Остаток того вечера Федор провел в приподнятом настроении. Он приготовил себе ужин из сосисок и макарон и полил его кетчупом, а еще смотрел телевизор, в котором на этот раз не нашлось ничего путного, поэтому Федор просто жал на кнопки одной рукой, а другой уплетал, а внутри уже стоял на пороге и знакомился с Викторией лично, и объяснял ей спряжение глагола «быть», и повторял старую, но не такую уж и добрую фразу про то, что в настоящем времени у нас этот глагол опускается, зато в прошлом и будущем – вот он, пожалуйста, спокойно себе существует. В общем и целом, все это, конечно, в корне неправильно. Федор был, Федор ел и робко, но все же готовился быть в дальнейшем. А настоящее в этом приземистом городе ощутимо настолько, что когда-нибудь его все равно захочется стереть.
5.
Лев Сергеевич был человеком авторитетным, лысым и коренастым, отчего при знакомстве Федор скукожился и первое занятие провел как из раковины, стараясь пореже встречаться взглядом с новым работодателем. В квартиру ко Льву Сергеевичу Федор попал по наводке Платона, учившегося в одном классе с дочерью Льва Сергеевича Лизкой. В квартиру к Платону и его уважаемым родителям Федор попал, как полагается, через интернет, в котором он однажды обнаружил чуть ли не первую в своей жизни досконально заполненную заявку на сайте для поиска репетиторов. Смышленому и любознательному, но застенчивому и рассеянному мальчику четырнадцати лет требовался специалист по испанскому языку, чтобы следующим летом на отдыхе в Марбелье заводить полезные знакомства и вообще готовиться к переезду в Испанию на ПМЖ, потому что у нас тут делать нечего (черным по белому «у нас тут делать нечего»), а вообще стоит сделать уклон на юридическую сферу, ибо Платон в скором времени будет поступать на Факультад де Деречо университета Гранады. Федор долгое время перечитывал заявку с пятерней на лбу, вальсируя курсором вокруг багровой кнопки «Принять», но, в конце концов, вспомнил, что в этой жизни излишняя робость ему уже ни к чему, и смачно кликнул, практически тут же оказавшись на первом занятии в прилично обставленной трехкомнатной квартире у парка Строителей.
Первое занятие с Платоном прошло куда спокойнее, чем с Лизкой, возможно, потому что родители мальчика сразу же оставили преподавателя и его жертву наедине, в то время как Лев Сергеевич и на первом, и на втором уроке сидел в плетеном кресле за тем же единственным в его квартире столом, за которым происходило аккуратное погружение в испанский, не вызывавший особого восторга у сонной, амебообразной ученицы. Лев Сергеевич сопел, прокашливался, шмыгал, но, надо отдать должное, не вмешивался в занятие, пока по прошествии заявленных полутора часов не оборвал Федора на полуслове и не предложил ему под кофе подвести итоги их первой встречи. Лизка нацепила наушники и ускакала на кровать, а Лев Сергеевич поинтересовался, есть ли вообще прогресс, причем не шутя, и Федору стало неловко, но он все же наплел про хорошую базу и тонкое лингвистическое чутье.
На самом деле, чутьем обладала Виктория, а в придачу к нему шли иррационально голубые глаза и обволакивающий парфюм – Федор старался поменьше смотреть на нее и не дышать, чтобы не забыть ненароком испанский алфавит. Уроки проходил на кухне, небольшой и простой, без намеков на дизайнерские решения и чрезмерную кулинарную активность; остальные комнаты были закрыты, и дверь на кухню Виктория тоже прикрывала сразу же, как только они с Федором оказывались внутри. Кухонный стол был квадратным, а участники педагогического процесса сидели по его смежным сторонам, достаточно близко, чтобы Федор краснел, потом случайно касался ноги Виктории своей ногой и краснел еще больше, пока не становился баклажановым и не лепетал, что очередное занятие к величайшему его разочарованию все ж таки подошло к своему завершению. Подготовка преподавателя к каждой такой восхитительной пытке делилась на теоретическую и моральную, причем серьезных усилий требовала не только последняя – в отличие от Лизки и Платона Виктория учила язык, делала все домашние задания и требовала знаний, которые Федор на этот час в полном объеме выбрасывал из головы, оставляя только то, что успел приготовить и зафиксировать в блокнот.
Шесть дней в неделю Федор начинал вечер с урока испанского, словно удерживающего его от тотального погружения в город, которому в целом были неведомы зарубежные языки. Федор ходил и видел, что его клиенты – сумасбродные исключения из правила, согласно которому здесь не принято быть непонятым, а чтобы быть понятым, язык надо ограничивать и упрощать. Федор давно перестал находить это явление скверным и, сидя на уцелевших брусках скамейки в парке Строителей, шептал себе, чтобы лучше услышать, что он именно по этому и скучал. «Именно поэтому и вернулся», – с улыбкой вздыхал Федор и шел в магазин за слойкой и йогуртом – побаловать себя за день, прожитый на белом свете не без труда.
6.
В свободное время Федор спал, или гулял, или смотрел видео в интернете. На улицу получалось выскакивать все смелее, хотя от скутера и песеля пока бывало чуточку дурно, а еще пару раз вдалеке мерещились лица из прошлой жизни, но Федор сразу же становился иссиня-серым и сливался с атмосферой самоугнетенного города. Впрочем, Федору было прекрасно известно, что в какой-то момент хронотоп застигнет его врасплох, однако день этот хотелось отодвинуть на потом, а пока он планировал самостоятельно осмотреть крестражи, замысловатым маршрутом раскиданные по карте памяти.
Парк имени первого поцелуя, забегаловка для прогулов ОБЖ, поляна, поросшая лебедой, где они все лето резались в футбол, после чего Федор отлеживался в ванне с красными глазами и просморканным, но все еще текуче-шмыгающим носом. Телевышка, с подножия которой видно практически все, магазин «Лаванда», где работала троюродная тетя Лиза, даже гаражи на шестом микрорайоне, куда так просто не доберешься. Контора отца, не в том смысле, что ему принадлежавшая, а как место его труднопостижимой деятельности, где Федор впервые поиграл за компом. Хлебный неподалеку от дома, в котором раньше были вкусные пирожные-картошки, а теперь сильно пахнет чем-то разложившимся, причем как будто бы от продавцов. Мост через речку Елшанку, еще один мост через Елшанку, и третий, кстати, тоже присутствует, но про него Федору нечего было и повспоминать.
В одну из прогулок Федор забрел в магазин за газировкой и встретил на кассе одноклассницу, с которой он практически не общался в школьные годы. Перескочить на другую кассу Федор не решился, зато попытался притвориться беспамятным, но Ася, встретившись взглядом с вечным отличником, сбросила хмурость, широко и розово заулыбалась, а потом начала повизгивать про сто лет, которые они не виделись, про то, что она вот понемногу подрабатывает в свободное время, да еще про то, что Федор явился неожиданно, потому что все были уверены, что он в столицах своих обжился и позабыл про город родной и про друзей закадычных в придачу. Федор зачем-то соврал, что приехал ненадолго на юбилей или, может быть, годовщину, а еще постеснялся-постеснялся да и пробормотал, что, к невероятному сожалению, крайне спешит и надеется еще пересечься, а, возможно, и собраться всей старой, никогда не существовавшей компанией. Затем он занялся спортивной ходьбой, а остановился только спустя несколько неочевидных поворотов, окончательно уверовав в то, что здесь Ася его не догонит.
Федору самому было смешно, но еще и нервно: он не готовился отвечать на вопросы, причем даже собственные, тарабанившие по черепу с самого возникновения идеи жесткой перезагрузки. Раз уж возвращение, то в теплое озеро ностальгии – никаких больше колебаний, никакого течения – Федор декларировал про себя и вслух, что устал, нарочно обходясь без дополнений. С той прогулки Федор тоже пришел измотанным, скорее, от осознания того, что город и не думал принадлежать ему одному, а значит в нем снова появились места, которые Федору придется обходить стороной, если только он не захочет вскрыться, причем неизвестно, в какой из дефиниций.
