Вся наша хвалёная культура и цивилизация есть явления лицемерные по преимуществу, при которых шкаф блестит от полироля, но в каждом шкафу – свой скелет.

Протоиерей Андрей Ткачёв

1

Казалось, я плутал по незнакомому мне городу довольно долго. Час, два, а может, и все три… Я потерял счёт времени. Мне до жути хотелось найти способ покинуть этот урбанистический лабиринт, притом неважно, каким образом. Такси, вертолёт, самолёт – всё бы подошло. Но только – вот незадача! – за поворотом меня поджидал поворот, за улицей – улица. Снова и снова пёстрые дома убегали неровными рядами вдаль, а прохожие с нескрываемым безразличием отвечали молчанием на задаваемые мной вопросы: «Где я нахожусь?», «Кто вами управляет?», «Как отсюда выбраться?». Некоторые из них украдкой косились в мою сторону, иные ускоряли шаг или шарахались от меня, будто я прокажённый. До ушей то и дело доносился шёпот: «ты здесь никто», «незваный чужак», «сущий пустяк», «пятно на полотне бесконечности».

– Но пятно – это ты! Притом временное! Понятно тебе? – прокричал я прямо в лицо очередному жителю «каменного лабиринта».

Не обратив ни малейшего внимания на моё высказывание, тот обогнул меня по дуге и продолжил идти своим путём.

«Трусливые марионетки», – подумал я.

Эта мысль словно возвысила меня над ними, немного смягчив ощущение нарастающей обречённости.

Я осмотрелся по сторонам. Моё внимание привлёк высокий шпиль, выглядывающий из-за крыши двухэтажного здания, что стояло в конце улицы. Перейдя на бег, я направился туда и уже буквально через пару минут был на месте. Радости не было предела, потому что здание это оказалось железнодорожным вокзалом. Войдя внутрь, я зашагал по залу ожидания в сторону распашных дверей, что вели на перрон. Здесь было безлюдно и тихо, только эхо моих шагов разлеталось в стороны и рассеивалось где-то во полумраке куполообразного потолка. Я посмотрел на информационное табло, что висело на стене, возле окошка кассы. Красные строчки на нём, непрерывно моргая, сообщали, что меньше чем через пять минут на первую платформу прибудет скорый поезд № 1. Я подошёл к окну, выглянул на улицу. За ту пару минут, что я провёл внутри здания, погода успела кардинально измениться. Теперь снаружи шёл ливень, а небо затянули тёмные тучи, заслонившие своими разбухшими животами солнце. По-видимому, создатель окружавшего меня теперь пространства начинал злиться.

«Плохо дело, – начал размышлять я. – Ой как плохо. Так! Думай, Гектор, думай. Вспоминай, чему тебя учили? Недаром же ты лучший ученик в группе».

Я подошёл к двери, что вела на перрон, попытался её открыть. Но ручка вдруг растворилась прямо в руке. Деревянное полотно двери вмиг обратилось в металлическую пластину. Поверхность её несколько мгновений оставалась неподвижной, а потом задвигалась, искривилась, стала покрываться пузырями. Казалось, что с другой стороны своим адским пламенем её накаляли черти. Пузыри вздувались и лопались, разбрызгивая вокруг серую массу. Исполинская клякса, в которую обратился выход, принялась разрастаться в размерах, расползаться по сторонам, обволакивая собой всё, что попадалось на пути. Понимая, что зал ожидания вот-вот превратится в наглухо запаянный цинковый гроб, я принялся искать выход. Осмотревшись по сторонам, увидел, что одно из окон в самом дальнем углу зала пока ещё оставалось прежним, не тронутым этой металлической жижей. Не теряя ни секунды, побежал со всех ног к нему. Прикрыв руками голову, я оттолкнулся от пола что есть сил и прыгнул. Звон стекла, хруст рассохшейся рамы… удар тела об асфальт. Больно и неприятно, а ещё, кажется, я рассёк руку и бок. Лёжа на земле, я ощутил колючие капли дождя, что били по лицу и рукам, пропитывая влагой куртку и брюки. Щурясь, посмотрел в небо. Всполохи молний на секунду осветили всё вокруг. И в этом свете я увидел, как капли дождя на лету начали увеличиваться в размерах и обращаться в лёд.

– Града мне тут ещё не хватало, – выругался я, поднимаясь с земли и концентрируясь на защитном поле вокруг себя.

Меня окутал невидимый панцирь, ударившись о который, лёд либо отскакивал в сторону, либо разбивался вдребезги, не причиняя мне вреда. Приложив ладонь козырьком ко лбу, я зачем-то привстал на носочки, посмотрел вдаль. В этот самый момент оттуда, из-за крутого поворота, показался состав с чёрным, как сажа, паровозом во главе.

«По расписанию. Претензий нет», – подумал я и усмехнулся.

Появившись буквально из ниоткуда, паровоз мчал, шумел колёсами, гудел и извергал из себя клубы дыма, напоминая больше разъярённого монстра, чем средство передвижения. И, кажется, он не собирался здесь делать остановку, а наоборот, намеренно ускорялся. Почувствовав под ногами вибрацию, я глянул вниз и оторопел, обнаружив, что стою прямо по центру шпалы, аккурат меж двух блестящих, словно лезвия, рельсов. Я понимал, что остаются считанные мгновения до финала и что вряд ли в такой ситуации меня защитит мой невидимый панцирь. Нужно было срочно что-то предпринимать.

Отогнав страх, я с вызовом посмотрел на слепящий глаза фонарь паровоза и выкрикнул:

– СТОЙ! ДАЙ МНЕ СКАЗАТЬ! Прошу… – я зажмурился, выждал пару секунд, затем, осознав, что всё ещё жив и нахожусь на прежнем месте, открыл глаза.

Всё вокруг меня выглядело застывшим, словно я оказался внутри большой диорамы, накрытой сверху акриловым футляром и поставленной на полку в тёмной кладовке. Хотя что именно – всё. Была видна лишь передняя часть паровоза, подсвеченные его же фонарём градинки, что висели в воздухе, словно подвешенные на леску, и я, ослеплённый этим светом и всё так же стоявший меж рельс. Остальное укутывала непроглядная тьма.

– А ты хороша, Бестия, – произнёс я с вызовом в голосе. – Сколько меня за нос водила, жути нагоняла.

Я осмотрелся. Никого. Но внутреннее чутьё говорило мне, что рядом кто-то есть. Видимо стесняется, а может, и побаивается, ведь я вон как ловко с градом разобрался.

– Как ты догадался, что это моих рук дело? – раздался уже знакомый мне женский голос.

– Узнаваемый почерк, – пояснил я, оборачиваясь и всматриваясь в темноту, откуда доносился голос.

– Поясни, – попросила она.

– Сначала давай наконец-то познакомимся, – предложил я. – Моё имя Гектор.

– С врагами не любезничаю! – повысив тон, сообщила девушка.

– Ну хорошо. Хорошо, – я примирительно поднял ладони. – Буду звать тебя, как и прежде, Бестией. Договорились? А узнаваем твой стиль, потому как слишком много внимания уделяешь архитектуре: классицизм, ампир, модерн. Все здания не выше десяти этажей. Никаких тебе небоскрёбов или деревянных полуразваленных халуп. А ещё… что бы ни происходило по ходу незамысловатой пьесы, памятники, статуи и прочие достопримечательности ты не разрушаешь. Людишек ведомых… таких, как я, временных персонажей – это да, на раз-два, в расход…

– Ты знаешь, к чему снится вокзал? – спросила вдруг она таким холодным тоном, что мне стало не по себе.

– Нет, – я улыбнулся.

Хотелось показать ей разом бесстрашие и дружелюбие.

– Вокзал символизирует начало или завершение пути, – начала объяснять она. – Поезд – это воплощение возможности изменить свою жизнь или… – девушка высокомерно хмыкнула и неожиданно для меня выглянула из тьмы.

Нас разделяло буквально несколько шагов, но я не стал ничего предпринимать. Хотя наверняка мог успеть подбежать, схватить её за руку и вывести на свет. Мог… Или не мог. Не я сейчас и здесь являлся главным. Поэтому просто стоял, молчал, внимательно разглядывая Бестию и осознавая, что на этот раз она предстала передо мной в своём истинном обличье. Я это чувствовал. Высокая, бледнокожая, худая. Чёрные локоны, подстриженные под каре, падали на её лицо, частично прикрывая его. Но мне всё же удалось заглянуть в чёрные как ночь глаза. И там я увидел искорки любопытства, кружившиеся в танце вокруг огонька ненависти.