Рози Марвелл было дурно.

И берега Темзы, укутанные вечерним туманом, и огни и палуба прогулочного пароходика, и сама публика на этой палубе – все плыло перед ее глазами… Даже звуки веселого оркестра, играющего мелодию «Хорошее рейнское вино», столь популярную в Лондоне в конце 19 века, доносились до нее словно издалека – то проваливаясь в глубокую вату ее дурноты, то громко взрываясь в ее сознании…

Она из последних сил пыталась улыбаться своей хозяйке. Это было трудно еще и оттого, что несносный мальчишка Джеймс, кудрявый пятилетний малыш, которому она приходилась няней, вертелся у нее на руках, как угорь.

– Рози, вам нехорошо? – донесся, как будто издалека, голос миссис Ларкинс.

– Это все качка, – пролепетала Рози, – я не могу на корабле…

– Так у вас морская болезнь! – воскликнула добросердечная матушка Джеймса, – сказали бы сразу! Я бы не предложила эту прогулку на пароходе! Знаете что? Давайте сойдем на ближайшей остановке и возьмем кэб. Идите с Джеймсом к трапу – я сейчас возьму в каюте вещи…

Лицо миссис Ларкинс осветилось живой, очаровательной улыбкой, которая должна была подбодрить Рози. Глядя на нее – свежую, милую английскую даму – на ее пышные темные локоны и большие яркие глаза, на узенькую талию, затянутую в корсет, Рози в тоске задалась вопросом, чего хозяину не хватало?

Она быстро удалилась. Глядя ей вслед, Рози обреченно размышляла:

«Похоже, она про нас с хозяином ничего не знает… Но все равно дело дрянь: через месяц мой живот уже все равно будет заметен, и тогда…»

Что будет тогда, она знала точно: ничего хорошего. Потому что – куда деваться беременной прислуге, которую выгнали из приличного дома без рекомендаций?

Ей представилась лондонская ночлежка… Ящики, прозванные «гробами». В них, на куче соломы, можно поспать тому счастливцу, у которого на руках есть четыре пенса. Если пенсов только два, то спать можно на веревках, протянутых через комнату, когда несчастные спят стоя, перекинув через эту веревку руки… «Боже мой, – взмолилась несчастная Рози – только не это, милосердный Боже, все что угодно… сотвори что угодно, но не дай мне попасть в эту ночлежку с веревками!»

Меж тем, миссис Ларкинс собирала вещи в каюте; саквояжик с детской одеждой и деревянный расписной сундучок с игрушками, без которого маленький капризюля Джеймс категорически отказывался выходить на улицу. В сундучке лежали только несколько оловянных солдатиков, но Джеймса мало волновало содержимое сундучка. Ему был важен, очевидно, сундучок как таковой; это всегда смешило его мать.

Она намотала на запястье ручку-ремешок сундучка; огляделась – не забыла ли чего? – и в этот момент с палубы донеслись крики, точнее – единый крик сотен людей, крик ужаса; через секунду судно потряс чудовищный удар, оно накренилось, и…

Газеты впоследствии описывали происшедшее так: « Прогулочный пароход Принцесса Магдалена» столкнулся с грузовым судном, направлявшемся в Ньюкасл за углем; оно, не успевшее сбросить скорость и подгоняемое течением реки, своим форштевнем на полном ходу врезалось в правый борт «Принцессы Магдалены». Удар пришелся чуть позади гребного колеса, и угольщик практически разрезал корпус пассажирского парохода пополам…»

Капитану грузового судна, Чарли Моррисону, при виде того, что он натворил, стало плохо с сердцем. Задыхаясь, он прислонился к переборке, и только мог слушать крики людей с гибнущего судна. Надо было что-то командовать, но дышать было нечем, а разум его был охвачен паникой, отчаянием, ужасом безысходности; поэтому он не командовал ничего целых несколько минут. И это спасло жизнь части пассажиров на «Принцессе Магдалене», ибо за это время матросы сумели спустить на воду две из шести шлюпок; в одну из них успела спрыгнуть – точнее, ее столкнули – няня Рози с маленьким Джеймсом на руках.

Однако, по прошествии нескольких минут, к несчастью для всех, капитан Чарльз Моррисон кое-как пришел в себя, вспомнил, что он капитан, и, черт подери, надо же командовать. И это погубило тех пассажиров «Принцессы Магдалены», кто еще мог бы спастись. Ибо он, не оценив обстановки, отдал приказ «Полный назад!»

Нос грузового судна с трудом выдернулся из пробоины. Вода ринулась внутрь, и под ее давлением и от собственной тяжести «Принцесса Магдалена» переломилась пополам.

Пол каюты накренился так, что миссис Ларкинс отлетев, упала на кровать. Крики становились все сильнее; собрав все силы, миссис Ларкинс, цепляясь за все, что можно, кое-как добралась до двери каюты.

Она распахнула дверь – и ее тотчас же сбила с ног и понесла куда-то в бездну, в перевернутое вверх дном пространство, рухнувшая на нее глыба – иначе не скажешь – грязной ледяной воды, и еще через секунду она оказалась в Темзе, кишевшей тонущими людьми. Женщины, мужчины, дети – одетые в длинные платья, фраки и сюртуки, которые стесняли движения, тяжелели от воды и тянули на дно…

Едва ли случившийся ужас можно считать ответом небес на жаркую молитву Рози «О Боже, сделай хоть что-нибудь». Это была просто трагическая случайность; но это не отменяло того, что в жизни Рози случились серьезные перемены.

***

– Клянусь, я не виновата, – дрожа, отчитывалась перед хозяином Рози, – я и так рада, что мне удалось спасти Джеймса… Хозяйка велела мне идти к выходу, мы хотели сойти на ближайшей остановке, а сама она пошла в каюту взять вещи… Мы с мальчиком успели спрыгнуть в шлюпку – точнее, нас в нее просто втолкнули – и пароход тут же затонул, вместе с людьми… Больше я ничего не знаю…

– Как Джеймс?

– Получше. Доктор дал ему «лаумдауна», сказал, что это его немного успокоит… А то все звал маму, бедняжка…

– Лауданума1, – машинально поправил ее хозяин, – ладно, иди к нему.

Когда Рози покинула комнату, мистер Ларкинс еще раз просмотрел список погибших. Его жены там не было; это ничего не значило, конечно – она могла утонуть и тела попросту не нашли. Мистер Ларкинс размышлял…

Приданое, конечно, останется у него, а оно немалое; второй раз жениться можно, выдержав приличный случаю срок траура, а покамест можно преспокойно развлекаться с милашкой Рози… Она куда больше в его вкусе, чем покойная Абигайл!

Он усмехнулся, подумав о том, как растрогается любая юная леди, если он, повествуя о том, как овдовел, будет прижимать к глазам платок с траурной каймой. «Я не могу даже отнести цветов на ее могилу, ее последним местом успокоения стала Темза…» Жалость, это чувство, которому так легко поддаются все женщины, тут же впустит когти в неопытное сердце доверчивой девицы… А жалость, как известно, страдающая мать любви. «Она меня за муки полюбила, а я ее – за состраданье к ним» – сказал Отелло, и кто посмеет утверждать, что он был неправ?

Но еще приятнее были мысли о карточной игре – никто не будет его пилить, если что, за проигранные деньги… Он дал обещание жене не садиться больше за карточный стол – но теперь, когда ее нет, это слово не имеет силы, не так ли?

Ночью, лежа в постели с хозяином, Рози поразилась тому, как легко и быстро сбылась ее молитва! «Удачно сложилось – если хозяйка не вернется, то теперь я займу ее место в постели… а вдруг не только в постели?! Вдруг хозяин на мне женится? Это, впрочем, вряд ли… но вдруг?! По крайней мере, меня не выгонят, до самых родов… а может, что и после родов… а там – что, если хозяин привяжется к ребенку? Там посмотрим…» – и, полная радужных надежд, Рози заснула со счастливой улыбкой на лице.

Мраморная лестница сверкала. Хрустальная люстра играла огнями, и блики ее отражались на тяжелых бархатных портьерах, на драгоценностях дам, на блестящей серебряной посуде, которую куда-то несли лакеи…. Ибо рассмотреть все сразу Агнес не могла. Великолепие дома миссис Олридж, в который их с мужем пригласили на праздник, подавляло ее. Она поднималась вверх по плюшу красной ковровой дорожки, опираясь на руку своего супруга. Боязливо поглядывая на него, она могла видеть, что он совершенно невозмутим.