Когда Фин довел Риси до верха лестницы, повернул ее направо, туда, где была ванная и раньше была комната его родителей. Затем он подошел к закрытой двери бывшей спальни родителей, и Риси уловила свежий запах краски.

Ее брови сошлись вместе, Фин открыл дверь, ввел ее внутрь и остановился.

Она замерла и уставилась на комнату.

— Святая корова, — прошептала она.

Она сообщила (всем), что в первую очередь собирается сделать после того, как переедет на ферму — переделать родительскую спальню Фина в их собственную. Она потратила какое-то количество времени на изучение, как хотела бы, чтобы выглядела их семейная спальня.

И вот она. Почти точь-в-точь как на картинке в журнале, которую она показывала чуть ли не всем, кто хотел ее увидеть.

Темно-бирюзово-серые стены. Белый потолок. Тяжелая, но элегантная мебель из темного дерева, включая кровать размера кинг-сайз. Высокие лампы со стеклянным колпаком на каждой тумбочке с висящим шнурком, на нижней части болтался кристалл. Большой плюшевый темно-серый ковер у кровати.

На одном из комодов стояла одна из ваз Дасти, большая. Не ее обычных расцветок или форм. Очевидно, она была сделана специально матово-серой снаружи, внутренняя часть, изогнутая губой — блестящего бирюзового цвета. Смотрелась великолепно.

На стенах в черных рамках, в кремово-матовой кайме висело множество черно-белых фотографий Фина, Клариссы или Фина и Клариссы на протяжении всех семи лет, что они были вместе.

И еще была большая рама с зеркальными фигурными краями, в ней находилась любимая фотография Клариссы, на которой были изображены она и Фин.

Фин стоял, прислонившись к стене сарая, на голове у него была его вездесущая потрепанная бейсболка, белая футболка прикрывала грудь, на ногах выцветшие джинсы, на ногах рабочие ботинки, на руках потрепанные кожаные рабочие перчатки. Кларисса прислонилась к Фину, одетая в короткие шорты, симпатичную футболку и еще более симпатичные сандалии на плоской подошве. Одна его рука была обвита вокруг ее талии, другая свисала. Одна ее рука, скрытая от посторонних глаз, была обернута вокруг его талии, другая — на его животе. Она стояла в профиль, Фин в анфас, его голова была запрокинута, прижата к стене сарая, ее подбородок был опущен вниз. Они оба смеялись.

Дасти сделала этот снимок. Кларисса обожала его.

— Свадебный подарок, — пробормотал Фин, и она посмотрела на него. — От твоей мамы.

Она медленно закрыла глаза, затем открыла их и оглядела комнату.

Она показывала маме ту фотографию в журнале.

И вот оно. Ее мама попросила Фина отвести ее к ручью, чтобы в течения дня сделать их спальню, вручив подарок Клариссе.

Семь лет назад что-то случилось с ее мамой, что встряхнуло ее окончательно, все сработало. Она снова вышла замуж за адвоката, но все еще продолжала работать, теперь помощником юриста в другой фирме, не там, где работал ее муж. Она даже ходила вечерами на курсы учиться, без отрыва от своей дневной работы. Они жили в уютной квартире в центре Инди, и у них была куча денег. У ее мамы снова появилась отличная одежда и отличная обувь, но она работала по шестьдесят часов в неделю и все равно каким-то образом умудрялась выйти замуж за парня, который оказался не слизняком, на самом деле довольно вполне нормальным.

А еще ей удалось стать хорошей мамой.

Поначалу это выводило Клариссу из себя.

Потом она привыкла к материнской заботе.

И Ноу сказал ей как-то раз, он так ей и сказал.

«Ну и ладно».

Это сработало. Мама и ее муж Джорди даже подружились с папой и Дасти. Они не ходили вместе ужинать или что-то в этом роде, но обменивались поздравительными открытками, рождественскими открытками, разговаривали и смеялись вместе всякий раз, когда происходило какое-нибудь семейное событие, например, День благодарения, рождественский ужин или барбекю Четвертого июля. У Джорди не было детей, но он был предан семье, и поскольку папа, Дасти и мама тоже были преданы семье, у них четверых все получилось.

Семь лет назад Кларисса сказала бы «ни за что».

Теперь она привыкла и к этому.

— Джорди тоже, очевидно, — продолжил Фин, и она оглянулась на него. — Твоя мама сделала здесь многое, но эту мебель… — Он замолчал, но она и так видела.

Недешевая. Мебель была даже не для выше среднего класса.

Она была лучшее, что можно было купить за деньги.

У них это будет на всю жизнь.

Кларисса улыбнулась в ответ комнате.

— Это не все, милая, — пробормотал Фин, она снова посмотрела на него, но он уже смотрел в сторону двери.

Затем все еще держа ее за руку, повел ее дальше по коридору в другой конец. Подошел к закрытой двери своей бывшей спальни, открыл ее и втянул внутрь.

Она остановилась как вкопанная, то, что увидела, проникло внутрь, и ее глаза наполнились слезами.

На деревянных полах были разбросаны разноцветные коврики. В углу стояло большое, пушистое, с выцветшим цветочным принтом кресло, которое раньше стояло в комнате родителей Фина и которое, по словам Клариссы, было единственной вещью в этой комнате, которую она хотела бы сохранить. Поверх него был наброшен свободный цветастый плед, который, как она знала, бабушка Фина сама связала крючком. Перед ним стояла маленькая банкетка для ног с кисточками и пуговицами, обитая бархатом приглушенного розового цвета. И еще находился большой, глубокий, широкий белый письменный стол с огромной, высокой спинкой, доходившей почти до потолка, весь в ящиках, укромных уголках и полках, и она также увидела, что на полках и совсем малюсеньких полках были расставлены ее безделушки, блокноты и еще рамки с фотографиями семьи, детей и друзей. На столе стоял совершенно новый, очень широкий монитор, компьютер «все в одном», вокруг которого были разложены ее яркая цветная подставка для карандашей, подставка для конвертов и стопка бумаги для заметок. Даже лосьон для рук, который лежал у нее дома на столе, находился здесь. Впереди стояло крутое вращающееся кресло из белой кожи и хрома. Комната выглядела современно, но каким-то образом полностью сочеталось с деревенским домом. Вдоль стен стояли книжные полки с ее книгами и компакт-дисками, в одной из них была установлена ее стереосистема, а по всей комнате были расставлены колонки. А окна завешены тонкими, прозрачными, приглушенно розовыми занавесками, которые ниспадали на пол и потрясающе смотрелись на фоне белой деревянной отделки и недавно выкрашенных стен глубокого, теплого фиолетового цвета.

И наконец, в рамках по всем стенам были большие куски закрученных пастельных карандашных завитушек Дасти. Случайные узоры, красивые цвета, плавные линии. Они были великолепны.

— Это от меня, — произнес Фин, ее тело вздрогнуло, а голова повернулась к нему.

Дасти и ее отец, да.

Фин…

О мой Бог.

Он потянул ее за руку, притянув ближе, и когда он притянул ее ближе, его другая рука легла ей на бедро, и он прошептал:

— Вот, где ты будешь воплощать свои мечты, милая.

Слезы, наполнившие ее глаза, хлынули рекой.

— Детка.

Он ухмыльнулся и сказал:

— Счастливой свадьбы.

Она ухмыльнулась в ответ, все еще мокрая от слез, он отпустил ее руку с бедра, обе его руки опустились на ее подбородок, а большие пальцы скользнули по щекам.

— Ты не должна плакать, — прошептал он, наблюдая за движением своих больших пальцев.

— Фин, всякий раз, когда ты делаешь что-то милое, я плачу. Тут нечему удивляться. Это повторяется каждый раз.

Его взгляд переместился с больших пальцев в ее глаза, и он улыбнулся.

— Верно, — пробормотал он.

— Но ты не так все понял, — сказала она ему, и его большие пальцы перестали двигаться.

— Что? — спросил он.

— Видишь ли, — начала она, — раньше я сидела с папой на балконе его спальни, смотрела на твою ферму и думала, когда вырасту, выйду замуж, я хотела бы иметь спальню, такую же, как у моего отца.

— Я построю тебе балкон, — мгновенно согласился Фин и закрыл глаза.

Боже, Боже, она любила его.