— Не веди себя так. Сайлас, пожалуйста.

— Чего ты хочешь?

«Я хочу вернуть своего брата». Резкие слова Сайласа, сказанные в начале недели, эхом отдавались в ее памяти. Когда-то они были так близки. Им не требовалось обмениваться словами, чтобы понять, о чем думает другой.

Амелия взяла водонепроницаемый футляр, в который мама положила лекарства, и обернула ремешок вокруг запястья. Встав, она протянула руку.

— Прогуляешься со мной?

— Как хочешь. — Сайлас поднялся на ноги. — Пошевеливайся. Этот шезлонг уже зовет меня обратно.

Она последовала за ним к берегу.

— Могу я тебя кое о чем спросить?

Он поднял брови в своей саркастической, легкомысленной манере.

— Ты уже спрашиваешь.

Мягкий белый песок приятно пружинил между пальцами ног. Перед ними простиралась миля девственного пляжа, пальмы и заросли джунглей с одной стороны, ласковое бирюзовое море — с другой. Она могла бы прожить остаток жизни в таком месте. Так спокойно, без ожиданий и требований, без стресса и тревоги, от которых у нее постоянно крутило живот.

— Почему ты бросил ховер-хоккей?

— Потому что я так захотел. Тебе стоит как-нибудь тоже попробовать.

— А как же отец?

Сайлас нахмурился.

— А что с ним?

— Он расстроен.

— Мне наплевать.

— Как ты можешь так говорить? — Ее грудь сжалась. То, как отец смотрел на Сайласа, с каким презрением и пренебрежением во взгляде, если он вообще удосуживался смотреть на сына. — Он ведет себя так, будто тебя не существует.

— Хорошо.

— Но ты же несерьезно.

На мгновение Сайлас замолчал. Звуки смеющихся детей и крики чаек наполнили воздух.

— Я закончил, Амелия. И ты тоже должна.

— С чем?

Он раздраженно хмыкнул.

— Не будь тупицей. Тебе не идет.

— Пожалуйста, не будь таким.

— Просто остановись. Перестань быть слабой и покорной как мама. Это жалко. Перестань зависеть от каждого его слова.

Волны омывали ее ноги. Вода здесь все еще сохраняла прозрачность, сверкая как стекло. Ей следовало бы рассердиться на него, но вместо гнева Амелия почувствовала страх. Страх засасывал ее, как подводное течение.

— Это нечестно.

Он остановился и повернулся к ней лицом, засунув одну руку в карман шорт, а другой размахивая бокалом.

— Он не бог, как все думают. Когда-нибудь он оступится и упадет со своей собственной горы.

— Почему ты его так ненавидишь?

— А почему ты недостаточно его ненавидишь? — огрызнулся Сайлас.

Она открыла рот, но ничего не смогла вымолвить. Как она могла это объяснить? Как можно ненавидеть человека, который спас тебе жизнь? Как можно ненавидеть человека, на угождение которому ты потратила большую часть своей жизни? Чтобы стать достойной его жертв? Его любви? Он никогда не бил ее. Даже не повышал голос и не кричал на нее. Как она могла его ненавидеть?

Ее чувства к отцу представляли собой темный, запутанный узел. Амелия не могла разделить переплетенные нити любви, обиды, уважения и страха.

— Ты не понимаешь.

Сайлас отпрянул назад, как будто она дала ему пощечину, его лицо исказилось.

— Я не понимаю? Серьезно? О, точно. Как я мог забыть? Ты думаешь, что ты особенная, единственная, кто сломлен. — Он отвернулся от нее и пошел обратно по пляжу.

— Я не это имела в виду! Сайлас! — Ветер подхватил ее слова и закружил их над водой.

Но он не обернулся.

Внутри нее что-то сжалось. На волосах выступили бисеринки пота, жара била по голове и плечам. Солнце висело в небе, как пылающее сердце.

Она закрыла глаза. Яркий свет обжигал сквозь закрытые веки, через глазные яблоки и ударял в центр мозга, как жесткое, палящее солнце внутри ее собственного черепа.

Амелия все еще могла видеть это солнце, горящее в глубине ее сознания, когда закрывала глаза и думала о своем брате. Она сделала вдох, чтобы успокоиться и подавить слезы, грозящие вот-вот хлынуть ниоткуда. Она не могла расклеиться, не сейчас.

Она должна найти способ увидеться с ним, чтобы сказать как ей жаль. Сайлас должен выжить. Она должна выжить. С Габриэлем рядом с ней, возможно, Амелия и правда справится. Надежда еще есть.

Габриэль рядом с ней зашевелился. Он потер глаза тыльной стороной руки и глухо вздохнул.

— Ты спал? — мягко спросила она.

— Думал. — Он смотрел на нее покрасневшими глазами, с напряженным, измученным выражением лица. Освобождая ее, выбирая ее, он предавал свой собственный народ. Казалось, это разрывало его на части.

— Что будет дальше?

— Я работаю над планом. Но у нас есть время. Здесь мы в безопасности. Ты в безопасности здесь.

С ним она и правда чувствовала себя защищено. Даже посреди всего этого хаоса она ощущала себя в безопасности. Она потерла распухшие пальцы.

Он посмотрел на ее руки и застонал во весь голос.

— Они заживут, — успокоила Амелия.

— Сейчас. — Его голос звучал хрипло, полный вины. — Пожалуйста, позволь мне.

Габриэль взял обе ее руки в свои и нежно провел подушечками больших пальцев по линиям ее ладоней. Он легко коснулся ее пальцев. Ее кожу покалывало, она вспыхивала от его прикосновений.

— Ты уверена, что с ними все в порядке? Это не повлияет на твою игру?

Амелия смотрела, как он массирует сильными пальцами ее собственные, как скапливается грязь под его ногтями.

— Я могу чувствовать и двигать всеми. Все в порядке.

— Хорошо.

— Послушай, — сказала она. — Я даже не знаю твой любимый цвет.

Габриэль фыркнул.

— Думаю, мы пропустили некоторые из этих приятных моментов? — Он поднял голову и встретил ее взгляд. — Синий.

Тепло разлилось по ее телу.

— Мой тоже. Видишь, мы кое-в чем похожи.

Он улыбнулся ей, на его левой щеке образовалась ямочка.

Они долго сидели так, Габриэль нежно растирал ее пальцы, возвращая их к жизни. Когда он посмотрел на нее, его глаза были полны печали.

— Я не хотел причинить тебе боль.

Амелия услышала все, что он не смог сказать.

— Я знаю.

Глава 36

Уиллоу

— Ты ничего не слышал?

Уиллоу застыла в шкафу под раковиной кофейного бара. Она не двигалась. Не дышала.

Террорист стоял прямо перед ней. Она смотрела сквозь двухдюймовое отверстие на пистолет, висевший у него на боку, пока ее глаза не заслезились. Ее легкие жаждали воздуха. «Пожалуйста, просто убирайтесь к черту».

— Не, тебе, наверное, показалось, — ответил наконец парень. — Пошли.

Тяжелые ботинки хрустели по стеклу, когда террористы выходили из бара, направляясь к пустому коридору. Вернулась тишина, густая и тягостная.

Уиллоу закрыла глаза. Вдохнула полной грудью спертый воздух, испытывая такое облегчение, что можно было прослезиться. Она ждала, дважды мысленно считая до ста, прежде чем позволить себе пошевелиться.

Толкнув дверцу шкафа, она вылезла из своего укрытия. Долго смотрела на разбитый торт, пытаясь заставить свои руки не дрожать. Выронив осколок стекла, зажатый в кулаке, Уиллоу вытерла руку о платье, оставив полоски крови.

Чтобы остановить кровь, она прижала полотенце к порезам на ладони, как учила ее мама. С трудом сглотнула, горло пересохло и першило, как наждачная бумага. Уиллоу старалась не представлять, что сейчас может происходить с ее мамой. Если она еще жива.

Уиллоу открыла мини-холодильник под стойкой. Он оказался наполовину заполнен содовой, апельсиновым соком и бутылками с водой. Она взяла бутылку и выпила всю до дна, струйки воды стекали с ее подбородка. Провела пальцами по глазури торта, тщательно избегая осколков стекла.

Уже несколько часов она ничего не ела и не пила. Она понятия не имела, который сейчас час. Этот кошмар продолжался бесконечно. Проснуться никак не удавалось.

Ей нужно оружие получше. В следующий раз, когда окажется в ловушке, она должна хотя бы попытаться оказать сопротивление. Где есть торт, там должен быть и нож для торта. Где-нибудь. Она открыла несколько ящиков. Перчатки, соломинки, ситечки, салфетки, вилки и ложки. Рядом с пакетом сеток для волос лежали два самых красивых ножа, которые Уиллоу когда-либо видела. Она взяла самый большой из них, глубоко вздохнула и направилась к выходу.