Только когда мама припарковалась, я заметила, что нас окружила небольшая толпа. Комок в горле вернулся.

– Ну, – сказал папа, расстёгивая ремень безопасности, – кажется, приехали. Давай посмотрим насколько эта пародия на «Кримсон Кампус» похожа на оригинал. – Он потянулся к двери.

– Подожди… – Я могла думать только о том, что он, несмотря на уговоры, надел рубашку выпускника Гарварда. Впервые в жизни её вид вызвал во мне не вожделение, а стыд. Что все эти люди – все эти студенты Дюкета – подумают? Конечно же они поймут какое сообщение посылает мой отец – теперь уже не мне одной, а всем им.

Мама, как всегда тонко чувствующая конфликт, резко посмотрела на меня.

– Что случилось?

Я посмотрела на них. Мои родители. Оба здесь, хотя ни тот, ни другая по очень разным причинам не хотели сюда ехать. Пройдёт всего два дня – и они отправятся обратно в Норфолк, заниматься черт знает чем в их пустом доме. Я потерплю.

– Ничего, – сказала я, откидываясь на сидении. – Давайте начнём с багажника.

В конце концов родители уехали раньше, чем планировали, но мама успела пустить слезу во время экскурсии по кампусу: это так дорого, неужели я не понимаю во что ввязалась – а папа объявил, что кампус красивый, но Кэмбридж впечатляет намного больше. И кстати вот ещё мысль: что если подождать семестр, а потом ещё раз подать документы в Гарвард для перевода? Не придётся даже никому рассказывать, что я провела семестр в Северной Каролине.

После всего этого, и после тяжёлой работы по размещению всего моего скраба в маленькой комнатушке общежития, я думала, что попрощаюсь с ними с облегчением. Но оставшись в одиночестве, я разревелась, как младенец. Поскольку теперь у меня была соседка по комнате – а Рэйчел была такой жутковато молчаливой и одаривала меня тревожными взглядами, стоило мне хотя бы слишком громко вздохнуть – мне пришлось прятать свои всхлипывания под одеялом.

Колледж не был похож на мои ожидания. Казалось, что все остальные первокурсники мгновенно стали лучшими друзьями. Они получали от жизни максимум удовольствия. Вечерами я шла по коридорам с опушенной головой, прислушиваясь к разговорам о ночных вечеринках и таких ужасных похмельях, что пришлось пропустить пару в восемь утра. Мне казалось, что мне снова девять лет, я захожу в класс и никого там не обнаруживаю. Я была как будто невидимкой. Ничего не изменилось.

Как-то ночью я проснулась в три часа утра и пошла в туалет, по пути наткнувшись на двух возвращавшихся в свою комнату девочек; они пошатывались на ходу и рыдали от смеха. Они были явно пьяны, но они были такими гламурными, в мини-юбках и с яркой губной помадой. Я и раньше их замечала. Обе были блондинками, и одна из них была самой красивой девушкой, какую мне когда-либо доводилось видеть. Её волосы были такими лоснящимися. С тех пор как я в первый раз её заметила, я целыми ночами размышляла, каким же шампунем она пользуется, или же это просто генетика. Это было странное чувство, похожее на влюблённость: издалека восхищаться ею так остро.

Вторую девушку можно было бы назвать хорошенькой только от большой щедрости, но, что намного важнее – она чувствовала себя очень комфортно в своём теле. Она смотрела людям в глаза, говорила громко и вела себя так, будто вселенная вертится вокруг неё. Что, судя по тому, как в её руку вцепилась красавица, возможно, так и было. Я смотрела на них вместе и боль внутри меня всё заострялась подобно ножу.

На следующий день была церемония кодекса чести первокурсников; на ней мы должны были подписать свои имена под контрактом, обещая не заниматься плагиатом. Все на нашем этаже, даже моя соседка, обычно рта не открывавшая, жаловались, что не хотят идти. Необходимость надевать каблуки и нарядные платья и впрямь раздражала, но втайне я была благодарна за возможность заниматься чем-то в окружении всего первого курса, будто бы все мы тут одинаково на своём месте. Идти толпой от общежитий до лужайки Элиота было приятно.

Когда мы возвращались с церемонии, на летнее небо начали спускаться первые сумерки. Кто-то налетел на мой локоть и я повернулась, извиняясь.

– Привет, – сказала девочка; её тёмные глаза загорелись. – Ты в моём общежитии, да? Ист-Хауз, четвёртый этаж?

– Да. – Я почти протянула руку для рукопожатия, но потом передумала. Слишком формально. Слишком странно. – Джессика Миллер.

– Кэролин Родригез. – Она встряхнула своими длинными каштановыми волосами, которые, как я заметила, были почти такими же лоснящимися, как у загадочной блондинки. – Ты живёшь с той немой девушкой, да?

Смешок выскочил, не дав себя остановить.

– Она на самом деле не немая, но да. Рэйчел. Она почти никогда не говорит. И не выходит из комнаты.

Кэролин закатила глаза.

– Какой кошмар. У меня тоже соседка – жуткий ботаник. Если встретишь её, не говори, что я так сказала. Её в буквальном смысле зовут Юстиция. Понятия не имею, как алгоритм Дюкета решил, что мы друг другу подходим.

– Алгоритм на самом деле довольно простой. – Мне нравилось идти рядом с Кэролин и хотелось растянуть эту дорогу на как можно дольше. – Я его изучала, и это просто разные значения присвоены разным ответам и всё это забито в формулу. Не очень сложно.

Кэролин остановилась:

– Ты что, разбираешься в математике? – её тон прозвучал обвиняюще.

Я тоже остановилась.

– Наверное. В смысле, я не гений или типа того. Просто разбираюсь. В смысле, может быть разбираюсь. Как все.

Правда заключалась в том, что я занималась математикой в колледже рядом с домом, в надежде создать резюме, по которому меня, как когда-то моего отца, примут в экономическую программу Гарварда. Но инстинкт подсказал мне не делиться этой информацией с Кэролин из страха, что она перестанет со мной разговаривать.

– Ну, даже с моей соседкой, я рада, что меня поселили в Ист-Хаузе, а не в Донахю или в Чапмен-Холле, – Кэролин поморщила нос. – Я слышала, что в Чапмене воруют бельё прямо из сушилки.

Она засмеялась надо моим шокированным выражением лица. Кэролин была маленькой, хорошенькой девушкой с оливковой кожей, и смеялась она всем телом. Она показала на кованые скамейки со столиками в центре лужайки. Там каждую ночь собирались группы студентов, общались и курили травку; запах можно было почувствовать, если открыть окно, даже из общежития.

– Хочешь посидеть отдохнуть? Я не особо спешу вернуться к Юстиции. Она говорит, что хочет дать мне клингонское имя, чтобы мы были клингонскими сёстрами-воинами, что бы это ни значило.

– Ты не знаешь «Стар Трек»?

Кэролин посмотрела на меня непонимающим взглядом.

– Сериал?

Мы подошли к столику и сели на скамейку, ещё тёплую от целого дня на солнце. Остальные первокурсники, проходя мимо, заинтересованно косились на нас. Я постаралась представить себе что они видели: две симпатичных девушки в открытых платьях, может быть, лучшие подруги, ждут, пока придут остальные наши друзья. Я выпрямилась и расправила подол.

– Я тебе покажусь странной, – сказала Кэролин, – но мои родители не разрешали мне смотреть телевизор и кино, когда я росла. – Она протянула руку к тонкому золотому крестику у неё на груди и повертела его в пальцах. – Наш пастор сказал, что они дурно влияют. Это, конечно, не мешало маме целыми днями смотреть мыльные оперы. Страдала я одна. Честное слово, как только мои родители уехали из Дюкета, я в первую же ночь посмотрела разом весь первый сезон «Бухты Доусона». Проглотила за один раз. В двенадцать лет я до смерти хотела посмотреть этот сериал.

– И? Твой вердикт?

– Не стоит шести лет вожделения. – Мы засмеялись. Потом что-то привлекло её внимание, и она замахала рукой кому-то у меня за спиной. – Хезер! Мы тут!

Я развернулась, стараясь сохранять нейтральное выражение лица, чтобы никому не показать разочарования, что Кэролин уже отвлеклась на кого-то другого. Потом я увидела, кому она махала. По газону в нашу сторону шла та уверенная блондинка с моего этажа.