Вот тебе и новорожденный дельфин.
«Девчонка», – пронеслась в сознании абсолютно нелепая мысль. Он даже забыл на минуту о том, где находится, перестал двигать руками и ногами, в связи с чем незамедлительно пошел ко дну. Но тут же вспомнил, торопливо вынырнул, отплевался и снова увидел перед собой все те же две мокрые косицы и сине-зеленые глаза. Глаза зыркнули на него с тревогой.
– Вы что, тонете? – раздался ее голосок. Впрочем, несмотря на то, что в сине-зеленых глазах плескалась тревога, голосок показался Ивану насмешливым.
Девчонка, по всей видимости, все же была настоящей, если разговаривала да к тому же еще и насмешничала.
Иван молчал, пораженный неожиданным фактом этой встречи и собственной реакцией на то, что воображаемый дельфин оказался всего лишь девчонкой.
Девчонка некоторое время молчала тоже. Движения ее рук в воде были неразличимы, и Иван невольно задумался о том, как же она держится на поверхности, вообще не двигая руками. Не иначе там, под водой, скрывается шикарный хвост русалки…
Русалка его молчание истолковала по-своему.
– Вы француз, да? Не понимаете меня?
– Никакой я не француз, – выдохнул наконец Иван. – И вообще, с чего ты взяла, что я тону?
– С того, что ты камнем под воду ушел, и взяла, – снова усмехнулась она, сверкнув сине-зелеными глазами. И, видимо посчитав, что разговор исчерпан, снова нырнула и скрылась, растворившись в сине-зеленой глубине. Иван успел заметить только, как мелькнули в прозрачной толще воды ее розовые пятки, и подумал почти с сожалением – нет, не русалка. Голова с торчащими косицами вскоре снова показалась на поверхности – уже достаточно далеко – и спустя несколько секунд снова исчезла. Иван, поймав себя на мысли, что вот уже добрых пять минут стоит как светофор посреди моря, то и дело моргая глазами и не двигаясь с места, почти разозлился. Круто развернувшись, поплыл дальше, вперед, твердо решив на этот раз измотать себя так, как еще ни разу не изматывал. Непонятно, почему это появление девчонки в ста метрах от берега его так удивило. Пусть даже не в ста, а в ста пятидесяти метрах – в самом деле, ведь на свете есть еще тысячи людей, способных проплыть такое расстояние без риска для жизни. Вполне вероятно, что девчонка тоже занимается плаванием, ходит в какую-нибудь детско-юношескую спортивную школу на тренировки пять раз в неделю, как и он ходил несколько лет назад, а оттого и не боится так далеко заплывать.
Девчонка. Дельфин новорожденный. Русалка без хвоста. Дельфин и русалка, сюжет этой песни… Черт, и что это он все время о ней думает? И почему это он плывет уже к берегу, да еще с такой скоростью, как будто боится проиграть олимпийский заплыв? Ну неужели и правда для того, чтобы узнать у нее, в какой детско-юношеской спортивной школе она занимается? Как будто это и в самом деле так важно. Да и не догнать ее теперь, с жалостью подумал Иван, вон ведь уже маячит на берегу тонкая фигурка, подпрыгивает, кажется, на одной ноге – вода, наверное, попала в ухо. Вот перекинула через плечо желтое отельное полотенце, обернула небрежно вокруг бедер какую-то цветастую тряпочку – и вот уже скрылась в пихтовом туннеле, а ему до берега еще метров пятьдесят, никак не меньше, плыть осталось…
Никаких следов пребывания девчонки на пляже не осталось. На пляже вообще ничего не изменилось, и это на мгновение показалось Ивану странным. Непривычная тишина и полное отсутствие восторженных сограждан у кромки воды однозначно говорили о том, что в это утро Иван вышел на берег слишком рано. Мог бы плавать еще по крайней мере с полчаса, а то и больше. Ведь последнее утро, последний заплыв – а он, как дурак, валяется на берегу и смотрит на синюю гору, почти полностью скрывшуюся в тумане. И думает совсем не о синей горе, а о той самой девчонке, в реальность встречи с которой теперь уже почему-то не очень сильно верилось. Хотя непонятно, что такого особенного было в этой встрече и в этой девчонке. Разве что место этой встречи. Разве что глаза сине-зеленые, цвета моря, и две тугих косы с резинками. Впрочем, и в этом не было ничего необычного. Здесь ведь пляж – мало ли кому, кроме него, могло взбрести в голову совершить в пять часов утра марафонский заплыв, если учесть, что этот «кто-то» занимается в детско-юношеской спортивной школе и не любит, как и он, спать до обеда. И она ведь девчонка – что может быть удивительного в обычных косицах, скрепленных обычными розовыми резинками, которые продаются на каждом углу по рублю за штуку? Вот только цвет глаз…
Цвет глаз на самом деле был необычным. Тут уж не поспоришь. Сине-зеленый цвет, в точности повторяющий цвет моря в это утро. Именно в это утро.
Совпадение, не более того. Мало ли в жизни бывает совпадений, невнятно пробормотал его внутренний голос. Если бы в это утро цвет моря был другим, ничего особенного не было бы и в ее цвете глаз. А испытывать томление в груди при виде девочек с косичками, скрепленными розовыми резинками, – это, господин Ламихов, дурная привычка. Вредная, патологическая привычка, от которой давно уже пора избавляться. Ведь всем давно известно, что девочки с косичками имеют свойство со временем превращаться в настоящий кошмар, кошмар всей жизни, собственно, как и то, что эти девочки могут играть с этой жизнью, вытворять с ней все, что им заблагорассудится, превращая эту жизнь в свою собственную куклу Барби. Или в пластилиновую фигурку, которую можно согреть руками, теплым дыханием, сделать податливой и мягкой, а уж потом лепить из нее то, что хочется. В зависимости от настроения. Можно цветочек-василечек, а можно какого-нибудь симпатичного монстра.
Как, например, Вера. Вера очень любила пластилиновых монстров.
Только не думать о Вере, приказал себя Иван, приподнялся на локтях и принялся механически перебирать пальцами мелкие камушки возле берега. Вспомнив наказ матери о том, что непременно надо бы привести с моря каких-нибудь необыкновенных экзотических камней, чтобы разложить их потом в цветочных горшках с кактусами, он добросовестно принялся изучать эти камни. Но, как ни старался, ничего такого необыкновенного и уж тем более – экзотического отыскать не смог. Камни были как камни, совершенно обыкновенная галечная крошка, такой крошки на дачном берегу – пруд пруди, да на любой стройке найти можно. По большей части крошка была совсем уж мелкая, изредка попадались камушки побольше, размером с перепелиное яйцо. Но по форме были или овальные, или треугольные, или вообще ни на что не похожие, по цвету – или серые, или черные. Спрашивается, для какой цели он будет загружать и без того тяжелую сумку этими обыкновенными булыжниками и тащить их через весь континент? Нет, конечно же не стоит этого делать, подумал он и принялся складывать отдельной горкой камушки черного цвета овальной формы, возводя рядом с ними другую горку из камушков серого цвета треугольной формы.
Вскоре у кромки воды уже возвышался двухбашенный замок. Нет, напрасно он не пошел в архитектурный. Ведь говорили же преподаватели в школе, что у него талант.
Еще какое-то время ушло на обустройство ограждения для замка. В общей сложности весь процесс занял минут двадцать.
И все это время он упорно старался не думать о Вере. И думал о том, что он не думает о Вере. И удивлялся в который раз этой дурацкой способности человеческого серого вещества, которое просто не может ни о чем не думать. Ни минуты, ни секунды. Вечный двигатель. Такую бы энергию – да в мирных целях…
Море плескалось почти у самой линии ограждения замка, с вялым интересом изучая возведенное сооружение. Издалека уже доносились голоса первых утренних посетителей пляжа. За прошедшие тринадцать дней Иван настолько привык к этим голосам, что стал даже узнавать их. Низкий, чуть хрипловатый басок с раскатистым и долгим «р» – это мужчина в синих плавках, с большими залысинами на голове, отвисшим лягушачьим брюшком и короткими мускулистыми ногами бывшего штангиста. Наверняка удачливый бизнесмен. Тихий, грудной и мелодичный голосок – это его дочка, девчонка лет четырнадцати с формами, воспетыми Рубенсом, и прической в стиле самых продвинутых диджеев MTV – Вирсавия Зеленовласая. Высокий и тонкий голос – жена бизнесмена, наверняка оперная певица, капризная дама с мощной грудной клеткой и тонкими пальцами аристократки в пятом поколении. Пальцы унизаны перстнями в худших традициях директрис овощных магазинов доперестроечных времен, однако «беломорина», с непринужденным изяществом зажатая между большим и средним, создает некую богемную ауру, в то же время категорически отрицая принадлежность дамы к оперному искусству. Нет, оперная певица никогда в жизни не позволила бы себе курить, да еще и «Беломор», да еще и в таких количествах.
