Мастер сновидений

Сумерки сгущались, но мальчишка, что несся по дорожке к лесу, радовался тьме – он бежал навстречу ночи, жадно глотая синий ночной воздух, словно волшебный нектар.

Дорожку, мощеную плиткой, обступали заросли высокого, сладко пахнущего лабазника. А потом плитка кончилась, началась упругая лесная тропа, перечеркнутая узловатыми корнями деревьев. Тропа становилась все уже, вилась и кружилась – и, наконец, уперлась в роскошный кедрач.

Мальчишка вступил на пышный ковер из рыжей хвои с чувством, с каким люди обыкновенно входят в свою спальню после трудного дня – и, со стоном блаженства, растянулся на земле, раскинув руки. Теплое дыхание ночи окружало его. Лес, синий лес, полный тихого попискивания сонных пичужек, влаги и дыхания ветра в сосновых кронах, был обиталищем снов. Все живое спало – спали неугомонные бурундуки, шумные дятлы, дрозды и сойки. Только сова пролетела рядом с мальчиком – ее полет был неслышным, но он уловил ее присутствие шестым чувством.

«Сны, – думал он, – кругом сплошные сны. Я их вижу, я их чувствую…»

Снов было много – целое море. Он, сам не зная как, понимал сны белки, свернувшейся в дупле, сны бабочки, что сложила ослепительно яркие крылышки и притворилась черным иссохшим листочком…

Он закрыл глаза. Но внутренним взором продолжал видеть тот же ночной лес, те же стволы сосен, что его окружали, те же папоротники и колокольчики… Не открывая глаз, он щелкнул пальцами, словно призывая некую силу прийти к нему – и напряженно прислушался, желая, чтобы она, эта сила, пришла к нему и заполнила собою его целиком.

«Иди же, иди ко мне» – звал он, и вот перед его внутренним взором замелькали, словно светлячки, нежные искорки, и сложились в прекрасный старинный дворец, светящийся изнутри, как фонарь, всеми башенками и окнами, крышами и витражами. От дворца протянулась аллея; по ней несся всадник на быстром коне…

«Отличный сон», сказал себе мальчик, и снова щелкнул пальцами. Он увидел Рождество у камина, и тайное свидание влюбленных в заснеженном парке… Он улыбнулся, и пришпорил свое воображение – ну давай же, давай!

Он видел золотистых драконов, несущихся на огромных крыльях над морем, сквозь черные громады клубящихся туч, сквозь электрическую сеть прозрачных розовых молний… Видел парусник, что яростно боролся с кипящим морем, и, в ту минуту, когда огромная, словно из живого стекла сделанная, волна готовилась накрыть его, слышал отчаянный крик боцмана: «Руби мачты!».

Нисколько не напрягаясь, он заставлял свое воображение менять сюжеты и персонажи, и тихо смеялся, наслаждаясь своим могуществом над мириадами снов…

Он видел тихое поле, над которым вился туман, и фигуру женщины в белом, что тихо манила за собой заблудившегося путника… Видел хоровод смешных человечков в диковинных шляпах, что танцевали вокруг костра; видел и самое страшное – лабиринт, полный зеркал, в каждом из которых краем глаза можно было уловить что-то мелькнувшее – то ли тень, то ли призрак, и вроде никого нет, но при этом человека давило ощущение присутствия кого-то, какой-то непонятной силы со всех сторон…

Он открыл глаза и сел.

«Пора домой, меня хватятся, – подумал он, – я нарисую все, что видел…. Жаль, что я рисовать не умею…»

Перед тем, как вскочить на ноги, он прислушался – что за шорох? Ах, да: это, шевеля мокрым носиком, через заросли папоротника пробирался ежик…

***

Утро явилось бликами на листьях деревьев – зеленое, чистенькое, умытое утро. Мальчик вспомнил обещание, данное себе накануне. «Надо нарисовать все это, чтобы не забыть», – и прямо от кровати он кинулся к письменному столу.

Акварель! Карандаши! Альбом! Баночка с водой! Кисти!

Облизывая кончиком языка губы от нетерпения, он смотрел на белый лист, прикидывая, как начать…

– Дениска, завтракать! – донесся до него бабушкин голос; из коридора потянуло запахом блинчиков.

– Ах да, сейчас, сейчас, – крикнул он нетерпеливо, и попытался сделать набросок дракона, летящего над морем.

– И что это за каракатица? – услышал он над плечом голос бабушки. – Давай, Дениска, вот, кушай блинчики, я тебе чаю с лимоном принесла.

– Спасибо, – вежливо ответил Дениска, и пояснил, – это дракон.

– А, – так же вежливо ответила бабушка, – очень похож.

Но мальчик чувствовал, что дракон даже на тысячную долю не похож на того, которого он видел вчера в своем воображении. Тот был живой – настолько живой, что каждая его чешуйка блистала жизнью; полны жизни были его оранжевые глаза, шуршали живые кожистые крылья; он помнил силу, мощь и ярость существа, кинувшего вызов буре и нашедшем упоение в преодолении стихии. На бумаге же получалось реально нечто, напоминающее каракатицу…

Мальчик вздохнул и принялся за блинчики.

«Не получается, – думал он. – И никогда не получится. И пусть! Буду блинчики кушать…» – и тут же почувствовал, что вовсе не «пусть». Да, да! душа его требовала выговориться – и рассказать всем, всему миру: про дракона, и про светящийся замок, и про заснеженный сад, и про то, как чувственно-грациозно танцует алое пламя в камине, в то время, как поленья потрескивают и истекают янтарной смолой…

Задумчиво подобрав последним блинчиком остатки сметаны, он подошел к дедушке, и осторожно начал дышать, приготовляясь задать вопрос.

– Мммм? – спросил дед.

– А если вот у тебя есть что-то внутри, а оно как-то рвется наружу, – начал мальчик, но дед перебил:

– Тебе что – блинчики не пошли впрок?

– Да нет, я вот про мысль думаю, – возразил мальчик, – если у тебя внутри мысль про что-то…

– Например?

– Ну, про дракона… или замок, или там про что-то красивое… И вот почему-то ужасно хочется всем это показать, а оно не получается…

– Это называется «муки творчества», – слегка улыбнулся дедушка.

– Это у кого тут муки творчества? – раздался заинтересованный голос Феди.

Феде было целых шестнадцать, и он приходился Дениске старшим братом.

– Ну-ууу, деда, – протянул смущенно Дениска.

Он вовсе не хотел делиться ни с кем своей тайной – только с дедушкой. А теперь Федя все знает. И наверняка будет смеяться!

Но Федя смеяться не стал, а сказал:

– Не можешь нарисовать – опиши все это словами …

Дениска подумал, взял чистую тетрадку и написал:

«Дракон летел над морем. Там были черные тучи, а дракон был большой и не боялся» – и понял, что опять что-то не то….

– Ну как, получается?

– Нет, – вздохнул Дениска. – Я неспособный…

– Я думал, у тебя как раз способности есть, – улыбнулся дедушка, – ты же стих однажды сочинил. Что-то такое, про «речку и луны колечко…».

– А пойдем вместе в клуб «Бродячий Пес»! – предложил брат, – это как раз место, где можно научиться….

Дедушка застонал и молвил с досадой:

– Куда ты тащишь ребенка!

– А что такого, – горячим полушепотом заговорил брат, – пусть парнишка расширяет кругозор…

– Где?! Эта твоя банда уличных графоманов… провинциальная богема… тьфу! Я запрещаю! – вскричал дедушка.

Дениска вдруг понял: брат его тоже видит какие-то сны, да? «То есть он такой же, как и я… вот оно что!» А еще: куда же его приглашал брат? Нет плода слаще запретного!

***

– Там сначала было просто кафе, – рассказывал Федор на ходу, – а потом стали собираться местные писатели. Название сделали модное: «Бродячий пес», и козырьки повесили полосатые.

– А зачем козырьки? – заинтересовался Дениска.

– А чтобы похоже на Монмартр! Мол, мы теперича не то, что давеча! – он хихикнул.

– Аааа! – сказал Дениска, хотя и не знал, что такое Монмартр. Его распирало чувство возможности прикоснуться к чему-то необычному, – далеко еще?

– А вот через мостик перейдем, и сразу налево.

Мальчик осмотрелся. Мостик маячил впереди; кружевные перила придавали ему романтично-старинный вид; да и сама речка Лопушайка – темная, тихо журчащая родниками – казалась мальчику милой – под корягами сомы прячутся, он точно знал, что они там! А еще нравился ему ивняк прибрежный, что по весне желтыми пушками цветет; но, впрочем, не в этом дело. Мостик этот его манил потому, что на этом мосту его ждет какая-то встреча – он не знал, какая, но почему-то был уверен, что однажды на этом мосту случится что-то очень важное. С этими мыслями он взошел на мост, и тут братьям предстало подозрительное зрелище…