Когда потом следователь с нажимом в голосе спрашивал, не было ли в тот день ничего странного, настораживающего, Ася предпочла бы скорбно и даже профессионально сообщить, что да, мол, нехорошо кольнуло сердце, как-то особенно по-матерински ёкнуло, но – нет. Обычный был день, самый что ни на есть обычный.

Она без сил возвращалась домой на метро и мысленно ругалась на мамаш, которые водили к ней своих неуправляемых детей, ожидая волшебных пилюль или таких же пинков и не желая признавать свою родительскую никчемность. Асю это удручало – как деньги платить докторам, и приличные деньги, так они готовы вкладываться, а как провести со своей же кровиночкой лишний час в день, так в кусты. Устали. Некогда.

Тьфу. Она этого не понимала. Они с дочерью всегда жили вдвоём и были близки, насколько это возможно в её семнадцать лет. Отец на горизонте не появлялся, но Ася вовсю старалась компенсировать отсутствие мужского начала в их крошечной, но слаженной семье. Они были командой. Так она следователю потом и сказала, но тот почему-то скривился, будто кислятину надкусил. Не поверил, а зря, отношения у них были, можно сказать, идеальные. Не без мелких бытовых трений, конечно, но без настораживающих маркеров.

На тот вечер в планах был ужин, который приготовит Тома – неаполитанская кухня, продукты с матери, готовка – с дочери. Кухню выбирали по очереди: кто выбрал, тот и готовит.

Ася аккуратно отперла замок и машинально прислушалась и принюхалась – на кухне темно и едой или горелым не пахнет, а у дочери в комнате тишина. И табличка на дверной ручке повёрнута «зелёной» стороной светофора – значит, взрослым можно входить. Ася надела тапочки, помыла руки и постучалась – разрешённый сигнал «светофора» не отменял нормы этикета.

Дочь валялась поперёк кровати с плюшевыми наушниками – её излюбленная поза, и при виде матери она резко захлопнула ноутбук, выключила музыку и гневно уставилась на невольного нарушителя:

– Ты чего врываешься, мам?!

– Там был зелёный, – быстро оправдалась Ася, – я не нарочно, прости.

– Да? – Тома сразу успокоилась. – Ну ладно тогда. Я давно пришла и забыла перевесить табличку.

– А что у нас с ужином? – деликатно напомнила Ася, в душе сокрушаясь, что теперь небось придётся варить макароны или пельмени, а это лишние калории. Не похудеешь. – Тоже забыла?

– Ой! – Тома вскочила и убрала компьютер на стол, поглубже под учебники. – А сколько уже? Ладно, мам, я сейчас исправлюсь! Я быстро!

Тома демонстративно рванула на кухню и принялась метать на стол все ингредиенты по списку. Ася тоже нацепила фартук, еле сдержав разочарованный вздох – есть на ночь не в её правилах, но инициативу надо приветствовать.

И подошла к дочери, зверски кромсающей бедную рыбу, чтобы обнять сзади.

– Обнимашки, – примирительно прошептала Ася и заодно клюнула тонкую, по-девичьи трогательную шею.

– Три, – автоматом посчитала Тома, – не забудь ещё один раз после ужина.

– Не надо акцентировать, что обнимашек должно быть ровно четыре, тогда эффект пропадает, – Ася не одобряла, когда дочь со скрытой насмешкой относилась к введённым в детстве маленьким традициям, хотя и понимала, что бунт неизбежен. В тринадцать Тома часто отказывалась обниматься, но через пару лет традиция всё же заново устоялась и Ася этому радовалась.

– Я просто переживаю, что ты забудешь, – невинно хлопнула шикарными от природы ресницами Тома.

– Подлиза, – Ася пихнула дочь в бок и занялась салатом.

Она гадала, скажет ли Тома что-то про неловко спрятанный от материнских глаз экран компьютера, но всё же удивилась, когда та вдруг торжественно объявила:

– Я хочу пойти на свидание.

– Вот как? – промурлыкала Ася, вонзая нож в лимон. – И ты спрашиваешь у меня разрешение? Ты же знаешь, что имеешь право сама выбирать себе друзей? В том числе и противоположного пола?

– Ну я просто так, чтобы ты знала, – буркнула Тома.

– Хорошо. Я и не против, потому что доверяю твоему вкусу. Расскажешь, кто он и где вы познакомились?

– Ты же сказала, что доверяешь, – сыронизировала дочь.

– Но мне же интересно! У тебя есть полное право на личное пространство, но я могу дать совет, как друг.

– Конечно. Его зовут Никита. Он студент. Не знаю, какого курса. Мы пойдём гулять в парк. Там и познакомились.

– Звучит заманчиво, – поощрительно улыбнулась Ася.

Она даже призналась потом следователю, что перед сном удалённо проверила историю браузера дочери и самолично пробила некоего Никиту Мяснова, студента-медика третьего курса Пироговки. В соцсетях всё вполне невинно, фото многочисленных девочек и прочей ереси нет, только он показался ей слишком взрослым для школьницы.

Но Ася решила пока понаблюдать, получить больше информации. А запретами тут всё равно ничего не добьёшься.

Тома почти бежала к условленному месту в парке, но всё равно опоздала. Её подруга явно давно стояла там и испуганно жалась к углу беседки, высматривая парня в просвете между кустами. Тома быстро скользнула к их скамейке и язвительно шепнула прямо в ухо:

– Ну что, не пришёл твой кавалер? Неужели всё было зря? А я целый спектакль разыграла для мамы, весь вечер слушала лекцию о безопасных контактах! – Тома мученически закатила глаза, но Катька завистливо ахнула вместо предполагаемого сочувствия.

– Везёт! Твоя мама всё тебе разрешает, а меня бы убили только за то, что я в его сторону посмотрела.

– Но сейчас-то ты жива, – обиженно брякнула Тома и встрепенулась, разглядев за спиной подруги одинокий мужской силуэт, – так что наслаждайся каждой минутой, пока я тебя прикрываю! Я не всегда такая добрая.

Парень нырнул к ним сквозь прореху в кустах и весело подмигнул Томе, а Катька резко обернулась и уставилась на него, как заворожённая. Идиотка, если так пялится на мужика, он сбежит дня через два. От ужаса.

– Дышать не забывай, – посоветовала Тома, а Катька громко выдохнула, покраснев до корней волос, когда Никита ласково, но мимолётно коснулся её щеки и тут же убрал руку.

– А ты, значит, та самая Тома?

– Та самая, – резковато ответила Тома, но парень ничуть не смутился и продолжил рассматривать новую девушку поверх Катькиного плеча. Вообще-то он понравился ей гораздо сильнее, чем она ожидала, потому Тома и ощетинилась – чтобы не выглядеть соперницей перед этой раззявой. Другого шанса на личную жизнь у Катьки может и не быть, а Тома своё ещё возьмёт – планета большая, народу много.

И Тома заранее нарисовала жалостливый портрет картавого студентика, чудом дорвавшегося до самой недоступной девочки в их школе, и приготовилась посмеиваться над этой нелепой парочкой, но Никита был не таков. Отнюдь. Он по-хозяйски оглядел узкий таз Томы, задержавшись на длинных ногах и красивых коленях, торчащих под лохмотьями, оценил грудь третьего размера и вернулся к дерзким глазам.

Уже не таким дерзким, слишком уж властным был этот взгляд, как будто у Никиты была какая-то власть над Томой.

– И часто ты оказываешь подобные услуги, та самая Тома? – прищурился он, беря Катьку за руку. Та сомлела от счастья и неверяще поглядела на Тому, приглашая порадоваться за неё.

– В первый раз. Эксклюзив для Катьки, но ты обращайся, если что.

– А почему такие сложности, я так не понял, – Никита театральным жестом предложил девочкам пройтись по боковой аллее, – у тебя предки сектанты, что ли? Почему тебе нельзя ни с кем общаться, Кать?

Катька заморгала, но всё-таки обрела дар речи и возмутилась:

– Почему же ни с кем? С ней, – она показала на Тому, – можно.

– Это я уже понял. Но почему больше ни с кем?

– У меня был старший брат Костя и с ним случилась очень плохая вещь несколько лет назад, вот с тех пор родители надо мной и трясутся. И они никакие не сектанты, просто боятся.

– Ясно. А что именно случилось с твоим братом? Что-то из разряда «жесть»?