— Они существуют, — ответил спокойно Богдан.

— Хорошо я съездила в Третьяковку! А голова продолжает не болеть, Богдан! Осталось проверить остальное. Найдите эту женщину, любовницу Орлова. Я позвоню.

Богдан в этом не сомневался. Но вот, кто эта женщина

32

Пистолет

Дом, в котором жил Игорь Севостьянов, считался одним из самых дорогих и технически оснащённых в столице. Несмотря на то, что дом насчитывал порядка двадцати пяти квартир, соседи редко видели друг друга, так как лифт доставлял жильцов прямо в квартиру из гаража. Жильцы могли видеться только случайно, заехав в одно и то же время в гараж, или столкнуться в шикарном мраморном лобби у входной двери, выходя на пешую прогулку. Парадным входом активно пользовалась разве что прислуга, но и то в последнее время ей сделали отдельный вход, немного переоборудовав грузовой подъезд.

Игорь купил свою двухуровневую квартиру потому, что ему очень понравился интерьерный дизайн, да и дом находился недалеко от офиса Орлова, где он работал четыре дня в неделю. Марина долго не соглашалась переезжать в эту роскошь — она робела от такого великолепия и блеска.

— Почти тысяча квадратов, Севостьянов, тебе одному? Зачем эта дразнящая буржуазность и выпендрёж? — спросила она в самый первый раз, когда приехала к нему в гости, — почему нельзя жить в нормальном добротном доме и не чувствовать себя царём зверей среди кроликов?

— Мне некогда себя чувствовать раздутым идиотом, я работаю. Я работаю. Езжу, между прочим, на скромном седане. У меня даже водителя нет. И охранника. Я простой айтишник, — ответил ей Игорь, протирая очки специальной тряпочкой.

Но несмотря на робость и отрицание, Марина быстро оценила современный дизайн и технику, особенно кухню. Квартира продавалась даже с кастрюлями и сковородками. Каких только приспособлений для готовки там не было! И никогда ничем не пахло, даже если хотелось жарить баранину на открытом огне. Воздух фильтровался и ионизировался, шторы летали, с улицы не проникал ни один звук, свет полного спектра светил из любого нужного угла, температура поддерживалась по щелчку маленького пульта, а огромный мягкий белый ковёр в холле никогда не пачкался.

На втором месте после кухни ей нравилась их спальня — светлая, просторная, где не было ничего лишнего. В центре комнаты стояла огромная кровать из корейской берёзы, бархатный диван, кресло, обитое белым атласом, туалетный столик с пуфиком и красовались две высокие двери, тоже отделанные корейской берёзой. Одна дверь вела в мраморную ванную комнату, где всё было оборудовано для двоих, а другая — в гардеробную.

Над кроватью висела белая картина. Марина так и говорила «белая картина», потому что на ней ничего не было изображено, просто расписанное в разных направлениях белой краской полотно. Эту белую картину три на четыре метра Севостьянов купил у французского коллекционера на выставке в Центральном манеже. Её натягивали на раму прямо в комнате. Правда, при правильном освещении она играла своим рельефом и казалась загадочной. Посмотрев на неё пару недель, Марина согласилась, что в ней что-то есть, и стала садиться на кресло напротив кровати и поглядывать на «сложную» белизну. Это её успокаивало и помогало расслабиться.

У них началось всё незаметно. Один раз Игорь подвёз её с работы домой. Потом ещё раз. Сначала по дороге они обсуждали Орлова, что делать никак было нельзя, а они как нарочно, его обсуждали и обсасывали все его чёртовы косточки. В следующий раз Игорь опять пожаловался ей на его несносный характер, на что Марина рассмеялась. Кому-кому, а уж ей-то не знать, какой у Орлова характер! У них было, о чём поговорить, так как, в сущности, они знали о делах компании, как ни один другой человек, только, может быть, с разных сторон, да и работали вместе уже не первый десяток лет. Странным казалось только то, что сблизились так поздно и случайно. Ещё, у них получился сногсшибательный, страстный, необыкновенно чувственный секс у неё дома. После первой же ночи Севостьянов как переродился. Он забыл, точнее, вспомнил, что он мужчина в расцвете лет, а также состоятельный и умный. А Марина в его глазах стала той самой — красивой, внимательной, весёлой и хозяйственной. В доме всё сияло от чистоты и притягивало уютом. Севостьянов влюбился. А про Марину и говорить нечего, она боялась даже подумать о том, что с ней происходило.

— У тебя опять бессонница? Когда же это кончится? Никогда? — встревоженно спросила Марина с кровати среди ночи. Ей никак не удавалось уложить Игоря в постель. Он сидел на кресле в спальне в халате на голое тело, зевал, но не ложился.

— У тебя вот кончилось. Ты теперь безработная и беззаботная.

— Дурак ты, Севостьянов! Ты хоть понимаешь на самом деле, кто этот монстр Орлов, который пьёт твою кровь каждую секунду?

— Чёрт с рогами, вот кто он, — Игорь опять зевнул.

— Ну, наконец-то! А ты кто?

— Я? Бесчувственный козёл, который ему служит, и выгоняет на улицу тысячи людей. Что они будут делать? Разве так можно? Манечка, разве так можно?

— А избирательная кампания? Давай, двигай эту нелюдь во власть, давай! Ты же всё можешь! И ведь лезет напролом! С его то деньжищами!

— Я знаешь, давно думаю Орлов иногда мне говорит такие вещи, которые нормальный человек ну, никак не должен знать. Никак не должен знать Он может, например, поправить мне программу в таком месте, где бы я сам не додумался. Не додумался. Но сказать, что он сверх гениальный, язык не поворачивается. Нелюдь. Ты права. Ты права. Жестокий и безразличный. Ты права. Хрена ему лысого, а не депутатский мандат!

— Спать ложись, в конце концов!

— Что бы я без тебя делал, Манечка? Ложусь. А знаешь, какие города можно построить с его деньгами и с его технологиями? Я всё придумал уже. Нигде такого ещё нет. Мы бы первые это сделали. Только представь, роботы работают, а люди занимаются своим развитием, здоровьем, спортом, учатся и учат других, воспитывают детей, старики никого не раздражают, всего полно — еды, искусства, — Севостьянов глубоко вздохнул, — четыре тысячи человек выбросить на улицу! И я это делаю своими руками! Своими руками! — Игорь поднялся с кресла, — пойду попью воды. Я быстро. Я быстро.

Марине тоже не спалось. Разве уснёшь, когда такие темы поднимаются? Не спальня, а телестудия какая-то.

Игорь вернулся довольно скоро со стаканом воды в руке. Поставил его на свою прикроватную тумбочку и наконец сел на кровать.

— Слышь, я до сих пор не уяснила две вещи про этого ублюдка, — Марина подсунула подушку под спину и села в кровати.

— Какие? — с радостью спросил Игорь, то есть можно было ещё не ложиться.

— Почему он сходил с ума по Булавиной и не пропускал ни одного спектакля с её участием? Помнишь, сколько у нас было фарфоровых корзин для цветов? Ты же видел эти корзины у меня в приёмной?

— И вторая вещь? Ну-ка, ну-ка — Игорь опять встал и уселся в кресло.

— У него была своя уборщица, тайка Пен-чан. По-русски, типа, не говорила и не понимала.

— Да, я слышал что-то про неё.

— Что ты слышал? — Марина насторожилась.

— Охранник мне как-то жаловался, что полез к ней в сумку, которая зазвенела на проходной, а там женская одежда, комплекты постельного белья, плётка и игрушечный пистолет. Знаешь, такие делают пистолеты, которые внешне от настоящих не отличишь?

— Ну, и наручники, наверное. Только не верю я, чтобы Орлов с этой тайской сарделькой играл в сексуальные игры, — вздохнула Марина, — треплется твой охранник, интерес к себе разжигает, дуралей. И потом, зачем это тебе, главному айтишнику, человеку с самого верха, какой-то охранник будет рассказывать про уборщицу? — удивилась Марина.

— Ой, Манечка, любите вы, женщины, нитки с пиджаков снимать. Точнее, волоски. Я просто его очень давно знаю, с детства практически. Практически с детства. Ну, иногда и спрашиваю, как жизнь, то да сё, что слышно. Делаю ему мелкие одолжения, а он мне. А он мне делает.

— Ну, и что?