– Ну, так то Божья воля, – старушка усмехнулась, – если бы к святому было легко попасть, какой же он святой? Должен Вадичка сам тебя выбрать.
– В смысле?
– Он сам выбирает, кого принимать, а кого нет.
– Вот ***…
– Не ругайся, мы же в храме, – возмутилась старушка и, кажется, стала даже менее скрюченной и более громкой.
– Нет, мы на улице.
– Это тоже храм. Вся территория – храм, – упрямо объяснила она.
– Ну ладно. Так что там с Вадичкой? Как он должен меня выбрать-то?
– Приходи на Удальцова, дом семь. Занимай очередь и жди.
– Удальцова, дом семь, наконец-то, – Толя поспешил записать адрес в телефон. – А там что, типа очередь по записи или как?
– Он сам выбирает, с кем говорить, – ответила старушка, – и когда.
– Ну а что можно сделать-то, чтобы он меня выбрал? У меня дело срочное!
– У всех срочное. Никто просто так не приедет. Но Божий человек лучше ведает, когда и кому помочь.
– А вам он помог?
– Да. Вот иконку дал очищенную.
– От чего очищенную?
– От скверны. У меня в доме демоны завелись, одолевали. Спать не давали. Я чуть закрою глаза – тянут в бездну. Прямо вижу: слева, справа – наползают! И тащут, и тащут!.. Нет спасенья. Спать не могла, дышать не могла. И на дне видать глаза было! Прямо два огромных зрачка, ты знаешь, как страшно! Ничего не говорят, ничего не делают, но от одного ужаса я тряслась, как листок, и понимала, что отдала бы чего угодно, чтобы это кончилось. Оно и тянуло ко мне: отдайся, отдайся. Один раз я чуть не наступила туда. Чтобы это только кончилось. Потому что они обещали кончиться потом. Но я вовремя поняла, что это просто жульничество. После первой уступки захотят второй, а там и…
Старушка зажмурилась, прекратив наконец-то своё странное повествование. Толя немного отошёл от неё, ему стало не по себе.
– И вот дал эту мне, – она показала крошечную иконку. – Чистая, сказал, как слеза Христа на кресте. Защитит. Демоны больше не имеют надо мной силы после этого.
– А почему имели? – с сомнением спросил Толя.
– Не знаю, сынок. Слабая была, видимо. Много позволяла себе, – старушка по-простецки развела руками. – Человеку за всё суждено расплатиться. Кому на этом свете, а кому – на том. Но всегда будет расплата.
Толя подумал о шефе. Наверняка, тот предавал, подставлял, врал, грабил… Может, даже убивал. А почему нет? И где его расплата? Дюжина квартир, огромная корпорация, собственный самолёт.
– Да нет, бабуль, – сказал он, – всё попроще… Но спасибо вам. Сейчас тогда пойду туда.
– Сейчас уже не ходи. Он в темноте не принимает. Ложится отдыхать. Ты с рассветом приходи.
На том они и расстались, и тут Толя понял, что не хочет спать в гостинице, и пошёл проситься к Чапе.
Глава четвертая
Впрочем, уже почти дойдя до липовой аллеи, в глубине которой мерцали огоньки Чапиного дома, Толя подумал, что нельзя приходить и просить о ночлеге с пустыми руками. Тем более он уже козырнул перед Чапой деньгами. Он повернул в магазин, куда заходил днём, но из алкоголя там оказалась только водка самых разных видов и маленький ассортимент вин, шампанских и виски сомнительных брендов.
– А есть тут у вас что-нибудь типа сети?
– А? – продавщица с трудом вышла из транса, в который погрузилась, лузгая семечки над кроссвордом.
– Ну, сеть какая-нибудь появилась у нас тут? Типа «Перекрёстка» там, я не знаю…
– Нету, – лениво отозвалась женщина и уткнулась в кроссворд.
Но поиск в интернете показал Толе, что есть работающий до девяти магазин «О’кей». Правда, стоял он, судя по карте, у самой трассы, а значит, надо было идти через пол-Благодельска. Но Толя подумал, что поиск нормального алкоголя – это достойный повод прогулять по родному городу, тем более не известно, когда он снова тут окажется.
И вот ему снова пришлось идти по крутому подъёму вверх, потом проходить мимо церкви (свет внутри уже погасили), мимо родной школы (тоже ни одного огонька), мимо пустыря, где как не было ничего всю его школьную жизнь, так и не появилось, мимо сквера «Памяти героев Великой Отечественной войны» (в центре фонтан: ладошка бронзовой девушки отломана восемь лет назад, но девушка всё ещё не унывает и машет культей мирному чёрному небу). В этот раз проголодавшийся Толя ничего не думал – только слушал, как грязь хлюпает под его ботинками. Снег перестал, но завыл ветер, и стало даже холоднее. Полностью стемнело, по лужам пошёл лёд, и Толя поскользнулся, упал, перемазался в грязи. Кто-то помог ему подняться, в темноте было плохо видно.
– Аккуратнее, парень, – сказал мужчина, похлопав его по плечу сильной рукой.
– Спасибо.
Незнакомец исчез, и Толя продолжил путь в одиночестве, подгоняемый визгливым вихрем. В «О’кее» он купил джин и тоник, каких-то булок и питьевой йогурт для завтрака.
– О-па, какая встреча! – стоило выйти из магазина, как к нему подошёл молодой парень.
– Привет.
– Здорово, Толян! Какими судьбами?! Решил вернуться?!
– Не совсем.
– А по виду решил, – парень рассмеялся, – или это в Москве так модно ходить?
– Да это я… – Толя с досадой стал отряхивать с одежды подсохшую грязь.
– На****лся, – весело закончил незнакомец.
– Слушай, прости, я не помню, ты из школы, да?
– Обана! Три года вместе во дворе мяч гоняли, и тут такие новости! Лёха я!
Лёха снял с головы шапку, обнажая слипшиеся волосы. Этот жест не придал ему ни грамма узнаваемости, но Толя вяло пробормотал: «А, ну да».
– Так как оно в Москве? За*****?
– Ну, нормально.
– Путина видел?
– А? Не.
– А кого видел? Медведева видел, может? Или этого, как он, Шайгу!
– Да где их увидишь-то?
– Ну, блин, а кого видел?
Толя призадумался.
– Ну, Басурдинова видел.
– Ё***, а это кто?
– Да банкир один…
– Банки-ир, – Лёха озадаченно почесал голову и вернул на место шапку.
– Ладно, давай, до встречи. Я тут ещё на пару дней – может, повидаемся, – сказал Толя, но парень остановил его.
– ***, Толян, может, подогреешь меня маленечко?
– Чего сделаю?
– Ну, подогрей на пару сотенчиков, а? Денег на горькую не хватает, а сегодня, блин, пятница, сам понимаешь… Жена не поймёт.
– Жена?
– Ага! Но ты не думай! Я с твоей сестрой давно завязал. У меня это, Ленка из восьмого «бэ».
– Восьмое «бэ», – зачем-то пробормотал Толя, напрасно силясь вспомнить, о ком говорит Лёха. Видимо, раз он упомянул сестру, парень был одним из многочисленных ухажеров батиной родной дочери. Толя старался никогда не запоминать их лиц. Линия разграничения в те годы шла прямо посередине коридора квартиры. Слева оставались кухня и их с родителями комната, а справа было «лежбище» (как называла мать) Нины – маленькая комнатушка, из которой двадцать часов в сутки громыхала музыка либо телевизор. Он видел её редко – тогда разница в четыре с половиной года ещё выглядела огромной, да и по правде сказать, Толя боялся сводной сестры, потому что она неизменно смотрела на него с ненавистью и отвращением. Уже под конец этого ужасного соседства Нина начала всё чаще приводить к себе каких-то парней, причем поначалу отец пробовал выгонять, запрещать и даже дрался с парочкой, но это лишь разозлило Нину, и парни стали появляться чаще и чаще – почти каждый вечер. Тогда отец плюнул, и поток гостей немного ослаб.
– Ну, здорово, что у тебя теперь семья… – растерянно сказал Толя.
– Ага, – Лёха расплылся в улыбке, – и вот смотри: Ириша… наша…
Он выудил из кармана телефон и стал показывать Толе фотографии какого-то младенца.
– На тебя похожа, – сказал Толя, чтобы что-нибудь сказать.
– О, это точно! Папина дочка. Блин, рад тебя встретить! Прям напомнил мне про былое время. Эх, Нинка-то… Держи! – Лёха с удовольствием закурил, Толя без охоты затянулся раз-другой. – Так что, поможешь другу?
Толя поковырялся в кармане и наощупь вынул купюру, надеясь, что это окажется пятисотенная. Но в руках очутилась тысяча. Глаза Лёхи благоговейно засветились.
