще Андрюшины синяки не сошли. Уж лучше быть одной, чем замужем за подобным субъектом. И не позвонил ведь узнать, жива я там или нет.
Судя по фотке, увы, мертва — взгляд стеклянный, волосы, точно парик. Для паспорта, в котором стоит штамп о браке с Андрюшей, сойдет, конечно. Даже самое то — говорящая фотография: та Марина давно умерла, утонула в океане слез и сожалений, хотя… Не могу вспомнить, чтобы сильно убивалась — для размазывания соплей не было ни сил, ни времени. До встречи с Романной я верила, что муженек одумается и вернется, а потом получила бы крепких пиздюлей за нюни. Сейчас мне тоже хотелось услышать от Романны крепкое словцо относительно моего миндальничества с непонятной теткой.
— Спасибо, — это я не сказала, это я написала в ответ на Верино сообщение с прикрепленными фотками детей: брат с сестрой изумительно похожи, хоть и рождены от разных отцов.
Наверное, история проста, как жизнь большинства землян. Была семья как семья с одним ребенком, потом папка свалил. Тут могут быть разные причины, и мать от безысходности запила и загуляла. Возможно, в разной последовательности, но итог один: две беременности подряд, брошенные дети и… Да, брошенные дети. Особенно старший. Ну кому он нужен в двенадцать-то лет! И что он в жизни увидит? Казенные стены, потом в армию и… В армии, наверное, и останется, потому что на гражданке никто такого не ждет. У трехлетки еще есть шанс обрести семью, хотя тут потенциальные усыновители долго будут думать, потому что мать явно в беременность пила, хотя… Вторая беременность еще могла быть счастливой — не факт же, что папашка девочки сразу свалил в туман.
Ну что я гадаю, какое мое дело… Зачем пялюсь на фотографию? На ней детские лица совсем не детские, а такие же мертвые, что и у меня на паспорт. Это же тоже просто отчетная фотография. Мне, возможно, придется переслать ее Элис, чтобы та подшила ее в дело фонда. А так бы… Отправила фотку в корзину без всяких сожалений. И ушла бы — ушла от Веры, если бы не договорилась с ней о продолжении беседы про финансовую помощь. Может, дать ей номер Андрюши, и пусть общается с ним напрямую?
Мое дело сторона, это точно. Я взяла билеты в Вену через шесть дней из-за оперы, которую хотела посетить, чтобы насладиться грузинской дивой. Сунил ответил, что прилетит на день раньше и встретит меня в аэропорту. Я его не просила — сам решил взять Европу на себя. Что ж… Европа не Элис, намного легче… Злилась я на него? Да, обида оказалась сильнее, чем я думала. Потому что реакция дочери на бегство папочки стала подобна извержению вулкана. Она целыми днями занималась тем, что подначивала меня на скандал, обвиняя в отсутствии женского достоинства. Если сказать ей сейчас, что я проведу неделю с ее отцом, она обзовет меня словами куда похуже…
Господи, куда спрятаться, чтобы меня перестали судить и осуждать! Я хочу просто жить — это мои поступки, и только я несу за них ответственность. Сейчас так уж точно: детки, вы выросли — оставьте мать в покое! Сама разберусь, кому улыбаться, а кому хамить. Хотя лучше не хамить, свои нервы целее будут.
— Детям все понравилось, — отчиталась Вера с улыбкой.
Неестественной, натянутой, как резиновый слой от помады на губах.
— Слушайте, Вера, а тут есть вариант, что мать возьмется за ум и ей вернут детей?
— Нет, — отрезала она, не сделав паузы даже для вида. — Такие не одумываются.
— Это в кино, а в жизни, может быть, не так?
— Обычно же наоборот — в кино мать становится хорошей.
— Да нет… Как-то фильм смотрела, название забыла… Там семья берет под опеку трех детей сразу, потому что мать села на наркотики и стала бомжевать. Берут, кстати, из-за старшего, который уже тинейджер, чтобы дать ему шанс в жизни. А младшие постоянно сбегают к матери в парк, потому что все равно ее любят. Но в итоге, конечно, суд присуждает детей новым родителям. Я к чему… Маленькая-то девочка ничего не понимает, она ждет маму…
— Думаете, старший не ждет? Но мать там конченная. Извините, я знаю, о чем говорю… Я на наркоте была, когда первым забеременела и сумела бросить, когда узнала, что жду ребенка. Увы, было поздно, но я верила в чудо. Больше я в чудеса не верю.
— Давайте, вы возьмете этих детей к себе, а я буду присылать вам деньги. Ну сколько надо на их содержание? Если тысячу баксов, то я могу обеспечить их до совершеннолетия легко… Как вы на это смотрите?
— Отрицательно, — снова Вера не задумалась даже на мгновение. — На чужом горбу решили в рай въехать? Я работаю, чтобы оплатить пансион сына. Все свободное время я помогаю множеству брошенных детей. Я не поменяю свою деятельностью на помощь двум конкретным детям.
— Но вы ведь понимаете, что мальчик обречен?
— Думаете, он один такой? Сами про приют для собачек сказали.
— Предлагаете мне забыть про этих детей?
— Да вы и так забудете, — скривилась она в усмешке. — Это просто первые эмоции. На эмоциях можно много глупостей сделать.
— А если вы найдете кого-нибудь за тысячу в месяц?
