– Это я знаю. Сам чудом избежал такого счастья. Но что предлагает такая операция? И для кого разрабатывался прибор?
– Как вы, наверное, поняли, это был заказ военных. Для них такие травмы не редкость. Вот перед нами и поставили задачу, по восстановлению после таких случаев.
– И что пошло не так?
– Увы, многое. Перестройка, развал страны, ограничение финансирования, кадровые перемещения…
– Погодите, перестройка, развал… Так это разработка ещё прошлого века?
– Увы, да. И к тому же военная. Режим секретности, строгая отчётность, особый отдел, подписки… Да и сам кристалл, который стал основой устройства, поставлялся Заказчиком. А с появлением границ и таможен…
– Так заказчиком была соседняя страна? Её минобороны?
– Не совсем. Институт специальных исследований при резведуправлении Северного Флота ВМФ РФ. Вроде бы, она потом влилась в «отдел 1003», но в нулевых и его расформировали.
– Серьёзная контора, наверное. И богатая.
– Да. Была. Пока ее возглавлял генерал Голиков. Во всяком случае, я его знал под таким именем. У них ведь тоже секретность, допуски, режим, подписки. Хотя иногда рассказывал байки из личного опыта… Но его куда-то убрали, и связи оборвалась. А прибор остался. Как и энтузиасты его применения. После расформирования института один наш сотрудник продолжил работу, хотя уже на животных. Он сейчас преподает в Зооветинституте. Который, вроде бы, называется сейчас Академией.
– Я понял. У вас в загашнике остался забытый в общей суматохе военно-секретный приборчик. Который вы разрабатывали для вероятного противника. Выбросить жалко, и вы решили его испытать. Просто из научного любопытства. А моя-то в чем выгода?
– Выгода? Ах да, современные реалии. Все должно измеряться в денежной форме, и лучше не в национальных гривнях, а в твердой валюте. Ну что ж, сперва то, что я могу гарантировать: вас ведь признали инвалидом I группы? И назначили пенсию? Понятно, что это издевательство, а не деньги для молодого мужчины, особенно учитывая потребности в уходе и лечении. Так вот, вы будете зачислены на должность лаборанта. А также вам будет проводиться доплата за тестирование нового оборудования. Все вместе даст сумму, достаточную хотя бы для выживания. Оформлена она будет на ваши маму. Также будет оформлена страховка, дающая право на бесплатное медицинское обслуживание. Увы, на этом гарантированные плюсы заканчиваются.
– А что из не гарантированного? Я так понимаю, это и есть самое «вкусное»?
– Да, Вы правы. Прибор, в теории, стимулирует и воссоздает утраченные нервные связи. Вы, возможно, сможете двигаться. Хотя этому придётся учиться заново.
– А что насчёт зрения?
– Со зрением сложнее. Если вы в курсе, зрением и движением управляют разные отделы мозга. Мы разработали методику восстановления двигательных нервов. Но здесь есть одна тонкость. Устройство заказчика многофункционально. И позволяет подключить дополнительное оконечное устройство и блок обработки данных. Но удастся ли передать «картинку» в мозг – непонятно. Шанс маленький, но он есть. Но свет и тень, а также цвета, вы различать, скорее всего, сможете.
– Заманчиво. Возможность ходить, немножко видеть, достойная зарплата, бесплатное медобслуживание. Ну, прямо сбыча мечт. И в чем подвох? Огласите весь список, пожалуйста!
– А минусы вы должны оценить сами. Вам предстоит сложная и опасная операция. Даже не полостная, а нейрохирургическая. Без гарантии успеха. И с непредсказуемым результатом. Есть вероятность осложнений: от полного паралича до летального исхода. Ну, и речи о естественном восстановлении функций уже не идёт.
– Хм, какое интересное предложение. Некий ветеринар и нейрохурург-самоучка собирается вставить мне в черепушку непонятную железяку с неизвестными функциями, которая может меня прикончить или превратить в полный овощ. Зато с небольшой вероятностью восстановить работу рук и ног, и ещё более туманными перспективами различать свет и тени, взамен на минимальную оплату? Умеете же вы убеждать, Игорь Николаевич. Конечно, я согласен!
–-
Палату мне выделили уютную. Во-первых, я был в ней один. Во-вторых, в ней не было сквозняков. А вот солнышко в окошко заглядывало: тепло на щеке ощущалось, и койка, судя по всему, стояла неподалеку от окошка. Судя по эху, комната была размером со стандартную квартиру – примерно 3х4 метра. А вот замок заедал: чтобы он закрылся, приходилось сильно хлопнуть дверцей (очевидно, обычной филенкой).
Меня в комнату затащили на чем-то вроде кресла на колесиках. В лифт (когда забирали из дома) оно не вошло, так что по лестнице меня тащили два крепких мужика, пропахших табаком, луком и, немножко, алкоголем. А машина была новая: с автоподъемником, на котором меня подняли, чтобы закатить кресло в салон. Тут же устроился один из «грузчиков», и рядом со мной расположилась женщина (наверное, фельдшер, к которой грузчик обращался «Марина»). А последней в салон втиснулась Ма.
Ехали мы по достаточно ровной дороге (или машина была с хорошими рессорами), дорога заняла минут 40 (ну, насколько я могу определять время при отсутствии часов и телефона). Затем меня все те же мужики выволокли из салона. Кресло вкатили по пандусу на небольшую лесенку, затем вкатили в обширный (судя по эху от шагов) холл, немного прокатили по коридору и завернули в эту самую палату. Мама тут же начала рассовывать в тумбочки какие-то пакетики, что-то развешивать на вешалки (видимо, мою одежду для прогулок). Судя по всему, она слишком уж уверовала в мифический «прибор» разработанный во времена СССР. Ну, сильна у старшего поколения вера в качество и чудодейственность науки, которая была развита во времена их молодости именно в советских институтах.
Я вырос уже при новых реалиях, и был настроен чуть более скептически. Но, во-первых, противоречить Ма и отговаривать ее от попытки мне помочь, выражая сомнения и разрушая ее надежды, мне не хотелось. А во-вторых, меня тоже настраивало на миролюбивый лад волшебное слово «халява», так как загадочный Игорь Николаевич обещал сделать нейрохирургическую операцию совершенно бесплатно.
Особенно принимая во внимание усилия, которые Ма предприняла сразу после аварии. Ведь я почти все время находился в сознании. И четко слышал, что там доктора говорили о «потере кровоснабжения мозга», о «необратимых повреждениях» и необходимости спасать чудом сохранившиеся органы, чтобы помочь тяжелым больным. Да, мне жаль людей, которые годами ждут трансплантации донорских сердца, легких, роговицы, почек и прочей требухи. Но не за мой же счет! Тем более, что я, собственно говоря, еще и не умер. А меня уже собираются отправлять повышенной скоростью по дальним больницам, в том числе за рубежи нашей не такой уже большой родины.
Ну, а теперь, благодаря настойчивости Ма, у меня, возможно, появился шанс хоть немного исправить ситуацию и, хотя бы примерно разобраться в том, что же произошло в тот день на перекрестке, возле нашей «любимой» конторы. Уж больно все это выглядело подозрительно, по зрелом размышлении. Хотя вполне возможно, что я сам себя накручиваю, и у меня на почве стресса и травмы развилась паранойя. То есть излишняя подозрительность. И я ищу теорию заговора и происки врагов там, где имела место быть обычная нелепая случайность.
Но, как говорится, «если у Вас диагностирована паранойя, то это совершенно не означает, что за Вами не следят!» Самый растиражированный пример – Старина Хэм. Который посчитал, что у него развилась паранойя, раз ему постоянно кажется, что за ним следят, проверяют его корреспонденцию и прослушивают его телефон. И он, не желая терять остатки разума подвлиянием электрошоковой терапии, пустил себе пулю в голову из любимого ружья. И только спустя много лет выяснилось, что ребята из ФБР действительно следили за ним, просматривали его почту и прослушивали телефонные разговоры.
А что нам говорит разыгравшаяся паранойя? Что в тот день меня вызвал к себе старик Петрович, бывший особист, начальник местного «первого отдела». И долго намекал, что нужно соблюдать повышенные меры безопасности, ибо есть признаки, что враги-конкуренты усилили попытки перекупить наши производственные секреты.
