– Тогда мы, конечно, утопили бы два-три их корабля на рейде! – тут же ответил, как на знакомый уже вопрос, Желтышев.

– Д-да, утопили бы, я не сомневаюсь, – как будто даже обиженно отозвался Нахимов, – но пока утопили бы, они нам могли бы наполовину уничтожить арсенал-с, наполовину город-с! А форты были бы обстреляны с тылу-с! И я даже уверен-с, что они пытались форсировать рейд, почему и подходили близко к заграждению-с!.. Они могли бы также высадить десант и захватить вашу батарею с суши-с – вот что они могли сделать-с!

Нахимов даже разгорячился, как будто сам в воображении командовал огромной атакующей эскадрой союзников.

– Не забывайте того, что они были в десять раз сильнее по огню, чем все форты вместе взятые-с, и что у них стояли при орудиях матросы, а не солдаты… Да… вот-с… А как действовали ваши артиллеристы? – спохватился Нахимов.

– Выше всякой похвалы, ваше превосходительство! – восторженно ответил Желтышев, точно был он и не пожилой уже человек и не полковник, а восемнадцатилетний прапорщик вроде одесского Щеголева.

– А-а! – протянул Нахимов, тем самым как бы предлагая полковнику высказаться полнее и обстоятельней.

– Сначала они были, конечно, как ошпарены кипятком, – продолжал возбужденно Желтышев, глядя снизу вверх в голубые глаза Нахимова. – Потом горячились зря, палили в белый свет, но скоро взяли себя в руки, разделись – жарко стало! – и потом уже действовали отлично: выше всякой похвалы.

– Представьте список особо отличившихся на предмет награждения, – казенной фразой отозвался Нахимов, но левая рука его, дотянувшись до плеча полковника, задержалась на нем, точно он хотел ласково погладить командира батареи за то, что он в восторге от своих артиллеристов.

– Слушаю, ваше превосходительство, – отозвался полковник. – Вот этот фас батареи, – показал он на орудия, обращенные жерлами к рейду, – бездействовал, и прислуга отсюда сама перешла к действующим орудиям на помощь… Так же и для подноски бомб из погреба, потому что у нас в начале боя при каждом береговом орудии находилось только по двадцать бомб… Был такой еще случай с одним часовым из рот прикрытия, ваше превосходительство, – спешил рассказать полковник. – Он стоял на часах вот там, где теперь все разворочено. Там был склад ручных гранат, при них полагается по уставу пост… Вдруг попадает в этот склад граната… совсем другого свойства, отнюдь не ручная, и весь склад взорвался. Но была такая канонада, что никто этого взрыва стекляшек и не расслышал, один только часовой остался не у дел, хотя жив и невредим… Ждал смены – смены нет. Оказалось, в прикрытии его разводящего ранило. Смены нет, однако и склада уж тоже нет. Спрашивается – зачем же ему стоять? Только чтобы зря его ранили или убили? Я его снял с поста своею властью. Однако он к прикрытию не пошел. «Дозвольте, – говорит, – мне тут что-нибудь делать». – «Нечего, – говорю, – тебе тут делать, пехоте». И как раз мимо шел с двумя зарядами из погреба канонир Прокопенко, а в него ударило ядро и убило наповал. Другой бы, видя такое, растеряться мог, а этот часовой ко мне: «Дозвольте заряды заместо него донесть!» Дозволил, конечно. Так он и работал на подноске зарядов и бомб до конца пальбы, а ведь от погреба до орудий четыреста шагов!

– Вот-с, вот-с, видите-с!.. Вот и его тоже в список внесите-с. Непременно-с!

Глаза Нахимова лучились, и уже обе руки его легли на плечи Желтышева, когда он говорил этому артиллерийскому полковнику, точно лейтенанту флота:

– Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы с вами только пружины, которые на него действуют, да-с! Матрос управляет парусами, он же наводит орудия на неприятеля, он же бросится на абордаж, все сделает матрос, если мы с вами забудем о том, что мы помещики, дворяне, а он – крепостной! Он – первая фигура войны, матрос, да-с! А мы с вами – вторые-с! Он матрос – вот кто!.. Так же и солдат! – заметил вдруг Нахимов, что он говорит с сухопытным полковником и что в отдалении, выстроившись, ждут его не матросы, а солдаты-артиллеристы.

И он пошел к ним наконец, высокий, сутуловатый, в своем длинном сюртуке с густыми эполетами, с георгиевским большим за Синоп полученным крестом на шее и с полусаблей на портупее, продетой под эполет. Брюки его внизу от частой верховой езды были сильно помяты, встопорщены, покрыты гнедой лошадиной шерстью, когда он подходил к артиллеристам.

– Здорово, друзья! – звонко крикнул он, приложив пальцы к козырьку фуражки.

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – радостно отозвались роты.

– Благодарю вас!

– Рады стараться, ваше превосходительство! – загремели солдаты.

– Вы защищали Севастополь как герои! – взволнованно продолжал Нахимов. – Вами гордится наш славный город!.. Если все мы будем действовать, как вы, то скоро прогоним от стен Севастополя врагов, как вы прогнали союзный флот… с большим уроном для них прогоним!.. От всей души благодарю вас, друзья! – И он поклонился солдатам, держа руку у козырька фуражки.

Неистовым «ура!» отвечали на это солдаты, и расстроился парадно-чопорный строй. Никто не командовал «вольно!» – это сделалось как-то само собою, что фронт – святое место по правилам дисциплины того времени – сломался, и разнообразно изгибались солдатские шеи, чтобы можно было как следует разглядеть необычайного адмирала, который только что называл их друзьями и о котором все слышали как об адмирале геройском.

– Господа офицеры! Прошу ко мне! – крикнул Нахимов.

Офицеры вышли. Их было не так и много в двух ротах.

Каждому из них, от капитана до прапорщика, Нахимов жал руку, вглядываясь в них пристально и признательно, а уходя с батареи, окруженный ими, он говорил:

– Союзники думали, что Севастополь – это другой Бомарзунд, где и казармы-то не были достроены, и орудия были малых калибров против всего флота Непира… Теперь наконец они будут знать, что такое Севастополь!.. Просто уму непостижимо, что писали о Синопском бое в английских газетах и как это печатали! Писали даже, что один из моих лейтенантов ворвался в разбитый турецкий корабль, нашел там в каюте капитана этого корабля, который, натурально, хотел ему сдаться… Но он, лейтенант мой, будто бы убил этого турецкого капитана, отрезал от убитого кусок мяса, – не сказано только было, откуда именно отрезал! – и… и, представьте себе, будто бы съел сырьем-с! Да-с, сырьем-с! И вот за этот подвиг был представлен мною к Георгию четвертой степени, каковой и получил-с! Вот каковы эти английские журналисты-с! Мы, по их мнению, людоеды-с! Однако мы вот отбили атаку огромного их флота и заставили уж замолчать французские батареи на Рудольфе… А сегодня завтра, может быть, и английские молчать заставим, если будем все действовать, как вы вчера. И наш… Владимир Алексеич… может тогда спать спокойно… в своем гробу… Он свое дело сделал… хорошо сделал… А мы по его стопам…

В это время Нахимов подошел уже к лошади, оставленной под присмотром казака-ординарца, и мог, отвернувшись к ней, смахнуть движением руки непрошено проступившие на глаза слезы.

Когда же привычным уже движением взобрался он на своего гнедого, то обратился к офицерам голосом уже вполне окрепшим и словами начальнически точными:

– Из приказа по гарнизону вам, господа, известно, что похороны генерал-адъютанта, адмирала Корнилова назначены на пять с половиной вечера… Так вот, господа, прошу свободных от нарядов по службе к этому времени в Михайловский собор…

А канонада между тем продолжалась, и только на бастионах пятом и шестом, против которых действовали французские батареи, могли бы сказать, что интервенты значительно ослабили свой огонь; севастопольцы же слышали, что так же грохотало и так же визжали и тупо шлепались ядра на улицах и рвались бомбы.

Очень немногие из севастопольцев знали, что вечером 5 октября английские батареи Зеленой горы, почти сравнявшие с землею третий бастион и соседние с ним редуты, как нельзя лучше подготовили весь этот участок обороны для штурма, и штурм этот очень трудно было бы отразить, если бы в дело были пущены осаждающими большие силы. Бруствер был уничтожен, ров завален, собрать сразу к этому месту достаточное число защитников было невозможно, и если бы англичане заняли третий бастион, то они зашли бы в тыл Малахову кургану и таким образом с одного удара могли бы занять всю Корабельную сторону.