Павел преподавал в университете историю современной зарубежной литературы. В тот вечер он читал лекцию о жизни и творчестве Габриэля Гарсиа Маркеса. Читал рассеянно, не испытывая привычного чувства погружения в мир героев великого писателя. А такое случалось с ним всегда или почти всегда. Эти параллельные миры буквально затягивали его, заставляли раздваиваться, присутствуя чисто физически в аудитории, но духовно – где-то далеко, совсем далеко от старого здания четвертого корпуса университета. Возможно, именно эта странная его особенность подарила ему славу и заслуженное признание в стенах университета. Лекции его считались самыми интересными не только на кафедре зарубежной литературы, но и вообще на всем факультете.

В тот вечер пыльная аудитория, косые лучи клонящегося к западу солнца и гомон птиц за окном почему-то были более реальны, чем захолустный колумбийский городишко Аркатак, банановая лихорадка, давние войны между либералами и консерваторами… Хотя Павел очень любил Маркеса. Обожал, почти боготворил его, но в тот вечер усталость оказалась сильнее всего остального.

Он то и дело поглядывал на часы, ожидая, когда же закончится пара. Время текло медленно, и он подбадривал себя мыслью о том, что эта пара последняя, все лекции, и заседание кафедры, и спецкурс на дневном отделении – все это позади. Оставалось совсем немного, и можно будет сдаться на милость собственной усталости. Доехать до дома – пятнадцать минут, потом прохладный душ и, наконец, растянуться на диване, включить телевизор и задремать, положившись на то, что Рита накроет его пледом и выключит ненужный телевизор.

Наконец пара закончилась. Аудитория зашевелилась, студенты поднимались с мест и проходили к выходу, изредка на ходу кивая в его сторону и бросая невнятное: «Досвидань, Пал Сеич». Он кивал в ответ, сосредоточившись в гораздо большей степени не на прощании, а на складывании бумаг и тетрадей в портфель. Потом сел, терпеливо дожидаясь, пока все студенты уйдут. Поскольку это была последняя пара, он должен был закрыть аудиторию и сдать ключ на вахту.

Студенты тянулись нестройным потоком к выходу. Поток заметно редел – под конец остались самые медлительные, меланхоличные или просто те, которым некуда было спешить. Но вот, наконец, вышли все. Павел уже поднялся со своего места и тоже направился к выходу, как вдруг заметил, что в дальнем ряду за последним столом, кажется, кто-то сидит. Он присмотрелся.

Какая-то девушка со светлыми волосами на самом деле сидела за последним столом в дальнем ряду. Ее лица не было видно – она сидела, опустив голову на сложенные на столе руки. «Спит, что ли?» – подумал Павел с раздражением. Совсем не хотелось тратить на нее свое время. Даже лишние пять минут было жалко, потому что проснувшаяся усталость во весь голос теперь требовала своего.

– Девушка, – окликнул он ее и сам удивился, поняв сразу, почему его голос прозвучал так тихо.

Потом догадался: ему просто жалко было ее будить. Не смотря на то что спать во время лекции было неприлично и даже оскорбительно в какой-то степени для самого Павла, поскольку он эту лекцию долго готовил и читал в расчете на то, что его будут слушать. Все же жалко было ее будить, как жалко порой бывает будить по утрам Сережку – взрослого уже парня, который ходил на работу к восьми часам. По утрам спящий сын почему-то всегда кажется ему маленьким ребенком» спит всегда так трогательно, словно нарочно в расчете на что сердце родителя дрогнет и он не посмеет нарушь его сон. Павел и правда порой не выдерживал трогательности, выходил из комнаты и просил жег чтобы она сама разбудила сына.

Так и теперь… Только ведь эта девчонка, на парте, как на подушке, не дочка ему. Тогда отчего же.

Он подошел ближе, чтобы попытаться разбудить не повышая голоса. Постоял некоторое время рядом, мая о сыне, потом тихонько прикоснулся к ее плечу снова позвал:

– Девушка! Просыпайтесь, лекция уже закончилась.

Она не реагировала, продолжала спать, неслышно. Он почему-то уже не ощущал раздражения, забыл свою усталость. Руки снова прикоснулась к ее плечу, мгновение ощутив под собою тяжелый шелк ее волос. На этот раз она почувствовала, Вздрогнула, встрепенулась и подняла лицо…

На щеке отпечаталась складка от манжеты блузки. Глаза были синими, сонными, немного припухшими.

– Лекция уже закончилась. Жалко было прерывать ваш сон, госпожа, но увы – мне нужно закрыть аудиторию…

Уже в тот момент он почувствовал, что с ним что-то происходит. Что его реакция на ее сонные глаза, на подрагивающие ресницы, на эту складку на щеке… Какая-то не такая реакция. Не совсем обычная. Не должен был он, по логике вещей, стоять возле нее, не отводя взгляда, и уже тем более странным было то, что уходить ему совсем не хотелось.

Она закинула руки за голову, потянулась. Совершенно невозмутимо, сладко потянулась, как будто и не на парте спала, а в мягкой, теплой постели.

Он молча наблюдал за тем, как постепенно бледнеет складка на ее щеке. Она тряхнула волосами, и волосы рассыпались по плечам, полыхнув отраженным светом вечернего солнца.

– Извините. Это не оттого, что ваша лекция была скучной. Просто я очень устала…

– Да, я вас понимаю, – ответил он и почему-то добавил: – Я сам настолько устал, что едва не заснул на собственной лекции.

На парте, рядом с ее тетрадью и шариковой ручкой, он заметил тонкую рекламную брошюру. На обложке была фотография какого-то средства для снятия лака. «Без ацетона», – прочитал он крупные буквы и остановил взгляд на тонком стебельке с двумя зелеными листочками и крошечным набухающим бутоном. Стебелек с листочками произрастал из той самой баночки, успешно питаясь жидкостью для снятия лака.

– Глупость какая, – усмехнулся он вслух собственным мыслям. – Цветы не могут питаться жидкостью снятия лака, даже если она без ацетона…

– Что? – Она подняла брови и смотрела на него как на ненормального. – Вы о чем?

– Я – об этом цветке, который расцвел в банке жидкостью.

Он хотел указать ей на брошюру взглядом, но взгляд почему-то не слушался, не двигался с места, остановившись по-прежнему на ее лице.

Она, наконец догадалась. Посмотрела на картинку, улыбнулась.

– Вы не поняли. Этот цветок расцвел в совершенно другом месте, а в банку с жидкостью просто добавили экстракт. Видите, здесь написано: «С экстрактом эдельвейса». Вот что означает эта картинка…

Он улыбнулся в ответ, немного растерявшись от собственной недогадливости. Она снова потянулась, потом извлекла из-под стола джинсовый рюкзачок, забросила в него тетрадь, ручку и брошюру. Откинула плеч волосы, дунула на длинную челку, которая и не думала пошевелиться от этого ее дуновения. Поднялась и сказала немного грустно:

– Что ж, придется идти домой, раз уж вы разбудили.

– Вам не хочется идти домой?

– Не хочется, – ответила она. – А вас это удивляет?

– Нет, не удивляет. Но лично мне это несвойствен но. Мне всегда хочется домой…

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Наверное, вы не поругались с родителями, как я. Вас никто не считает законченным эгоистом и не учит жизни.

– Да, – согласился Павел. – У меня этот этап жизни остался в далеком прошлом. И знаете, я даже сожалею об этом немного.

– О чем здесь можно жалеть?

– Иногда хочется, чтобы кто-нибудь научил жизни. Дал совет.

– Зачем? Для чего?

– Не знаю, – рассмеялся он. – Наверное, для того чтобы снова почувствовать себя молодым…

– Вы не старый, – отрезала она и вдруг добавила: – Меня зовут Валерия.

– А меня, – пробормотал он, не в силах справиться с замешательством, – меня зовут…

– Вас зовут Павел Алексеевич, – напомнила она без иронии, как будто и вправду решила, что он забыл свое имя. – Я, конечно, злостная прогульщица, но все же знаю имена преподавателей. Некоторых.

– Да, по-видимому, вы и правда злостная прогульщица. Ваше лицо мне абсолютно незнакомо, несмотря на то, что это уже пятая или шестая лекция с начала семестра.

– Для меня она вторая, – честно призналась она и замолчала.