Матрос, кажется, такой чепухой, как чтение, не занимался вовсе. Он жил исключительно созерцанием и по-своему, наверное, очень любил реку, природу. Если Баранову суждено совершить какой-нибудь подвиг, Паша такой и предложил бы ему соорудить памятник: изобразить участок кормы с фальшбортом, на ней – бронзовая фигура Баранова. Ногой матрос опирается на кнехт, попирая при этом не только чугунину, но и судоходные традиции. Но, он ведь всегда был себе на уме! И подвиг его, очевидно, также должен быть подобного плана, замешанный на упрямстве. Скажем, не допустил к кассе вооруженного грабителя, приняв его за наглеца, пытавшегося влезть без очереди за бутылкой. Задержал, скрутил, но сам получил пулю от разбойника, или злодейский удар ножом. И в герои его записали, прежде всего, потому, что надо же где-то брать положительные примеры для подрастающей молодежи в наше спокойное время, преисполненное для каждого советского человека уверенности в завтрашнем дне?

В глазах у Рыжего застыло удивление, когда он увидел, как Паша вслед за капитаном собрался покинуть катер. Мария не выразила отрицательных эмоций по поводу отцовского выбора, как ни старался Паша прочитать их в ее глазах, глядя поверх коробки с телевизором, врученной ему Василием Викторовичем.

– Мария, может, я помогу? – пытался утопающий рыжий хлюст ухватиться за соломинку.

– Толоконников, нас работа ждет! Сейчас отчаливаем, – напомнил вышедший проводить капитана Тузьев своему практиканту, к великому злорадству Павельева. – Там без тебя обойдутся.

На пристани капитана и Марию встречала приветливая женщина. Паша поздоровался и терпеливо стоял в стороне, поставив коробку на скамью, пока они обнимались-целовались.

– Тетя Таня, это Павел, – представила его Мария своей родственнице.

– Жених твой? – живо спросила тетя Таня, не разобравшись в ситуации, весело глянув на Павельева.

– Практикант, – поспешил ответить за Марию сам Паша, боясь услышать от красавицы что-нибудь оскорбительное для себя, типа: «Этот? Мой жених?!»

– Павел проходит стажировку на папином катере, – неожиданно покраснев, пояснила Мария.

– Ну, так что же? – не унималась тетя Таня. – Одно другому не мешает.

– Пойдем, сестра, – обнял женщину Василий Викторович. – Тебе лишь бы Машуню сосватать!

– А что? Парень симпатичный! Худенький только… Ну так мы его молочком деревенским напоим!

«Сейчас бы в самый раз водки хряпнуть!» – подумал Павельев. Он сохранял выдержку из последних сил.

Когда они поднялись в горку, Паша увидел лошадь, запряженную в телегу.

– Как тебе наш транспорт? – спросил Василий Викторович, кивая на коняшку.

– Ух, ты! – восхитился Паша. – Вот это класс! – Он так обрадовался, что отбросил всякую сдержанность, показав Марии белые зубы в широкой улыбке. Лошадь, кажется, тоже улыбнулась ему, явно нарушая свои принципы. А другим даже и не думала. Особенно Дружок ее насторожил. Лошадь стала косить на собаку диким глазом, явно опасаясь от нее какой-нибудь подлянки. Но пес был настроен мирно.

Паша водрузил свою поклажу, принял у Марии ее сумки, подал, не без трепета, руку, чтобы она забралась на повозку. Василий Викторович поставил свои две тяжелые сумки, седоки устроились, прозвучала команда тети Тани: «Но-о!» – лошадь тронулась с места.

Неизвестно, долго ли ее запрягали, но везла она не торопясь. Удивляться, что телега катится медленно, не приходилось. Лошадиная сила в их транспорте, как ни крути, была всего одна. Несмотря на то, что в повозке собрались одни русские, не было похоже, чтобы кто-то страдал за отсутствием быстрой езды. Капитан, конечно, привык к тому, что пароходы и провожают не так, как поезда, и идут они потише.

Маша сразу стала расспрашивать тетю про каких-то своих знакомых в деревне, а Паше вообще все нравилось. Он никогда прежде не катался в повозке. Слушал скрип колес, —телега, видимо, была не смазана, – вдыхал запах, смотрел на покачивающийся лошадиный круп перед собой. Неловко ему сделалось лишь когда на землю стали шлепаться конские яблоки.

– Э-э! – откашлялась Мария весело.

– А я швабру не взял! – вспомнил Паша. Девушка рассмеялась.

Дом у тети Тани оказался большой. В хлеву хрюкали свиньи. Не то, чтобы эти звуки были с детства Паше знакомы, но все же в деревне он уже бывал. Коль скоро при встрече разговор заходил про молоко, наверное, и корова у них имеется. А, может быть, даже удастся покрутить хвоста бычку, чтобы опробовать занятие, которое ему, по словам матери, светит, если его все же выпрут из института.

Василий Викторович провел Пашу к неказистому «домику неизвестного архитектора» в углу участка, рядом с которым были сложены свежие доски, столбы, жерди.

– Вот, хочу сортир новый соорудить, один не успею, потому и попросил тебя. Хотя бы крышу надо сделать сегодня.

– Какова моя задача? – спросил Паша.

– Отрыть яму, пока я все пилю в размер.

– Ну, что же, давайте лопату, – спокойно согласился Павельев.

«Не думал я, что Дружок меня так далеко заведет», – мысленно сказал он себе. Его «проводник» меж тем как ни в чем не бывало устроился под яблонькой.

«Главное, что работу не начнешь с привычного тяп-ляпа, – продолжал мысленно ворчать Паша, – потому что, если психанешь, так даже выгуляться, чтобы успокоиться, будет не с кем». Мария с собой вряд ли позовет, а сам он напрашиваться не станет.

То, что у девушки подбирается компания, Паша из своего угла отметил. Она уже весело разговаривала с какими-то подругами, прознавшими о ее приезде.

– Лопату я дам, – сказал отец Марии, – но пойдем сначала молочка выпьем, переоденешься.

Да, переодеться было бы неплохо, поскольку Паша на катере старался всегда хорошо выглядеть по понятной причине. Жалко было бы испортить джинсы «Вранглер», на которые ушла целая мамина зарплата. Что же касалось молока, то тетя Таня ошиблась. Отпаивать Пашу тут не для кого. Единственное на что он, будучи оставленным Марией с ее папой, может надеяться, – разрешение ночевать на сеновале. Тогда безответно влюбленный, мучаясь бессонницей, будет слушать, как «девки голосистые звонко поют» на улице, куда его они с собой не позвали. Зато звезды у него не отнимут. Извините, звезды все – его! Не считая Марии Вересковой.

Июньская ночь обещала быть сказочно теплой, даже жаркой. Пока Паша и не представлял себе, насколько…

Девушки, подошедшие к Марии, были старше ее на пару лет. Одна из них приходилась Вересковой двоюродной сестрой, звали ее Евгенией, другая – подругой сестры. С ними еще были две девчонки одиннадцати-двенадцати лет, жадно впитывающие все что ни скажут старшие. Особенно такое, чего не услышишь от родителей.

– Смотри-ка, Ируся, Верескова с женихом приехала, – говорила Евгения, бойко поглядывая на Марию. – Какой хорошенький ма-а-альчик!

– Не боишься, отобьем? – спросила Ируся. Мария, улыбаясь, пожала плечами, мол, отобьете, так что поделаешь? Девочки-подростки весело переглянулись. Тема их очень заинтересовала.

– Как зовут молодого человека? – спросила Евгения. – Где познакомились?

– Павел. Он на практике у отца. Вообще-то мы в одном институте учимся.

– А-а-а! – понимающе протянула Евгения. – И в институте вместе, и на практике? Славно, славно.

Маша поняла, что от звания «жениха» у девушек с таким настроем Пашу уже не избавить, и покорилась. Она должна была признать, что ей это вовсе не было неприятно…

– Ну, что, идете ночью с нами гадать, через костер прыгать, венки плести, купаться… миловаться?! – на последнем слове Евгения сделала ударение, и они с Ирусей заржали, как дурочки. Мария невольно оглянулась в сторону работающих отца и Паши. – Сегодня же ночь Ивана Купалы!

– Да вы что?! – вспомнила Мария. – А ведь точно! Про вашу прошлую ночь я наслышана…

– Эта еще интереснее будет! – пообещала Евгения. – Парни там все уже приготовили. Мы думали, ты специально приехала.

– Нет же, совсем забыла! Все вышло случайно.