— Я не понимаю, — проговорила я.

Глаза Кейси распахнулись шире.

— Происходит что-то очень странное, — продолжила я.

Я вспомнила, как слова сказки лились из моего рта сами собой. Как приоткрылась дверь в подвал. Как по полу потянуло холодом. И, вздрогнув, вспомнила про свечение, которое мы увидели прошлой ночью.

— Что это такое? — прошептала я.

— Лекси, не злись, пожалуйста, — Кейси наморщила лоб, — но… мне кажется… возможно, ты переутомилась.

— Нет! — а как же плита? — Вода кипела, а я…

— Лекси, — Кейси приобняла меня своей тонкой рукой, — это я включила плиту.

— Но… когда ты успела? Почему ничего не сказала?

— Минуту назад, когда ты была в столовой, — сказала она, сглотнув.

— Да, но…

— Тебе надо расслабиться, — перебила она меня. — Ты сама себя накручиваешь.

Я обвела кухню взглядом. От лампы лился теплый свет. Приятно пахло острой говядиной, которую я только что выкинула.

— Может, ты и права, — признала я.

— Да точно тебе говорю, — сказала она. — Садись. Дорисуй дерево.

Я села. Я была слишком сбита с толку, чтобы возражать.

Я вовсе не великий художник, но Кейси, похоже, завораживали линии, которые я проводила. Она сложила руки на столе, положила на них голову и наблюдала.

— Ты так смотришь, что я начинаю нервничать, — сказала ей я.

— Извини, — ответила она и отодвинулась.

Я сосредоточилась на силуэте ствола: толстом, но изящном, слегка изогнутом. С маленькими дуплами. Я нарисовала сломанный сук, а в другом месте — тонкий слой свежей коры, который уже почти прикрыл образовавшуюся на дереве рану.

Краем глаза я видела, как Кейси ерзает напротив меня и чем-то щелкает. Ей было интересно, но она не хотела это показывать.

Наконец я распрямила спину и посмотрела на свой рисунок.

Ого.

Щелк-щелк.

Я никогда не рисовала ничего подобного. Обычно мои рисунки довольно схематичны, хотя, глядя на них, можно легко понять, что я хотела изобразить.

Это дерево никак нельзя было назвать схематичным. Оно все состояло из деталей. Стиль рисования не был похож на мой. Как будто эти линии провел кто-то другой…

Так же как и сказку рассказывал кто-то другой.

Щелк-щелк.

Внезапно мне стало плохо.

Щелк-щелк.

Я резко отодвинулась от стола и посмотрела на Кейси.

— ПРЕКРАТИ! — закричала я, напугав и ее, и себя.

Она остановилась, уже занеся палец для следующего щелчка. Ее глаза испуганно округлились, когда она поняла, что именно делает.

Она снимала заднюю крышку моего фотоаппарата и ставила ее на место.

Значит, на пленку попал свет, и теперь она испорчена.

— Извини! — пискнула она, когда я вырвала фотоаппарат из ее рук и захлопнула крышку. — Лекси, я не хотела…

— Замолчи, Кейси, — сказала я. — Или я тебя убью!

Я выбежала из кухни и понеслась вверх по ступенькам. Кейси побежала следом, держась от меня на безопасном расстоянии. Ее рот округлился, глаза покраснели. По щекам текли слезы.

— Я не верю тебе! — крикнула я. Потом забежала к себе и захлопнула дверь.

Из соседней комнаты раздался мамин голос:

— Девочки, перестаньте шуметь. Я же работаю!

Я застонала от Злости и стукнула по подушке кулаком.

Через пару минут я услышала, как Кейси устало зашла в свою комнату и закрыла дверь. Я почувствовала себя немного виноватой, но не настолько, чтобы пойти ее утешать.

Пусть подумает о том, что натворила.

В одиночестве.

9

ТОЙ ночью я плохо спала. Думаю, меня можно понять. Во сне я снова и снова падала, но за секунду до того, как разбиться о землю, в ужасе просыпалась.

Я вертелась и смотрела на время примерно каждые полчаса. В конце концов в полшестого утра я решила, что нужно вставать. Хоть не высплюсь, зато успею проявить то, что осталось на пленке.

Я направилась в крошечную гостевую ванную комнату в конце коридора — мою фотолабораторию. Я старалась не думать об испорченных кадрах, так что у меня была возможность поразмышлять обо всех остальных странных событиях прошлого вечера. Когда я проходила мимо двери Кейси, у меня по коже побежали мурашки. Но стоило дойти до места назначения, и меня накрыла волна спокойствия. Ощущение счастья.

Я включила фотофонарь (не спешите удивляться, это всего-навсего красная лампочка) и задернула черную занавеску, чтобы через щели в двери не проникал свет. Все мысли о кипящей воде, психически неуравновешенной сестре и родителях, которых никогда нет рядом, исчезли без следа.

Сейчас почти все делают цифровые фотографии, и в этом нет ничего плохого. Это просто не мое. Я бы сказала, что, когда снимаешь на цифровой фотоаппарат, ты словно находишь что-то новое. Но когда работаешь с пленкой, творишь это что-то сам. А еще я люблю проводить время в фотолаборатории. Здесь можно отдохнуть от сестры и родителей.

Оборудование у меня неплохое. Мы с папой переделали ванну в столик, на котором теперь стоят лотки с реактивами. Я купила с рук старенький фотоувеличитель. Над столиком протянула бельевую веревку, чтобы просушивать пленки и готовые снимки.

Вот что забавно: когда мы переехали сюда, вся ванна уже была в пятнах от реактивов, а под раковиной нашлись баночки с проявителем и закрепителем. Значит, кто-то превратил эту комнату в фотолабораторию еще до меня. Наверное, такой дом, как у нас, не может не способствовать творческому самовыражению. Может быть, собирая коллекцию кукол, Кейси не просто поддается потребительскому безумию (как я иногда говорю, чтобы позлить ее). Может, таким непривычным образом она выражает себя.

Я вставила пленку в катушку и налила в бачок проявочный раствор. Теперь нужно было немного подождать. Чтобы не терять время, я аккуратно разобрала фотоаппарат и протерла линзу.

Запищал таймер. Я раскрутила пленку и подвесила ее на веревку, закрепив прищепкой. Потом включила старый мамин фен и пару минут обдувала ее холодным воздухом. Пленка должна быть совершенно сухой. Если она будет влажной или даже хотя бы немного липкой, фотографии не получатся.

Потом я разрезала пленку на части, по пять кадров в каждой, чтобы сделать обзорный лист. Это когда кусочки пленки кладут прямо на фотобумагу, чтобы получился целый лист маленьких черно-белых фотографий. Нужно это для того, чтобы выбрать, какие именно снимки ты хочешь увеличить. Нельзя печатать все подряд — это напрасная трата фотобумаги, а стоит она недешево. Нужно выбрать только удачные кадры.

Я положила кусочки пленки в прозрачный кармашек, нажала на кнопку, наклонилась вперед и поднесла его к свету. После разрушительных манипуляций, которые Кейси проделала вчера вечером, я не ожидала увидеть ничего, кроме черноты.

И с облегчением выдохнула — оказывается, от напряжения я едва дышала.

Снимки не засветились.

Я достала лист фотобумаги из тщательно закрытого черного пакета, который стоял под раковиной, и положила негативы прямо на него. Включила фотоувеличитель — лампа освещала пленку в течение пары секунд, потом погасла. Я взяла бумагу и опустила ее в лоток с проявителем: на этом этапе на бумаге проступают очертания фотографии. Обожаю наблюдать за этим процессом. Интересно следить, какие элементы проявятся первыми.

Я достала обзорный лист и положила его в стоп-ванну, чтобы удалить остатки проявителя из эмульсионного слоя фотобумаги. Потом отправила его в закрепитель — нужно, чтобы на листе не осталось никаких светочувствительных элементов. Наконец, перенесла его в лоток с холодной водой. Теперь осталось только под лупой внимательно изучить то, что получилось.

Я выкрутила колесико увеличения на максимум и склонилась над фотографиями.

Они были очень красивые: черное небо, большая белая луна, точечки звезд… На переднем плане возвышался дом, словно излучающий молочно-сероватое сияние. Изображения были немного нечеткими — видимо, по вине Кейси. Конечно, неплохой эффект получился. Но я все равно жутко злилась.