А ведь даже сам создатель кибернетики Норберт Винер, говорят, усомнился в ее будущем.

— Существует средневековая легенда, — сказал он как-то в разговоре с философом Кольманом, — о том, что живший во времена императора Рудольфа II пражский искусник Лев Бен Бецалель создал Голема — глиняного раба, дровосека и водоноса. Он оживлял Голема, вкладывая ему в рот записку с кабаллистическим именем божьим. Но однажды он ушел, позабыв вынуть записку, и Голем разрушил всю обстановку и затопил жилище… Потоп угрожал всей окрестности, пока сам изобретатель не уничтожил Голема…

Как показывают новые главы романа Винера «Искуситель», он не прочь уничтожить «Голема», созданного им самим…

А в это же время на заседаниях Академии наук СССР, на конференциях и встречах с писателями, журналистами, студентами советский академик Берг страстно убеждал использовать кибернетические машины для управления производством, транспортом, энергетикой, сельским хозяйством.

Многие возражали Бергу, напоминая о замечательных достижениях в нашем народном хозяйстве, полученных и без использования новой науки. На это Аксель Иванович отвечал с негодованием:

— Если у нас имеются большие успехи, то не потому, что мы обходились без кибернетики, а следовательно, сможем обходиться без нее и впредь, но несмотря на это и вопреки этому. Наши огромные достижения — результат безграничной мощи движущих сил общества, плод трудового энтузиазма масс, следствие плановой природы нашей экономики. Но нет никакого сомнения в том, что, если бы мы располагали полноценной информацией о развитии народного хозяйства, если бы мы располагали методами и техническими средствами ее быстрой переработки на электронных машинах, наши успехи были бы гораздо большими! Кибернетика — наука о будущем, она смотрит вперед, но рекомендует решения, основанные на изучении предшествующего опыта. А некоторые хозяйственники и администраторы до сих пор думают, что можно производить все выкладки на счетах времен Ивана Грозного…

И сегодня, во время нашей беседы, Берг снова и снова возвращался к этому.

— У нас то и дело возникает бесполезный спор о том, можно ли конкретно и безошибочно, без привлечения интуиции управлять таким народным хозяйством, как наше? Этот скептицизм мне напоминает толстовский. Я много думал над трактовкой Львом Толстым событий, происходивших на Бородинском поле 25 августа 1812 года. Представьте себе две величайшие в мире армии. Во главе одной — самовлюбленный и загипнотизированный своим могуществом Наполеон. Во главе другой — незаурядный полководец Кутузов. И оба они, по мнению Толстого, фактически не оказывали никакого влияния на ход событий. Ни одно из распоряжений Наполеона не могло быть выполнено — просто потому, что он находился слишком далеко от переднего края сражения. Кутузов же считал, что руководить сотнями тысяч людей нельзя одному человеку.

— Конечно, Толстой преувеличивает, — продолжает Аксель Иванович, — и Наполеон и Кутузов в какой-то мере руководили ходом событий, и именно в той мере, в которой они располагали информацией и могли доводить до исполнителей свои распоряжения. Тут сказывается философская концепция Толстого: все предопределено, надо покоряться неизбежному.

Такая точка зрения для нас совершенно неприемлема. Формально ее никто и не исповедует. Но утверждение о неуправляемости сложных процессов весьма родственно взглядам Толстого. В такой же мере, как не существует непознаваемых явлений, а имеются лишь еще не познанные, в такой же мере нет неуправляемых процессов — существует лишь несоответствие между сложностью решаемой задачи и методами и средствами ее решения. Кибернетика расширяет круг управляемых процессов, в этом ее особенность и заслуга.

Когда речь идет о повышении производительности труда, о наращивании экономической мощи нашего государства, надо решительнее обращаться к кибернетике. Конечно, опасно впасть и в вульгаризацию. А это возможно, если слишком произвольно трактовать понятия «человек» и «машина», мозг человека и «мозг» машины.

— Но ведь еще Сеченов писал в своей статье: мысль о машинности мозга для всякого натуралиста клад…

— Так оно и есть. Изучая многочисленные системы связи и автоматического управления в мозгу и нервной системе живого организма, человек находил и продолжает находить бесчисленные образцы для подражания при конструировании механизмов. Но когда говорят о построении искусственного мозга, якобы полностью заменяющего человеческий, это вредная, глупая чепуха. Впрочем, читайте Сеченова — «…для всякого натуралиста клад». Дальше: «…Не будем, однако, слишком полагаться на наши силы ввиду такой машины, как мозг. Ведь это самая причудливая машина в мире. Будем скромны и осторожны в заключениях».

— «Будем скромны и осторожны в заключениях», — акцентирует Аксель Иванович. — Я не стою на точке зрения сторонников «думающих» машин, — добавляет Берг, — и твердо уверен, что эти машины, при всем их совершенстве, никогда не заменят человека на решающих участках его высшей нервной деятельности. Вместе с тем я убежден, что дальнейшее развитие науки и культуры, в частности биологии, невозможно без применения электронных машин.

— Биологии?

— Разумеется! Воспроизвести процессы нервной, психической деятельности человека, понять ее на языке математики — это первостепеннейшая задача кибернетики! Об этом хорошо говорит Сеченов: «Мы знаем, что рукою музыканта вырываются из бездушного инструмента звуки, полные жизни и страсти, а под рукой скульптора оживает камень. Ведь и у музыканта, и у скульптора, рука, творящая жизнь, способна делать лишь чисто механические движения, которые, строго говоря, могут быть подвергнуты математическому анализу и выражены формулой».

Он мечтал и о том, что должно прийти время, когда люди будут в состоянии так же легко анализировать внешние проявления деятельности мозга, как анализирует теперь физик музыкальный аккорд… Мозг человека почему-то считается весьма совершенным. Между тем он развивается чрезвычайно медленно. Его заслугой является то обстоятельство, что он давно осознал свое несовершенство и направил волю и силы человека на создание устройств, призванных компенсировать его недостатки.

Еще Илья Ильич Мечников обратил особое внимание на наличие крупных дисгармоний в человеческой природе. Несмотря на то, что естественный отбор отметает все дисгармоническое, не приспособленное к условиям существования и закрепляет все приспособленное, в настоящее время человеческая природа проявляет многочисленные и крупные дисгармонии, служащие источником многих бедствий.

Мечников как биолог искал на протяжении пятидесяти лет выход из этого тупика. Примерно двадцать последних лет своей жизни он развивал идею ортобиоза — т. е. «строя и порядка жизни, основанного на науке и, в частности, на гигиене, который обеспечивал бы человечеству продолжительную безболезненную жизнь, позволяющую развить и проявить все его силы и заканчивающуюся естественной, но уже не страшной, а желанной смертью». Он пишет: «Только наука способна решить задачу человеческого существования, и поэтому ей надо предоставить самое широкое поле деятельности в этом направлении».

— Несомненно, Мечников, Павлов и другие выдающиеся русские ученые приветствовали бы замечательные цели, поставленные перед наукой действительностью, — сказал в заключение нашей беседы академик Берг. — Они, несомненно, приветствовали бы использование возможностей новой науки об управлении для развития биологии и медицины.

Когда я опубликовала эту беседу в «Комсомольской правде» от 2 июня 1963 года было много откликов, писем в газету. Звонили, писали и мне — особенно молодежь! — ведь в начале жизни очень важно найти нужные ориентиры, понять, как строить свою жизнь, к чему приложить свои силы, чтобы быть полезным, нужным, чтобы наиболее интересно прожить свою жизнь.

Шесть вопросов академику Бергу

Люди среднего поколения, конечно, помнят то недавнее время, когда появились сообщения о первых кибернетических машинах. Каждое упоминание о них воспринималось как сенсация. Машины еще не отличались ни надежностью, ни быстродействием, но тем не менее фантастически ловко справлялись со многими сложными математическими расчетами и даже помогали в управлении некоторыми промышленными объектами, самолетами, поездами.