К приходу мамы, вся работа женщинами уже сделана. Бабушки остаются связывать меж собой получившиеся ленты, и сматывают их в большие такие клубки. Катя — помогает бабушкам, а Галина и Надя — выходят в сени, ставят чай и болтают.
— Юр! Ты меня помассажируешь сегодня? Вымоталась — сил нет! — мама выглядит устало.
— Ну, конечно же! Тебе — только голову, или ноги — тоже размять?
Мама задумывается:
— И ноги — тоже! Гудят, как столбы телеграфные!
Мама идет в баню — обмыть ноги. Мы как-то сразу с ней договорились, что если разминать ноги — то это лучше делать с чистой кожей. И гигиеничнее, и толку больше будет. Прохладной водой — просто ноги сполоснуть с усталости — уже хорошо!
Мама располагается на топчане в сенях и переговаривается с пьющими здесь чай Галей и Надей. Я устраиваюсь на коленях, у ее головы, начинаю поглаживать виски, чуть-чуть затылок.
— Может ты волосы распустишь? Толку-то больше будет! — мне действительно так будет проще.
— Юр! А потом мне их опять закручивать в шишку? Домой-то я как простоволосая пойду? — мама устала и ленится.
— А я тебе потом их в косичку сплету! — я вспоминаю еще один свой навык, приобретенный в прошлом-будущем, — я высмотрел в журнале, как можно по-новому косы плести!
Когда в конце восьмидесятых, моя дочь Машка чуть подросла, ходила в старшие группы детсада, а потом — в начальную школу, Дашка изучила новый способ плетения кос — так называемую «французскую» косичку. Вот они плели их друг другу — Дашка с Машкой. То одиночную косичку, то — две косички по сторонам затылка. Ну, а так как, сплошь и рядом, получались ситуации, когда «маме уже некогда, мама опаздывает!», то и папе пришлось изучить этот способ. Сначала, конечно, и курьезы случались вместо нормальной прически у дочери. Но потом — приноровился и плел вполне себе уверенно и быстро. Как у Машки, так и у Дашки! И если Дашка — молчала, то дитёнок Машка не раз заявляла, что «папа лучше косы плетет» и «приятно головке, когда он их плетет!».
Вот я и решил — попробую. Конечно, лучше бы сначала «на кошках потренироваться», на Катьке, хотя бы. Хотя… нет — на Катьке — это не лучший вариант. Если мама просто посмеется, если ничего не получится, то Катрин — ох и выскажется по поводу меня, да! Наслушаешься-а-а-а…
Мама хоть и сомневается, но распускает волосы. Вот так-то лучше! Довольно быстро я снимаю ей боль — наблатыкался уже, ага! И она — разворачивается на топчане «наоборот», подставляя мне ноги. Все это время, Галя и Надя сидят, наблюдают за моими действиями. Что-то шепчутся, но я, погрузившись в работу, не прислушиваюсь.
Интенсивно растираю себе руки, чтобы были теплыми, даже — горячими. И начинаю легко и чуть прикасаясь, мягкими движениями, согревать мышцы маминых ног. Сначала — разогрею, а потом — разомну. И лишь потом — потяну боль и усталость, если они, конечно, к тому времени в ногах останутся. А то уже бывали случаи, когда маме было достаточно просто помассировать ножки. Ограничиваюсь зоной голеней, до колен, не выше. А то… возможны нежелательные варианты. Тут как… чуть переборщишь, разгоняя кровь, туда — выше коленей, и можно получить… ну… возбуждение у женщины. А в ситуации с мамой — мне это зачем?
Нет. Ничего мне сегодня «тянуть на себя» не нужно. Боли, как таковой нет. Просто усталость. А мы ее и так снимем, не совсем, конечно! Я же не волшебник. Но кратно снизим — это да! А вот ступни… ступни — да. Нужно размять чуть лучше — набегалась мама сегодня. Я чувствую на себе, как они у нее «гудят». Как чувствую? А — не знаю! Чувствую и все! И я растираю ступни, взъем ноги, пяточки… Потом — очень тщательно, и нежно — каждый пальчик. Потираю, мну, поглаживаю…
Мама даже постанывать начинает, от удовольствия:
— О-о-о-х! Хорошо-то, как, девки! — это она к Гале и Наде обращается, — ну просто не сказать, как хорошо!
Галя, внимательно все время глядевшая, как я работаю, встрепенулась:
— Юра! А вот Надя рассказывала, что ты им какую-то песню так хорошо спел! Спой нам, а?
Блин! Вот еще — не лучше! Ну Надя! Ну… язык без костей!
Мама тоже удивлена, чуть поворачивает ко мне голову:
— А ты, что, и поешь теперь к тому же? Вот уж не знала!
Надя смущенно отворачивается, старается не встречаться со мной взглядом.
— Ага! Певец я — типа Кобзона! Сейчас как поражу всех своим вокалом!
Слышно, как в ограде фыркает дядь-Вова.
— Ну спой, чего ты ломаешься? — о как! Это Катрин из кухни голос подала. Вот же ж… подстава!
— Ну… елки зеленые! Слушайте! — и я затягиваю:
— У Курского вокзала стоял я, молодо-о-о-ой!
Подайте Христа Ради, червончик золотой!
Я старался тянуть как можно «жалистнее»:
— Вот господин какой-то…
Уже на середине «песни» Галина, прикрылась рукой, стала потрясываться, дрожать плечами. Я же, видя свой «несомненный успех», поддал «плача» в песню. Надя тоже стала улыбаться, потом посмеиваться.
Я выдохнул, заканчивая песню.
— Иш как жалистно-то выводил! На слезу давит, шельма! Ты, Светка, значицца, сматри — щас чё-нить выпрашивать начнет! — дед Гена высказался из ограды.
Мама встает, тоже улыбаясь:
— А что, певец, может вон девчонкам кому массаж сделаешь? Ножки разомнешь? — я смотрю на Надю, но та, с каким-то испугом, молча поводит головой из стороны в сторону. Я перевожу взгляд на Галю, которая удивленно смотрит на подругу:
— Галь! Может тебе? — но та отказывается — «в следующий раз!»
— Ну, тогда, Юрка, плети мне косы, как обещал! — мама продолжает улыбаться, стоя «руки в боки».
Усадив маму на стул, встаю сзади нее на колени и начинаю аккуратно и осторожно расчесывать ей волосы гребнем. От самых кончиков, потом выше, выше, поглаживая их рукой. У мамы волосы длиной — где-то до середины спины, русые, густые и красивые. Седины пока в них не видно.
— Слушай, Юрка! Как ты приятно это делаешь, без рывков и дерганья! — мама удивлена.
Катька, пришедшая сюда же — новое же что-то, чё! фыркает — это в ее огород камень, она всегда маму заплетает. Потом начинаю плести косу. Несколько раз сбиваюсь, ошибки, блин! расплетаю, и вновь расчесав волосы, плету снова. Мама не торопит, похоже она вообще — ушла в нирвану. Как часто бывает с людьми, когда им что-то делают с волосами, аккуратно, нежно.
Неожиданно для себя, уйдя в процесс с головой, я затянул:
— Ой, то не вечер, то не вечер!
Мне малым-мало спалось!
Мне малым-мало спалось,
ой, да во сне привиделось…
Начинал я тихонько, еле слышно, но потом — громче, громче, уже в голос.
С удивлением услышал, как меня кто-то поддержал. Хорошо так поддержал, вовремя и складно! Поднял голову — Надя! Улыбается!
Потом, когда мы уже слаженно так с ней выводили, к нам присоединилась и Галина. Ну — у той: и голос и слух — позавидовать можно!
Когда песня закончилась, я, с небольшим перерывом, продолжил:
— Не для меня придет весна!
Не для меня Дон разольется!
Красавицы, как будто ждали — сразу подхватили, повели! Кончилась песня, и коса — заплетена!
Девушки и женщины стали крутить маму, разглядывать, обсуждать. Принесли зеркало — из кухни, оно в простенке у стола обычно висит. Потом — второе, круглое, настольное — из комнаты, с комода. Мама сама себя осмотрела «на сто рядов», с сомнением:
— Нет, Юра! Так-то оно красиво, конечно! И аккуратно. Но… это вон для молодых женщин, да девчонок. А мне-то уже поздновато так плести!
Баушки тоже присмотрелись, покивали, «ага… то для маладых!»
Дед Ганадий, пропустив мимо своего внимания суету женщин «вокруг косм энтих», заявил мне:
