Нервничал и противник. Время от времени он открывал стрельбу - так, на авось. Больше, видимо, для собственного успокоения. Туман растаял, и в черной ленте реки отражались опрокинутые цветные дуги ракет. Красивое это было зрелище.
Пройдя через лесок, я вышел к низкому камышовому берегу. Здесь собрались офицеры-операторы и разведчики. Новый наблюдательный пункт оперативной группы был подготовлен тут же. На берегу мы и провели остаток ночи.
Под утро на реку вновь упал туман. Медленно, словно нехотя, разливался бледный рассвет. В тылу заворчали автомобильные моторы - какие-то запоздавшие машины пробежали по дороге. И снова все стихло.
Подошел Максимов:
- Артиллерия готова к открытию огня.
Я глянул на часы. Еще немного - и можно будет начинать.
И вот с сердитым воем высоко над рекой пронеслись огненные полосы "катюши" дали залп, положивший начало бою. Загремели пушки. Из леска ударила дивизионная артгруппа, стремясь подавить неприятельские батареи. От берега отчалили лодки и плотики с бойцами.
Подавить артиллерию врага полностью мы не смогли - недоставало разведданных. И фашисты тотчас начали ответную стрельбу из орудий и минометов. Их берег господствовал над нашим. Немцы били по воде, где в редеющем тумане темными тенями скользили плоты с людьми. В артиллерийский гром вплетали свой голос пулеметы.
Тихая река Айвиексте в одну минуту стала кипящей, вздыбленной фонтанами тяжело опадавшей воды. Туман рассеялся, и над переправой появилась вражеская авиация. "Юнкерсы" пикировали даже на отдельные плоты. "Фокке-вульфы" прочесывали реку пушечными и пулеметными сериями. Я запросил авиационное прикрытие ца переправу. Наши "яки" не заставили себя долго ждать. В небе завязались воздушные схватки. Бомбежка переправы велась уже не так организованно, как вначале. Но все-таки перевес в воздухе был на стороне противника. На этот раз наших самолетов оказалось значительно меньше, чем неприятельских, и полностью прикрыть переправу они не могли.
А тем временем высадившиеся на правый берег бойцы схватились с гитлеровцами врукопашную. На помощь им подходили все новые наши десанты. Поднятая снарядами вода обрушивалась на ненадежные бревенчатые плотики, сбрасывая людей в реку. Одни снова влезали на плоты, другие вплавь или вброд самостоятельно добирались до берега.
Вот уже через Айвиексте переправился Зинченко. Начал форсирование реки Алексеев. На берег поодиночке выкатываются орудия - их тоже надо переправлять. А вода теперь белеет полосами всплывшей оглушенной рыбы.
И как нередко бывает в страшные, напряженные минуты, эта пустячная деталь вдруг привлекает внимание многих.
- Смотрите, это же сазаны! - говорит кто-то со знанием дела. Чей-то голос рядом со мной мечтательно вторит:
- Эх, Блинника бы сюда! Он бы сделал уху - одно объедение.
Но пока было не до ухи. Я видел, что дальше первой траншеи, протянувшейся вдоль берега реки, наши подразделения продвинуться не могут. Перед ними лесистые высотки, ощетинившиеся пулеметами. Они изрыгают свинцовый ливень. Усиливается огонь с флангов. Трудно бойцам, занявшим вражеские окопы.
Айвиексте преодолевает 1-й батальон 469-го стрелкового полка под командованием капитана Федора Ионкина. За ним - батальон капитана Сергея Хачатурова. Этот высокий, красивый южанин сменил комбата Василия Колтунова - того, что в бою за Заозерную получил тяжелые ожоги и был отправлен в госпиталь. Хачатуров уже успел показать себя как лихой командир - под стать своему предшественнику. Вот и его бойцы выпрыгивают на берег и скрываются в траншее.
Я приказал Максимову сосредоточить огонь на высотах. В обороне врага стали появляться отдельные бреши. В них небольшими группами начали просачиваться наши бойцы.
Позже я узнал, что первым прорвал неприятельскую оборону батальон Хачатурова. Особенно отличился пулеметный расчет сержанта Пуртова. Он вырвался вперед и занял очень выгодную огневую позицию. Немцы его сразу но увидели. Пуртов до поры до времени решил выждать. Когда батальон поднялся в атаку, станковый пулемет Пуртова ударил по врагу с тыла. Гитлеровцы растерялись и поспешно оставили холм, который занимали.
Когда все это происходило, я переправлялся на лодке на правый берег. На веслах сидел возбужденный Коротенко. На корме пытался править обломком весла наш начальник отделения кадров капитан Теплоухов - Саша, как запросто называли его все офицеры дивизии. Каким образом он очутился со мной в лодке, я и сам понять не мог. Впрочем, желание "понюхать пороху" часто толкало Сашу на поступки, не предусмотренные его не очень боевой должностью. И я, признаться, на это смотрел сквозь пальцы.
По выемке прибрежного луга мы прошли в окоп, где был развернут наблюдательный пункт Алексеева. Обосновавшись там, я стал размышлять над тем, как скорее выкатить на прямую наводку переправлявшуюся артиллерию. Припекало августовское солнце. Рядом в окопчиках сидели разморенные зноем разведчики - они пока что были "безработными". Положив автоматы на бруствер, они поглядывали на высоту, где в громе и дыму дрался батальон Хачатурова.
Послышался писк зуммера, и телефонист доложил: - Хачатуров на проводе!
Я взял трубку:
- С вами говорит Шатилов. Вы меня слышите хорошо?
- Да, Прошу огня по высоте! Как можно скорее! Я хотел узнать обста... Алло! Алло!
Связь оборвалась. Мешкать было нельзя - выкатить орудия на прямую наводку требовалось во что бы то ни стало. Но это легко сказать, а сделать... Перед нашим НП и в стороне от него с противным визгом падали мины. Шансов остаться невредимым от их осколков там, на лугу, было немного. А ведь именно туда и следовало выкатывать орудия. И это значило, в первую очередь, лишиться лошадей, представлявших наиболее удобные цели для брызжущего во все стороны металла. Но иного выхода не было.
Теперь все зависело от ездовых. Я бросился к ним:
- Вперед, товарищи! Не жалеть лошадей! В ваших руках победа!
Вернувшись в окоп, я спросил оказавшегося тут Теплоухова:
- Ордена с собой?
- Так точно, - ответил он, похлопав по полевой сумке.
- Ездовому, который будет первым, вручим орден тут же. Приготовь!
Мины падали все ближе к орудиям. Кони прядали ушами, норовили встать на дыбы. По лугу уже неслась в сторону охваченной боем высоты четверка, запряженная в семидесятишестимиллиметровое орудие. Ею лихо правил плотный коренастый боец. Сразу чувствовалось, что это человек, сызмальства умеющий обращаться с лошадьми. Его власть над животными была сильнее ужаса, в который их привел минометный обстрел.
Вот левый конь в упряжке споткнулся и полетел на землю. По его морде струилась кровь - осколки разорвавшейся вблизи мины пробили ему голову. Упряжка остановилась как вкопанная. Ездовой быстро соскочил на землю, обрубил постромки, и снова упряжка с места рванула галопом. Достигнув намеченной позиции, лошади круто развернулись, и расчет быстро изготовился к бою. Тотчас же голос орудия вплелся в какофонию сражения. А боец уже гнал коней назад.
По моему приказанию смельчак прибыл на НП. Им оказался рядовой Алолов. Лет ему было немногим более сорока. Дома его ждали десять человек детей. Таким обильным потомством мог похвастаться далеко не каждый. А вот поди ж ты, в критическую минуту он первым бросился на смертельное дело, показал и лихость, и сноровку, и мужество настоящего патриота.
Кормилец большой семьи, которому жизнь дорога вдвойне, Алолов не осторожничал и не прятался за чужие спины. Наоборот, он увлек своим примером и остальных. Следом за ним помчались другие упряжки. Вовремя выпущенный залп "катюш" привел в замешательство минометные расчеты немцев, облегчил нашим артиллеристам развертывание. И сейчас, когда Алолов находился на НП, уже около десятка наших орудий стреляли прямой наводкой по вражеским траншеям и огневым точкам.
С теплым чувством вручил я Алолову орден Красной Звезды - высшую награду, которую командир дивизии мог давать по своему усмотрению. Обняв его и расцеловав, я от души сказал бойцу:
