«углубиться до Персидского залива и озаботиться восстановлением прежней левантской торговли через Сирию»; «вмешиваться, невзирая ни на что, силою или хитростью, в распри Европы и особенно Германии…»;
«заискивать и поддерживать союз с Австрией, убаюкивать ее любимой ее мыслью о преобладании… с целью постепенного ее ослабления временами даже помогать ей, а между тем втайне создавать ей врагов в Европе и особенно в Германии…»; «в супруги русским монархам избирать германских принцесс и путем родственных отношений и выгод умножать союзы для увеличения русского влияния в этой империи»; «пользоваться религиозным влиянием на греко-восточных отщепенцев или схизматиков, распространенных в Венгрии, Турции и южных частях Польши, привлекать их к себе всевозможными прельщениями, навязываться в их покровители и добиваться над ними духовного главенства», подчинив в итоге Турцию и Польшу.
Последние пункты, 13-й и 14-й, посвящены непосредственно планам европейского господства России и являются откровенной русофобской фантазией, никак не связанной с объективной реальностью, но отражающей уже ставшие традиционными европейские страхи перед русским «варваром у ворот»: «необходимо втайне приготовить все средства для нанесения сильного удара, действовать обдуманно, предусмотрительно и быстро, чтобы не дать Европе времени прийти в себя». Сначала сделать предложение Версальскому двору, потом Венскому «относительно раздела между собой власти над всем миром». «Этот проект увлечет их и вызовет между ними войну насмерть, которая вскоре сделается всеобщей…» И вот тогда «среди этого всеобщего ожесточения к России будут обращаться за помощью то та, то другая из воюющих держав», а Россия тем временем выдвинет свои войска на Рейн, вслед за которыми вышлет туда свои несметные азиатские орды. «И лишь только последние углубятся в Германию, как из Азовского моря и Архангельского порта выйдут с такими же ордами два значительных флота под конвоем двух вооруженных флотов – Черноморского и Балтийского. Они внезапно появятся в Средиземном море и океане для высадки этих кочевых, свирепых и жадных до добычи народов, которые наводнят Италию, Испанию и Францию; одну часть их жителей истребят, другую уведут в неволю для заселения сибирских пустынь и отнимут у остальных всякую возможность свержения ига. Все эти диверсии дадут тогда полный простор регулярной армии действовать со всей силой, с полной уверенностью в победе и в покорении остальной Европы».
Совершенно очевидно, что Петр Великий никак не мог мыслить категориями «несметных азиатских орд», «кочевых, свирепых и жадных до добычи народов», «греко-восточных отщепенцев или схизматиков», равно как не мог писать о «пустынях Сибири», не говоря уже о допущенных в тексте фактических ошибках. В целом «Завещание» отражает внешнеполитические реалии конца XVIII века, но вовсе не петровской эпохи. Прежде всего, в этом документе прослеживаются политические интересы Польши и Франции. Однако поскольку содержание документа было созвучно уже укоренившемуся взгляду на Россию и ее внешнюю политику, да еще в условиях войны, на такие «мелочи» просто не обращали внимания. В результате, мешая правду с вымыслом, Лезюр завершал формирование стереотипа «русской опасности», соединявшегося в сознании европейцев с мифом о «русском варварстве».
Какое-то время книга Лезюра, в которой был помещен «план Петра I», оставалась достоянием весьма узкого круга лиц. Во всяком случае, ничего не известно о первых откликах на публикацию этой работы. Прошло некоторое время, и этот документ оказался очень востребованным.
Почему эта фальшивка понадобилась в 1830-е годы? По окончании Наполеоновских войн и триумфального вступления русских войск в Париж Россия стала влиятельной державой на континенте, поэтому ее могущество начало вызывать страхи у других участниц «европейского концерта». Но одно дело совместная борьба против общего врага в лице Наполеона Бонапарта, когда русская военная мощь была необходима, и совсем другое – активное участие России в делах Европы в рамках Венской системы международных отношений, закрепленной на одноименном конгрессе. Дальнейшие успехи России европейские пропагандисты начинают интерпретировать в духе «русской угрозы» и «врага у ворот», нагнетая страхи, что Россия, укрепляя свои позиции на Востоке, вскоре непременно обратит свой завоевательный взор на Европу. Конечно, надо понимать, что, как и прежде, это были «страхи фантазии», поскольку Россия вовсе не собиралась завоевывать Европу, но ее активная внешняя политика преподносилась именно таким образом. Адрианопольский договор по итогам Русско-турецкой войны 1828–1829 годов и особенно Ункяр-Искелесийский договор 1833 года, заключенный между Россией и Османской империей, – все это укрепляло позиции России на Востоке и в зоне Проливов и не могло не провоцировать раздражения у «коллег» по пентархии, то есть пятерки европейских лидеров.
Июльская революция 1830 года и приход к власти короля Луи-Филиппа Орлеанского вызвали у императора Николая I, убежденного защитника принципов легитимизма, на котором была основана Венская система, взрыв подлинного негодования, и в эмоциональном порыве государь был готов отправить во Францию войска для восстановления на французском престоле «легитимного» короля Карла Х. Точно так же он был готов оказать вооруженную помощь королю Нидерландов после произошедшей в августе 1830 года революции в Брюсселе и отделения Бельгии от Голландии. В итоге Николай I признал новый французский режим, российские войска в Европу так и не были отправлены, однако в глазах европейских либералов российский государь стал восприниматься как новый Аттила, а русские представлялись как гунны, готовые заполонить Европу. Французы же полагали, что от русской интервенции их спасло восстание в Польше, поглотившее силы России на целый год. Действительно, подавление Россией восстания в Царстве Польском 1830–1831 годов (а как иначе российские власти могли отнестись к мятежу на территории империи!) произвело крайне неблагоприятный эффект на общественное мнение Европы. Россию стали воспринимать душительницей польской свободы, а поляков – мучениками и борцами с русской тиранией. О том, что император Александр I в 1814 году даровал Царству Польскому конституцию и предоставил широкую автономию в составе Российской империи, в Европе вспоминать было не принято. В результате поляки стали любимцами «прогрессивной европейской общественности», а обратной стороной европейской любви к полякам стала ненависть к России.
Вовсе не случайно, что в 1830-е годы появляется целый ряд новых версий «Завещания Петра Великого». Упомянем лишь самые важные. В 1836 году увидели свет так называемые «Мемуары кавалера д’Эона», изданные Фредериком Гайарде, популярным тогда писателем, конкурентом и соавтором Александра Дюма. Почему «так называемые»? Потому что Гайарде, по сути, составил очередную мистификацию, соединив реальные записи одного из знаменитых авантюристов века Просвещения, французского дипломата кавалера д’Эона (1728–1810), с вымыслом: якобы кавалер д’Эон во время пребывания в дипломатической миссии в Петербурге в 1756–1760 годах (там он будто бы переодевался в женское платье и фигурировал под именем девицы Лии де Бомон, но эту легенду выдумал сам д’Эон, а Гайарде только дополнил и разнообразил его фантазию вымышленными подробностями) раздобыл в секретных архивах Санкт-Петербурга текст «Завещания» Петра. Книга стала весьма популярной и в 1866 году (опять-таки после польского восстания 1863–1864 годов и очередного всплеска антироссийских настроений в Европе) была переиздана, правда, Гайарде убрал из этого издания сочиненные им от лица д’Эона рассказы о якобы романтических похождениях дипломата.
В 1839 году текст фальшивого «Завещания» был опубликован в книге польского историка, активного участника польского восстания 1830–1831 годов Леонарда Ходзко «Историческая, литературная, монументальная и иллюстрированная Польша». Именно Ходзко впервые связал планы «Завещания» с реальной внешнеполитической деятельностью Петра I. Книга оказалась востребованной и только за период с 1839 по 1847 год выдержала шесть изданий, сыграв решающую роль в популяризации в европейских странах идеи о завоевательных намерениях русских государей.
