– На чувства моего отца вы плюёте с девяносто первого года прошлого века!

– Помилуйте! – взмолился Наполеонов. – Меня тогда ещё и на свете не было!

– Меня тоже, – признался парень.

Следователь замер, не зная, чего ожидать от него дальше.

– Ну и ладно, – неожиданно успокоился Иван.

– Я тогда пойду, – заторопился Наполеонов и, не оглядываясь, направился к лестнице.

Интуитивно он ожидал, что парень хлопнет дверью. Ан нет, дверь закрылась мягко, тихо щёлкнул замок.

«Это у них, видать, семейное», – подумал он, спускаясь вниз по крашенной масляной краской лестнице. Кто-то бы непременно сказал – прошлый век.

Наполеонов, хотя и не поверил, что сможет найти Королёва на могиле Николая Щорса, всё-таки, забравшись в салон своей белой «Лады Калины», поехал в сторону городских кладбищ.

На входе он расспросил, как ему найти могилу красного командира, и, оставив машину на стоянке, пешком отправился в указанном ему добрыми людьми направлении. Даже цветов прикупил у старушки. Неудобно же идти к человеку, хоть и покойному, с пустыми руками.

Когда Шура Наполеонов учился в школе, красных галстуков уже не носили, об Октябрьской революции школьникам особо никто не рассказывал и песен о Щорсе не пели.

Однако мать рассказывала ему о своих школьных годах. И от стариков, как во дворе, так и на работе, ему довелось услышать немало о том, что было раньше. Так что кто такой Щорс, Наполеонову было хорошо известно.

И теперь, медленно приближаясь к месту назначения, он думал о том, как странно складываются жизненные судьбы людей. Взять хотя бы Щорса. Паренёк, родившийся в девятнадцатом веке, сложил свою молодую голову за дело революции в начале двадцатого века. Была у него вера в то, что он служит своему народу и своей родине. Было ему всего двадцать четыре года. Жить бы ещё парню и жить. Жениться на хорошей девушке, детей нарожать. А тут на тебе! Вера в священный огонь мировой революции…

Из задумчивости Наполеонова вывел раздавшийся совсем близко ровный мужской голос.

От неожиданности следователь даже вздрогнул и остановился. И тут он увидел захоронение, гранитный памятник и седого человека, стоявшего рядом. Наполеонов догадался, что это и есть Ярослав Ильич Королёв. Иван сказал ему правду. А он, Фома неверующий, ещё усомнился в словах паренька.

– Ну что, Микола, что, брат? – горестно спросил безмолвную могилу Щорса учитель истории. – Видишь, как оно всё повернулось. Прости нас всех и меня в том числе, не сберегли мы то, за что ты голову свою молодую сложил.

Наполеонов затаил дыхание и стоял минут пять неподвижно, боясь вмешаться в беседу двоих, один из которых не имел возможности ответить, даже если бы захотел.

Выждав ещё немного, следователь подошёл к могиле и положил цветы. Снова воцарилась тишина.

Потом Королёв поднял голову, посмотрел на Наполеонова и спросил:

– И вы к Николаю пришли? Что-то я вас здесь раньше не видел.

– Так получилось, – ответил следователь. – Я на могиле у Николая, можно сказать, случайный гость.

– Вот как? – Старик приподнял седую бровь.

– Я следователь, Александр Романович Наполеонов.

– Следователь? – ещё больше удивился Королёв. – А вы не шутите, молодой человек?

– Какие же тут могут быть шутки. Вообще-то я искал вас, Ярослав Ильич.

– Меня? – удивился Королёв.

– Да, вас.

– За какой же такой надобностью?

– Хочу поговорить с вами о Фроле Евгеньевиче Тавиденкове.

Старик нахмурился и ответил:

– А я об этом буржуе ни с кем говорить не желаю! Ни с вами, ни… – старик неожиданно запнулся.

– Вы хотели сказать – ни с Иваном. То есть вашим сыном.

– Да хоть бы и так! Вам-то какое дело?!

– Разве вы, Ярослав Ильич, не знаете, что Фрола Евгеньевича убили?

– Как убили?

Наполеонов пожал плечами. Он не собирался описывать Королёву устрашающую картину, увиденную им на месте преступления.

– Значит, Тавиденкова всё-таки кто-то убил, – задумчиво проговорил тем временем старик.

– Вдова считает, что это сделали вы.

– Я? – удивился Королёв. – Хотя в этом нет ничего удивительного.

– То есть? – настала очередь удивляться следователю.

– Мать Даши та ещё самодура, – спокойно объяснил Королёв.

– А разве вы не желали ему смерти?

– Тавиденкову? – уточнил старый учитель.

Наполеонов кивнул.

– Лично ему нет. Я желаю гибели всему капитализму. А не одному-единственному его представителю.

– Невыполнимую вы, Ярослав Ильич, поставили перед собой задачу.

– Как сказать, – отозвался учитель, – капля камень точит.

Королёв с полминуты внимательно изучал следователя, потом проговорил:

– В вашей неподкупности у меня сомнений нет. Но об остальном мире у меня не такое благостное впечатление.

– Отчего же?!

– Вы телевизор смотрите, молодой человек?

– Мне некогда его смотреть, – вздохнул следователь.

– И это зря. Могли хотя бы новости смотреть, узнали бы, что весь бедлам, что творится вокруг, волнует только журналистов и общественников, то есть таких, как я, не согласных терпеть произвол и беззаконие.

– Например?

– Вы прямо как с луны свалились! Неужели вы не знаете, что буржуи захватывают земли в водоохранных зонах, строят там коттеджи, базы отдыха или даже устраивают там свалки! Уничтожают на корню реликтовую природу!

– Я знаю, что в нашем городе многие памятники сохранены и защищены от разрушения не без участия областной власти, в частности губернатора, – решился возразить Наполеонов.

– Будем считать, что в этом плане нашей губернии повезло. Но как угнетаются люди! И в нашем городе в том числе!

– Как?

Королёв посмотрел в глаза Наполеонова, и тот явственно прочёл во взгляде учителя намёк на то, что он и впрямь свалился с луны или совсем недавно выбрался из кочана капусты.

– Вы знаете, сколько люди работали в советское время?

– Восемь часов в день, пять дней в неделю, – послушно ответил Наполеонов, как примерный ученик на уроке.

– А сейчас? – спросил Королёв.

– По-разному, – уклончиво отозвался следователь.

– Я не говорю о тех, у кого ненормированный рабочий день, я веду речь об обычных людях. Многие из них стали трудоголиками вовсе не по своей воле. А по воле таких эксплуататоров, как Тавиденков! Нашим волкам, сколько бы они ни содрали мяса с овец, всё мало! За соблюдением Трудового кодекса никто не следит! Люди работают как при царском режиме! Однако есть страны, в которых люди работают умеренно.

– Да? – рассеянно переспросил Наполеонов.

– Да! Взять хотя бы Голландию! Там не только тюльпаны выращивают, но и о людях заботятся! Самая короткая в мире рабочая неделя в Нидерландах. Она составляет всего двадцать девять часов. Тридцать три часа в неделю в Дании и во всех Скандинавских странах. Австралийцы работают тридцать четыре часа в неделю. Даже те, кто работал неполный день, имеют право на отпуск и пособие выходного дня. Вот это я понимаю! Государство на деле заботится не только о том, чтобы обогащались богатые, но и о том, чтобы простые люди имели и работу, и личную жизнь. А кому из нас не приходилось слышать, что немцы аккуратисты и трудоголики. Так вот, в Германии люди работают тридцать пять часов в неделю. А теперь ещё в связи с финансовым кризисом работников стараются не увольнять, а сокращать рабочий день. При этом государство следит за тем, чтобы люди не потеряли в деньгах, и доплачивает работникам до привычной суммы заработной платы. Ирландцы ещё в конце восьмидесятых годов прошлого века работали по сорок четыре часа, но потом им удалось добиться того, что теперь их рабочая неделя составляет тридцать пять часов. Молодцы ирландцы! Ничего не скажешь. В Швейцарии, Бельгии и Франции рабочая неделя также длится тридцать пять часов. В Швейцарии к тому же принят сокращённый рабочий день. Профсоюзы во Франции бьются с правительством за четырехдневную неделю и шестичасовой рабочий день. Флаг, как говорится, им в руки! В Испании работают тридцать шесть часов в неделю. При этом в жару испанцы прерываются на сиесту на два-три часа в рабочий день. В Италии и Швеции также работают по тридцать шесть часов. Итальянский работодатель может попросить сотрудника задержаться на сверхурочную работу, за соответствующую плату, разумеется. Но если он задерживает своих сотрудников часто, его ожидает наказание, предусмотренное законом.