Дневной жар сменился легкой вечерней прохладой. Затихала стрельба. Меж холмов змеились молочные полосы тумана. Наступившие сумерки скрывали от глаз страшные раны земли, почерневшей, лишенной зеленого ковра там, где проходил передний край. Издалека доносилось рычание танковых моторов.
На новом командном пункте я получил от Семена Никифоровича Переверткина задачу на завтра: прорвать оборону противника на участке Байдаково, Рубаново, Барановщина и овладеть рубежом, проходящим через деревни Новины, Логуны, Пургали северо-западнее Себежа, а затем продолжить наступление в направлении населенного пункта Пасиене, находящегося уже на территории Латвии. Дивизия должна наступать в полосе шириной 4-5 километров.
Иван Константинович Коротенко доложил обстановку. Противостоящий нам неприятель имел до полка пехоты с артиллерией и танками. Его оборона состояла из двух линий траншей с ходами сообщения полного профиля. У околиц Байдакова и Барановщины в окопах имелись орудия прямой наводки. Непосредственно в деревнях разместились специальные подразделения и резервы численностью около роты.
Все это я тщательно пометил на карте. Пока сумерки окончательно не окутали простирающуюся впереди местность, я старался запечатлеть в памяти лесистые скаты холмов, по которым проходил основной оборонительный рубеж врага. С нашего наблюдательного пункта можно было различить лишь отдельные участки траншей, остальное заслоняли густые дубравы.
Из раздумья меня вывел Дьячков.
- Товарищ полковник, разрешите доложить план наступления?
- Да.
- Боевой порядок - в один эшелон. На правом фланге - шестьсот семьдесят четвертый полк, на левом - четыреста шестьдесят девятый, а семьсот пятьдесят шестой останется напротив города. В резерве - один стрелковый батальон. Главный удар будет наносить четыреста шестьдесят девятый. Поддержит его дивизионная артгруппа.
Я одобрил план. При сложившейся обстановке трудно было придумать что-либо другое. Один полк, хочешь не хочешь, приходилось оставлять на месте развернутым фронтом к городу. Иначе, начав наступление, мы сами могли получить удар во фланг. Два других полка нацеливались против одного вражеского, сконцентрированного на сравнительно небольшом участке. Немцы занимали тактически выгодные и хорошо укрепленные позиции. Это уравнивало силы и не оставляло надежд на то, что удастся обойтись без серьезных потерь. Арифметика войны - особая арифметика. Имея два полка против одного, не всегда оказываешься вдвое сильнее противника. Оставалось надеяться, что нашим союзником будет внезапность.
Я отпустил Дьячкова. Вдруг в блиндаже снова появился Коротенко.
- Товарищ полковник, - заговорил он взволнованно. - В нашем расположении появились двое гражданских. Называют себя партизанами, связными из отряда - он тут действует в лесах. Точно утверждать не могу, но опрос говорит в их пользу. Вроде бы действительно партизаны.
- Что они хотят?
- Заманчивое предложение делают. Можем, говорят, вывести хоть целый батальон в тыл к немцам. Они тут все тропинки знают. Если б удалось такое, дали б мы фрицам прикурить!
Я понимал и возбуждение начальника разведки, и проскальзывающие в его докладе нотки сомнения. Возможность нанести противнику одновременный удар и с фронта и с тыла была очень заманчива! Это давало верный шанс на победу быструю и решительную. Но ведь нельзя было не считаться и с другим. А ну, если эти люди не те, за кого себя выдают? Тогда погибнут без толку посланные в тыл бойцы, рухнет задуманный план. Тут было над чем поразмыслить.
- Ведите их сюда, - сказал я Коротенко. Потом позвал адъютанта: Анатолий! Сходи за Дьячковым, пусть зайдет ко мне.
Коротенко и Курбатов вышли. А я не находил себе места: верить или не верить? Имеем ли мы право на такой риск?
Первым появился Дьячков. Потом в сопровождении начальника разведки вошли двое мужчин в потрепанной, но чистой крестьянской одежде. Их лица обрамляли бороды, мешавшие определить возраст.
Я пригласил вошедших сесть к столу. Спросил, есть ли у них какие-нибудь документы. Документов не было. "Впрочем, - подумал я, - какую они могут иметь цену в такой обстановке?"
На все вопросы бородачи отвечали обстоятельно, с достоинством - один глуховатым баритоном, другой жиденьким тенором. Они отрекомендовались жителями из недальней деревни, рассказали, что с приходом немцев подались в лес и вступили в один из организованных здесь партизанских отрядов. Отряд небольшой, крупных операций не проводил, но фашистов тревожил: то совершал налеты на комендатуры, то отбивал или уничтожал продукты, отобранные полицаями у населения. Иногда устраивал мелкие диверсии.
По мере того как шла беседа, я проникался все большим и большим доверием к этим людям. Интуиция подсказывала: они не лгут, они не могут быть предателями. Но можно ли доверяться чувствам, когда вопрос стоит о жизни сотен бойцов, о судьбе боя? После долгих колебаний я решился:
- Сколько людей вы могли бы провести?
- Батальон проведем, - ответил мужчина, державший себя как старший. Без пушек, конечно.
- Ну как, товарищи, пошлем батальон? - обратился я к присутствующим.
- Пошлем, - сказал подошедший во время разговора Артюхов.
- Игра стоит свеч, - согласился Дьячков.
- Верное дело! - поддержал Коротенко.
- Пойдет батальон Ионкина, - подвел я итог. - Курбатов, Ионкина ко мне! И Алексеева тоже.
1-й батальон 469-го стрелкового полка размещался неподалеку от нашего КП. Я не случайно остановил свой выбор на этом подразделении и его командире. Федор Алексеевич Ионкин был человеком надежным. Невысокий, с открытым лицом и темной копной волос, выглядел он моложе своих лет - этак на двадцать с небольшим. Держался он просто, в суждениях был откровенен. Не прятал своей душевной теплоты, но и не забывал, когда нужно, о строгости. В бою Ионкин был смел, решителен и в то же время осмотрителен. Бойцы его любили, верили в него.
- Готовьте батальон, Ионкйн, - сказал я капитану. - Эти товарищи из партизанского отряда выведут вас в тыл противника. Ударите вместе с нами на рассвете. Тяжелого оружия с собой не брать - только станковые пулеметы на вьюках да побольше гранат и патронов. Выступление через час. Идите, готовьте людей. Я потом подойду, проверю.
Разложив перед партизанами карту, я спросил их, как они думают провести батальон. Гости показали.
- Будьте спокойны, - заверил меня старший, - часам к четырем как раз поспеем.
Я сказал им то, чего не имел права не сказать:
- Вы учтите, товарищи, какую берете на себя ответственность. Вы рискуете наравне о нашими бойцами и даже больше.
- Понимаем, товарищ полковник, - заверили меня они. - Понимаем и не сомневаемся в успехе. Не сомневайтесь и вы...
Я вышел посмотреть, как Ионкин готовит людей к выступлению. Дал ему последние наставления. Уточнил все, что касалось взаимодействия и средств сигнализации.
Ночь стояла темная, сухая. На горизонте вспыхивали зарницы - то ли настоящие, то ли сотворенные артиллеристами. В прогалине меж облаков виднелся опрокинутый ковш Большой Медведицы. "Пить-пить!" - кричала в лесу выпь. Стрекотали кузнечики. Время от времени эти мирные звуки заглушали доносившиеся откуда-то автоматные очереди...
Ровно в полночь батальон построился в колонну и двинулся в сторону невидимой лесной тропы.
Я вернулся в блиндаж. В голову лезли тревожные мысли: как все обойдется? Не погибнут ли люди зря?
От этих размышлений меня отвлек вызов к рации. Говорил Переверткин:
- "Третий", "третий", отправь Зинченко в гости к Елизарову для компании! Не теряй времени, действуй! Как слышишь? Прием!
- "Первый"! Прошу разрешения ничего не трогать, оставить как есть. Обстоятельства могу доложить только лично или через посыльного. Вы меня поняли? Прием.
- Вас понял, вас понял. Действуйте по обстоятельствам.
Я был благодарен Семену Никифоровичу за доверие и такт. Он не стал настаивать на своих соображениях, поверил в то, что я действительно располагаю чем-то значительным.
