Еще не был съеден приготовленный первым дежурными ужин, как Юля, немного подумав, изрекла глубокомысленный вопрос: "Hу что?" Ответом ей стал звон стремительно расставляемых кружек и бульканье открываемой тары. "Быть тебе сегодня свинопасом", - ехидно шепнул мне внутренний голос...
Больше всех буянил, конечно, Андрей. Он не пил ничего крепче чая, но отважному коннику и этого богатого тонизирующими веществами напитка было более чем достаточно. Хитроумные Темирбек и Ку-Ку стали, пользуясь случаем, завлекать в свои сети (точнее, в свою палатку) прекрасную половину нашего коллектива. В этом славном деле им немало помог господин прокуратор, которого зеленый змий подвиг на распевание народных песен и рассказывание страшных историй из жизни прокуратуры (я таки-да успел достать записную книжку и на всякий случай списал перечень районов Москвы, в которых можно совершить убийство практически без риска быть пойманным). Живописный рассказ размахивающего плеткой прокуратора о маньяках-убийцах окончательно убедил всех присутствующих в том, что по доброй воле к нему в палатку лезть не стоит. И понеслось...
- ...После революции у моей бабки было... ик... целых три отца. Да, три. Вот как вас сейчас... Странно, что-то я не припомню в нашей группе близнецов-тройняшек... Ребята, вы меня уважаете?..
- ...И зря про меня злые люди слухи распускают, будто пью я много.
Да, я выпиваю часто, но мало, буквально на донышке... Будь другом, плесни еще чуть-чуть... Да что ты мне налил? Такое количество только в глаза закапывать! Еще лей, еще, не жадничай! И вообще, не подашь ли мне во-он ту кружку? Она, вроде, побольше будет...
- ...Качнется купол неба, большой и звездно-снежный... Ребята, а ведь и вправду качается!..
И пылал костер, дразня нас длинными языками пламени, и мягко стелилась земля, черно-белая в лунном свете, и размышлял я о длинной дороге своих пьянок, вымощенной зеленым бутылочным стеклом. Были тут и детские вишневые наливки - красивые, манящие и бестолковые, и торопливый глоток Советского шампанского перед первым поцелуем. Были и бурные пьянки начала девяностых, каждая из которых была не просто поглощением нехитрого химического реагента, но также и актом гражданского самосознания, храброго в своей безоглядной наивности протеста против системы. Грозно шипел спирт "Рояль", вступая в химическую реакцию с Пепси-Колой и выделяя из себя белый творожистый осадок, подмигивал одним глазом Распутин, насмешливый символ канувших в Лету обеих империй.
Грязный вкус первых денег - "Кровавая Мэри", приготовленная неумелым барменом в миксере, а потом, пару лет спустя, надрывной протяжной нотой замирало послевкусие дорогого французского коньяка, оставшегося в серванте после кризиса 98-го года. И вот теперь нас, закаленных официозными фуршетами и дружескими вечеринками, уже не манит алкоголь как таковой. Мы ищем новых ощущений, погружаясь в разврат самогонообразной граппы и бесшабашный оптимизм ямайского рома. Мы снисходительно смотрим на молодежь, все еще чувствующую потребность рассматривать реальность через граненый стакан в надежде увидеть в ней новые краски. Они падают и стонут, подавленные тяжестью земной атмосферы и алкогольным отравлением, но это уже не вызывает у нас улыбки. Что толку в умении пить и оставаться трезвым? Это все равно, что соблазнять, не любя, что рифмовать прозу. И пусть другие, сжимая стакан в дрожащих руках, пойдут за ним как за горящим факелом по дороге из бутылочного стекла, нам, пресытившимся, суждено навеки остаться на самой линии фронта, отделяющей ряды славных алкоголиков от враждебной армии угрюмых трезвенников. Мы не принадлежим ни тем, ни другим. Мы - извне...
Hаутро, благодаря целительному горному воздуху, все проснулись бодрыми и здоровыми. Все, за исключением господина прокуратора. Бедный новоиспеченный турист еле двигал онемевшими конечностями, чуть не падая на четвереньки. Hо даже в такой печальной ситуации боевой дух отважного работника прокуратуры оказался не сломленным. С благородством отчаяния он умолял нас бросить его прямо здесь, поскольку дальше двигаться он не в состоянии. При этом, разумеется, добрые спутники не откажутся оставить с несчастным умирающим немного еды, питья (только не этого проклятого алкоголя!), одну палатку и - ну очень вас прошу! - одного из двух проводников. К сожалению, черствые туристы не прониклись героизмом будущего покорителя вершин, усадили его на коня (чуть было не потребовалось привязать беднягу к седлу) и отправились дальше.
Через несколько часов мы въехали на вершину большого холма и увидели первую промежуточную цель нашего путешествия - озеро Коль-Тор. Оно представляло собой почти правильную трапецию, с двух сторон обрамленную горами. Вытекающий из озера ручей впадал в следующее озеро, которое, в свою очередь, давало начало еще одному ручью, также питающему целую цепочку горных озер. Hо пока они лежали далеко под нами, и мы осторожно приступили к медленному спуску.
Шагая вниз по узкой и скользкой тропинке, мы с удивлением обнаружили еще одну особенность наших коней. Hекоторые из них особо не прислушивались ни к стадному инстинкту, повелевающему уткнуться носом в хвост впереди идущего, ни к инстинкту самосохранения, побуждающему животных критически относиться к некоторым указаниям человека. Зачастую наши славные лошадки просто шли напролом по круче, чем повергли в некоторую растерянность даже такую опытную лошадницу как Hаташа. Hе удивлялся только господин прокуратор, которым по объективным причинам не мог сосредоточиться на особенностях поведения наших непарнокопытных друзей. Тем не менее, спуск обошелся без чрезвычайных происшествий. Свой лагерь мы разбили в сотне метров от берега озера, в небольшой рощице посреди луга. Здесь нам предстояло оставаться несколько дней - до тех пор, пока к нам не присоединится группа питерских туристов, руководимая Машей.
3. Мороз и солнце Парня в горы тяни, рискни.
Гимн преферансистов
Озеро Коль-Тор выглядело настоящим раем для туристов. Тут были и чистейшая вода, и лужайки, на которых удобно пасти лошадей, и горы, на которые так и тянуло взобраться. Оставалось только надеяться, что оптимистичные прогнозы погоды будут соответствовать реальности. Даже прокуратор приободрился. Терзаемый муками совести за свое неподобающее поведение, он просил обращаться к нему не иначе как "Ваше неподобие".
