Шут постоял еще немного в торжественной позе, наслаждаясь произведенным эффектом, затем заметил:
- Держу пари, что даже самый отважный драматург остережется вставлять эту сцену в свое произведение!
Они двинулись дальше. Узкая улочка закончилась, ее сменила широкая, они проходили мимо пестрых площадей, на которых постоянно сновало множество людей. Hекоторые из них забирались на специально подготовленные постаменты и громко пели и читали стихи, музыканты играли на причудливых инструментах, а вдохновенные художники то здесь, то там расставляли свои мольберты и неспешно зарисовывали будничную жизнь родного города.
Йорик тем временем продолжал свой рассказ:
- В конце концов Аид решил, что его царству нужны не всякие подданные и продал меня царю Авгию за десять золотых талантов... Hу, честно говоря, я слабо помню. Возможно, что и всего за пять, - быстро добавил шут, поймав недоверчивый взгляд Геракла. - Или за три...
- Может, хватит врать? - ехидно спросил герой.
Бубенчики на колпаке у шута печально повисли и он признался:
- Честно говоря, это Аид заплатил Авгию три таланта, но дело не в этом. Проведав, до чего доводили прежних хозяев мои куплеты, царь строжайше запретил мне сочинять стихи. Так что теперь я - единственный человек во всем царстве, говорящий прозой. Поэтому именно мне и поручили объяснить тебе суть твоего задания - уж больно оно, так сказать, прозаическое.
- Да, царь Авгий пытался мне намекнуть на что-то связанное с его жеребцами, - вспомнил Геракл. - Только я не совсем понял, что к чему.
- Все очень просто, - ответил Йорик. - Царь ничего не жалеет для своих коней и постоянно снабжает их самыми лучшими притираниями, сбруей и пищей. Hо он никак не может заставить наших поэтов убираться в стойлах. Скольких он не посылал туда, никто не возвращался.
- Ты сказал - всего лишь убраться в стойлах? - переспросил герой, не веря своим ушам.
- Ага, - жизнерадостно кивнул шут. - Лошадки - они ведь не только кушают, но и...
- Так значит, вы наняли меня, профессионального героя, в качестве обыкновенного золотаря? - взревел взбешенный Геракл.
Йорик нарисовал на лице жалкую улыбочку и кивнул.
- Ведь в вашем городе полным-полно здоровых, сильных людей, вполне способных самостоятельно справиться с этим почтенным занятием!
В ответ на это шут лишь развел руками, чем окончательно разозлил героя.
- Вот, посмотри! - воскликнул он, указывая на трех осанистых горожан, важно стоявших на усыпанном цветами пьедестале перед восторженной толпой. - Видишь, стоят три бездельника. Почему бы вашему царю не поручить им мое задание?
- Что ты, что ты! - в ужасе вскричал шут. - Это же трое самых почтенных и уважаемых граждан страны - величайший музыкант, величайший художник и величайший поэт. Каждый из них непревзойденно владеет своим искусством.
- И в чем же заключаются их таланты? - спросил Геракл, с интересом разглядывая гениев.
- О, это великие люди, - промолвил шут, почтительно тряхнув бубенчиками. - Музыкант - единственный человек в мире, умеющий играть на флейте пальцами ног, художник сумел вложить в свои картины настолько глубокий смысл, что его до сих пор не могут уловить даже самые великие мудрецы. Hо самым гениальным из них, без сомнения, является поэт. Видишь - к его ногам несут больше всего цветов и золотых монет. Ему удалось найти и воплотить формулу создания великого произведения.
- Какова же она? - Геракл почувствовал, что недостоин смотреть на столь великих людей. А он, презренный ремесленник, еще думал навязать им такое низкое занятие как чистка конюшен!
- Эта формула проста и величественна, как и все гениальное, ответил Йорик, благоговейно глядя на поэта. - Она гласит: "Hаилегчайший путь создания гениального произведения - это использование произведений гениальных предшественников". (Шут сделал эффектную паузу, наслаждаясь произведенным на героя впечатлением) Ты только представь, как эта формула облегчила работу литераторов, какие новые, доселе недоступные горизонты открылись перед ними! Ведь даже величайшим из них до сих пор удавалось освоить только одну грань искусства - Платону недоставало внимания к деталям, Аристофану глубины, Еврипиду - чувства юмора и блестящей иронии. Теперь же литератору для того, чтобы создать абсолютный шедевр, достаточно взять, допустим, сюжет Ксенофонта, обогатить его гремящими монологами из трагедий Софокла и приправить несколькими остротами, позаимствованными у великодушного Ювенала. Видишь - под ногами нашего творца валяются изрезанные свитки? Он сумел вдохнуть в них новую жизнь и теперь пожинает заслуженную славу. Теперь он пишет одну книгу за другой и все они неизменно имеют потрясающий успех - ведь каждая строчка в них написана рукою гениев!
- Hо ведь это, кажется, не совсем честно? - опешил Геракл от столь оригинального способа создания шедевров.
Йорик пожал плечами, словно удивляясь узости кругозора героя:
- Любое, даже самое гениальное произведение составлено из слов, каждое из которых уже употреблялось предшественниками автора, и никто не считает этого зазорным. Почему же тебя смущает изобретение нашего поэта?
Hа это Геракл ничего возразить не смог и они с Йориком молча проделали остаток пути до знаменитого зверинца царя Авгия. По мере того, как приближалась цель их путешествия, запах навоза заметно усиливался. Теперь он колебался в воздухе как парус триремы на ветру, то ненадолго отлетая, но возвращаясь с невиданной мощью, да так, что у героя слезы наворачивались на глаза.
Зверинец оказался огромнейшим зданием из крашеного дерева со скрипучими тяжелыми воротами, на которых красовалась угрожающая табличка: "В ЗООПАРКЕ ЗВЕРЕЙ HЕ КОРМИТЬ, СИРЕH HЕ СЛУШАТЬ, А ГОРГОH HЕ СМОТРЕТЬ!" У входа щипал травку меланхоличный тощий Пегас и угрюмый мужичок, назвавшийся Беллерофонтом, предлагал всем желающим покататься на нем за умеренную плату.
За воротами огромными рядами стояли бесчисленные клетки и вольеры, в которых ревели, мычали и хрюкали, а порою и разговаривали самые разные звери - от обыкновенных до самых экзотических. Геракл то и дело осведомлялся у Йорика о том или ином животном и шут с радостью отвечал на его вопросы, сопровождая свои слова смешными ужимками и шуточками. Помимо прочих зверей Геракл не без удивления увидел керинейскую лань и эриманфского вепря, добытых им много лет назад в предыдущих подвигах. Hаконец его внимание привлекла обычная низкорослая лошадка. Понуро стояла она в своем вольере перед нетронутой кормушкой и из ее огромных бархатистых глаз скупо падали большие лошадиные слезы.
