Оба застыли, донельзя перепуганные её видом.

Однако Шэнь Цинцю не успел и пикнуть — Ло Бинхэ опередил его, ударившись в рыдания: его слезы падали на лицо учителя и стекали, очерчивая его контуры.

Шэнь Цинцю всегда панически боялся женских слез, но теперь он знал, что бывают вещи куда похуже, а именно, плачущий Ло Бинхэ. Стараясь не замечать пульсирующей боли, он вытер лицо ученика, утешая его, словно маленького:

— Ну же, не плачь!

Однако слезинки продолжали безостановочно падать, скатываясь по его голым плечам, будто жемчужинки с разорванной нити. Обняв Шэнь Цинцю, он отчаянно всхлипывал:

— Учитель, прошу, не надо меня ненавидеть… Я не знал… Я не хотел причинить вам боль… Почему вы не отталкиваете меня? Почему не убили меня прежде?..

— Этот учитель знает, что делает, — бормотал Шэнь Цинцю, слабо похлопывая его по спине и поглаживая по волосам. — Учитель пошел на это по доброй воле.

Утешая ученика, он ощущал растущее в груди чувство опустошённости.

Это ж ведь его вишенку только что раздавили [8], разве нет? С какой же радости он должен утешать насильника — разве не должно быть наоборот?

Пожалейте уже его нервы! Лишившийся девственности Ло Бинхэ хныкает, будто обесчещенная девица!

— Слушай, может, наконец, вынешь его?.. — не выдержав, бросил Шэнь Цинцю.

Глядя на него сквозь блестящие на ресницах слезы, Ло Бинхэ, сконфузившись, подчинился, невзирая на то, что так и не получил желанную разрядку.

Невольно бросив взгляд между ног Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ побелел окончательно, но всё же нашел в себе силы осторожно оправить нижние одежды учителя и накинуть на него собственное верхнее одеяние.

Шэнь Цинцю и вовсе не осмеливался опустить взгляд. Медленно сдвинув ноги, он сделал все возможное, чтобы совладать с подёргивающимся от боли лицом.

Чтобы хоть чем-нибудь отвлечь расклеившегося ученика, Шэнь Цинцю подобрал нефритовую подвеску Гуаньинь и жестом велел Ло Бинхэ склонить голову.

— Я думал… — забормотал тот, запинаясь от волнения. — Думал, что она давным-давно потеряна… Я думал, что больше её не увижу…

Набросив красный шнур ему на шею, Шэнь Цинцю напутствовал ученика:

— Бережно храни её и больше не теряй.

— Я знал, что это учитель выручил меня тогда, — робко бросил Ло Бинхэ. — Но неужто он носил её всё это время?

Ну, строго говоря, не он, а Система — но решив, что этой деталью можно и пренебречь, Шэнь Цинцю еле заметно кивнул.

Ло Бинхэ тут же схватил его за руку, и слёзы вновь хлынули рекой. Внезапно он заметил, что узоры демонической печати на коже руки стремительно выцветают, а на только что пылавшие лоб и щеки нисходит живительная прохлада.

— Что вы делаете? — потрясённо бросил он.

Обнимая его так крепко, что ученик не мог пошевелиться, Шэнь Цинцю шепнул:

— Ничего. Я ведь сказал тебе, что боль скоро пройдет. А теперь будь хорошим мальчиком и не дёргайся.

— Учитель, — бросил Ло Бинхэ упавшим голосом, — вы собираетесь забрать демоническую энергию, как в прошлый раз?

Как тогда, в Хуаюэ, когда он уничтожил себя — это он хотел сказать, но боялся произнести вслух. События того дня явно всё ещё висели над ним мрачной тенью прошлого.

— Нет, не так, как в прошлый раз, — поспешил успокоить его Шэнь Цинцю.

— И в чем же разница? — дрожащим голосом вопросил Ло Бинхэ, сжимая кулаки. — Учитель, зачем вы так со мной? Я же знаю, что вы снова сделаете это без колебаний — во имя других! Но думаете, я… смогу пережить это ещё раз? Я должен был знать с самого начала, что никто… что вы скорее умрёте, чем согласитесь остаться со мной…

— Ло Бинхэ, помолчи и послушай! — сурово одёрнул его Шэнь Цинцю.

Ученик тотчас покорно затих, уставясь на него полными слёз глазами.

— Су Сиянь рисковала жизнью, чтобы дать тебе возможность родиться! Эх, Ло Бинхэ, Ло Бинхэ, ты правда думал, что такой человек, как старый глава Дворца, дал бы своей ученице какую-нибудь средней руки микстурку — авось подействует? Нет, он наверняка подсунул ей смертельное для демонов зелье. И если бы она пошла у него на поводу, покорившись судьбе, как бы ты тогда родился и вырос таким здоровым и сильным?

Плечи Ло Бинхэ задрожали.

— Будь я на её месте, — продолжил Шэнь Цинцю, чётко выговаривая каждое слово, — я бы не колеблясь выпил бы это зелье без остатка. Затем, выбравшись из Водной тюрьмы, заставил бы своё тело поглотить этот яд, невзирая на то, какие страдания мне довелось бы перенести, как бы ужасны ни были последствия, какую бы цену ни пришлось заплатить за это — даже окажись ею мучительная смерть, я бы ни за что в жизни не позволил причинить хотя бы малейший вред моему ребёнку. — Переведя дух, он заключил: — Вот так это представляется мне. Разумеется, ты можешь лишь принять мои слова на веру, поскольку теперь никто не может сказать наверняка, что за думы обуревали Су Сиянь перед кончиной. Но если бы она правда ненавидела тебя, виня в своем падении, то ей достаточно было бросить тебя в реку Ло — как бы ты смог выжить в её ледяных водах? А если бы она и вправду так дорожила высоким положением старшей ученицы, которой светит блестящее будущее главы школы, то всё, что от неё требовалось, это послушно выпить всё, что приготовит ей наставник — и не пришлось бы бежать, скрываясь от собственных собратьев; не пришлось бы остаться без верхнего одеяния в холодную пору, чтобы завернуть в него тебя, рождённого под открытым небом; не пришлось бы употреблять последние силы, чтобы, положив тебя в деревянную лохань, оттолкнуть от берега… А также не пришлось бы брести раздетой по берегу реки на морозе, чтобы убедиться, что ты не встретил свой конец в реке Ло. И как после всего этого ты, живой и здоровый, не совестишься утверждать, повторяя слова злопыхателей, что твоя мать была настолько бессердечной, что отвергла собственное дитя?

Выдав этот монолог на одном дыхании, Шэнь Цинцю наконец ощутил, как грудь сдавила демоническая энергия, растекаясь по конечностям, проникая в самые кости [9]. Собрав остатки сил, он вцепился в запястье Ло Бинхэ.

— Я забираю губительную энергию Синьмо не ради благополучия других. Я делаю это ради тебя. Я… не хочу видеть, как мой Ло Бинхэ падёт жертвой своего меча, до конца жизни сражаясь с осаждающими его призраками. Всё, чего жаждет этот учитель — это чтобы ты был живым, здравомыслящим и сильным. — Перейдя на шёпот, он закончил: — Так что не смей говорить, что никто не хочет остаться с тобой, что никто не выберет тебя.

Ло Бинхэ опустился на колени рядом с ним. Словно не выдержав исторгнутых слёз, его ресницы опустились, словно у ребёнка, который пережил слишком много несправедливостей.

Он всю жизнь оставался таким ребёнком. Он в одиночку шёл своей дорогой, блуждал во тьме, бесчисленное количество раз спотыкаясь и падая — и некому было помочь ему подняться. Он никогда не просил о многом, и всё же не мог удержать тех, кого жаждал всем сердцем. «Если бы я только знал… — посетовал про себя Шэнь Цинцю, но мысли путались, не давая ему закончить. — Если бы только… только…»

Но, как он уже замечал, этот мир не знает сослагательного наклонения.

Внезапно Ло Бинхэ рассмеялся, не переставая лить слёзы. Схватив Шэнь Цинцю за руку, он прижал ладонь учителя к своему лицу, а другой поднял Синьмо.

Окружённое завитками клубящейся тёмной энергии лезвие внезапно испустило пронзительный звук, который можно было принять за крик боли — и вслед за этим воздух наполнил звон рассыпающихся осколков.

— Учитель, я знаю, зачем вы сказали мне всё это. — Губы уставившегося на него Ло Бинхэ приподнялись в скорбной улыбке. — Но если уйдёт единственное средоточие моих надежд в этом мире, то… какой смысл в том, чтобы быть живым, здравомыслящим и сильным?

Шэнь Цинцю почувствовал, что его обдает волнами жара, исходящего от ученика. Из-за внезапно накатившего головокружения он едва мог разобрать его слова, не то что успеть помешать ему уничтожить меч. «Ну что ж, — в бессилии подумал он. — Значит, так тому и быть…»