Пока говорю, машинально беру ее руку в свои руки и начинаю поглаживать-массажировать! Вижу, как она меняет выражение лица — с удивленного, на — смущенное, а потом — очень задумчивое. Хорошо, что в этот цех толком никто не заходит — проход — в стороне остался, а камера покраски и сушилка — дальше по коридору. Здесь пусто и гулко. Если кто пойдет — слышно будет загодя!

Потом подношу ее руку к своему лицу, разглядываю. М-да… ну что сказать — молодая красивая женщина — работает постоянно с железом, причем грубым, тяжелым и грязным железом. Видели руки слесарей или токарей? Вот тоже самое — только у женщины, молодой и красивой, как уже сказал.

— Надюша! Радость моя! Давай ты придешь к бабушке вечером, а я тебе ручки твои обработаю — ванночки сделаем, отмоем-отчистим, кремом смажем, да массаж я тебе сделаю, а может и маникюр сделаю? Лак-то у тебя есть? — «а что — попробовать-то можно? я как-то Дашке делал и не раз! нет, качественный маникюр — я, конечно, не осилю; но — ванночку, очистку и массаж — почему нет?»

— Спасибо, Юрка! Только мне же завтра — опять на работу! Какой тут маникюр? Смешной ты! — упс, правда — дурак, не подумал. А кроме работы с железом, они еще и руки моют каустиком, просто — больше ничем не отмыть! Женщины — каустиком! Жесть! Руки после него, хоть и чистые, но — как у старушки, съежившиеся и в морщинах! И как тут помочь? Думаю — никак.

— Ну не знаю, Надюша! Ну — хочешь, я тебе массаж ножек сделаю! Хороший такой массаж, я же умею, ты — знаешь! — она, хоть и видела уже не раз, как я это делаю маме, даже смотрела с интересом, — почему-то никогда не просила ей так сделать!

— Неудобно как-то, Юра! Да и мамка моя — что подумает? Одно дело — когда ты своей маме такое делаешь, другое — когда — мне! — вот же черт! опять права! Баба Дуся — она такая. Там такие тараканы в голове, что знаменитый Янычар из «Бега» — отдыхает!

— Ну ладно, красавица! Придумаем что-нибудь, хорошо? Вот может быть — у тебя как-нибудь встретимся? — я смотрю на нее, и расплываюсь в этих серо-голубых глазах.

— Юрка! Не надо — я тебя бояться вот так начинаю! Мамка предупреждала меня, что, дескать, девка — держись от Юрки теперь подальше! Это, говорит, раньше ты с ним возилась да тетешкалась! А сейчас — не смей! Даже не подходи, говорит! Не он это! Ты знаешь, что они к Гнездилихе ходили? — я киваю, ага — ее же и подслушал, как она Гале все это рассказывала! — знаешь, что она им там наговорила? Говорит — девкам от тебя будет смерть сладкая, вот как!

Ну, это уже перебор — ну какая смерть сладкая? И вот даже непонятно, это и вправду Гнездилиха такое «набуробила», или уже от бабы Дуси — собственные дополнения, для большего страха?

Мы с ней стоим очень близко, практически вплотную. Я даже сам не понял — это я так к ней подошел незаметно, или она так придвинулась? От нее пахнет металлом, какой-то смазкой, а еще — женщиной! И я плыву от этого запаха! От ее глаз и этого запаха!

— Юра! Ты знаешь, что у тебя глаза меняются — вот только голубые были! А вот — уже — сине-серые, как небо зимой в солнечный день! А вот — опять — ярко-голубые! И запах от тебя… такой — толи полынью, толи медом — приятно так, аж голова кружится! Нет, Юра! Не надо ко мне в гости приходить! Боюсь я — беда может быть! Не приходи!

— Ну ладно! Только ты успокойся, Надюша! Я же тебе зла не хочу! Вот поверь мне! Я — тебя очень люблю! Правда! Ты — очень красивая и хорошая! Тебя хочется погладить и приласкать! — блин! вот что я говорю?!

— Вот и я говорю — не приходи! — тетка как-то встряхивается, как кошка, потягивается, и уже глядит на меня весело, как-то с задором, — а Наталья мне призналась, что ей тоже рядом с тобой как-то не по себе! Беспокойство какое-то, говорит, охватывает — вроде бы как душа что-то томится! Ты, смотри, чердынец, Наталью не трожь! Не обижай ее, она тоже хорошая! Обещай!

— Ну вот что с вами делать, а?! Я к вам — всей душой, а вы — вот так ко мне?! И что же мне делать? Хорошо! Красить-то багажник будем? Или забыла зачем и куда пошли?

Мы доходим все-таки до камеры покраски и Надя договаривается с мужиками о покраске. Оба рабочих разглядывают багажник:

— Это что за багажник? Куда такой — на велик, так вроде бы большеват! — объясняю, что и куда, — а ничё так-то! А кто тебе его делал?

— Да — Василий, подсобник у Максюты.

— А справно так сделал — аккуратно! Ладно, мы сегодня к вечеру как раз моторы задувать будем, покрасим и твой багажник. Потом в камеру его, в сушку. Завтра с утра придешь, заберешь!

На вопрос, сколько я буду должен — отмахнулись! Сколько тут работы-то?! Мелочь! Попросил, чтобы поаккуратнее, без потеков. Пообещали.

Мы идем с Надей назад. Я любуюсь ее попой. Даже в рабочем халате, вроде бы — бесформенном, попа ее обтягивается тканью и очень соблазнительна! Халат что ли на размер меньше взяла? Так не удобно же работать?

— Юрка! Я все чувствую, хватит пялиться! Знаешь — иди-ка ты впереди!

У прохода, где мне нужно поворачивать к выходу из цеха, я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней. Она, задумавшись, упирается в меня, и я обнимаю тетку. Роста мы практически одного, и она чуть испугано смотрит мне прямо в глаза.

— Радость и печаль моя! А когда мы с тобой пойдем к твоей знакомой, Вере? Ты не забыла, что мне подстричься нужно?

— Юрка! Дурак что ли — ну-ка отпусти меня! Увидит же кто-нибудь!

Я не выдерживаю и опуская руки ниже, чуть потискиваю ее за попу. Ах, какая у нее попа! К удивлению — по морде не получаю. Она вообще затихла в моих руках, как зайчонок! Только вот в глаза смотрит! Я целую ее в губы, очень нежно! Губы мягкие, полные, очень… аппетитные. Но отклика нет, и я отрываюсь от нее, но ее попу из рук не выпускаю, продолжая наглаживать и чуть стискивать.

— Ну что же ты делаешь! — чуть слышно стонет она.

— Я тебя хочу! — шепчу ей на ушко под косынкой.

— Отпусти, слышишь! И еще упирается в меня… чем-то… внизу! — она уже всерьез отталкивается руками.

Ладно, уже и так накосячил — на сто наказаний! Отпускаю… но, к удивлению, она сразу не отходит. Потом вздыхает и отворачивается, идет к цеху.

— Я так понял, стричься мне — не судьба?

Надя уже в дверях поворачивается, улыбается:

— Не-е-ет! К Вере тебя одного отпускать нельзя! На субботу, часов на одиннадцать договорюсь! У бабушки будь, я зайду за тобой! — махнула рукой и ушла.

Хорошо, что дырка в заборе есть прямо возле цеха. А то по территории идти в проходной — вот вообще никакого желания! Мысли — в раздрай!

Глава 11

То, что накатывает вот так на меня — уже известно. Чаще всего удается сдержаться, но, когда рядом никого нет и огласки не будет, с тормозов срываюсь. И что с этим делать — «ХЗ», как говориться.

Интересно, вот она про запах от меня говорила. Мне самому ничего такого не слышится. Я каждый день обмываюсь с мылом, гигиену — блюду. Даже в баню с утра заскакиваю, чтобы дед с бабушкой не видели — ага, чистота половых органов — наше все! Так откуда тогда запах?

Вот и с Катей тогда, и со Светкой — мельком обратил внимание, что… ну — после всего… и та, и другая приваливались ко мне и утыкались носиками, то в грудь, то в плечо. И дышали так, глубоко. Но тогда подумал, что просто умаялись, вот и дышат так, дыхание восстанавливают. А, получается, они тоже — принюхивались, что ли? Надо будет спросить их так, невзначай.

Но девицы что-то затаились, носа не кажут. Что уж они там «накубатурят» в своих красивых головках — неизвестно. У таких вот взрослеющих девочек тараканы в голове — как бы не побольше, чем у взрослых женщин. Ага — переходный возраст со всеми психологическими и физиологическими проблемами. Поэтому — мне кажется, рано я решил, что с девчонками решу все проблемы с половой жизнью.

«Эх! Нам бы бабу, нам бы бабу!

Нам бы бабу хоть одну!»

А вот что я могу предложить взрослой девушке/женщине, если — вдруг, получится?

Ну, кроме массажа, пальцев и губ. Там этим не обойдешься. Это просто как очень хорошая прелюдия.