<p>

Ульрике очень расстроилась из-за заголовков, в которых говорилось, что она покончила с собой из-за разногласий в группе: «Эти ублюдки, это их проекция, это их путь! Они готовы использовать любые уловки своего ЦРУ, чтобы подорвать нас. Они следуют одной и той же схеме по всему миру, чтобы сделать так, чтобы ревнители выглядели неправдоподобно и чтобы они казались сумасшедшими».</p>

<p>

Я не знаю, чем занимались друзья, когда не сидели у меня дома. Я смутно представлял себе их цель — добиться совершенно иного, справедливого общества, что можно было сделать только незаконными методами. Поэтому у них было оружие, они угоняли машины, грабили банки и ни при каких обстоятельствах не могли быть пойманы полицией и арестованы. Они не пытались уговорить меня бороться с ними теми же методами. Но они спросили, не хочу ли я снять для них квартиру в другом городе. Я согласился. В то время члены РАФ в основном жили в квартирах, которые снимали люди, не вызывавшие подозрений у милиции. В рамках расследования деятельности партизан Федеральное ведомство уголовной полиции (BKA) проверяло законность сдачи квартир на обширных территориях, удостоверяясь, что люди, сдающие квартиры, зарегистрированы в соответствии с законом.</p>

<p>

Гудрун и Андреас остановились в моей квартире, чтобы присмотреть за моей собакой. Они были не очень довольны этим, но что мне было с ним делать? Я поехал на поезде в Гамбург. Хольгер Майнс забрал меня на вокзале и привез в небольшую гостиницу. Мы купили кипу газет с объявлениями о продаже квартир. Он сказал мне, что им больше всего подходят квартиры в многоэтажных комплексах. Никто из живущих там не знал, что происходит в соседних квартирах, и люди могли постоянно приходить и уходить, не вызывая особого интереса у тех, кто там живет. Вскоре мы нашли подходящую квартиру на Мексикоринге в районе Сити Норд, быстро развивающемся районе на окраине, где расположены офисные здания и офисы, несколько жилых домов. «Андреас и Ульрика могут стоять в лифте рядом с плакатом о розыске без грима, и никто их не узнает. Люди, которые здесь живут, слишком заняты своими проблемами на работе или проблемами со старушкой и детьми». Мне понравилось его сухое чувство юмора и его манера излагать суть дела короткими и отрывистыми предложениями. Хорошо, позвоните по номеру и скажите, что хотите посмотреть квартиру».</p>

<p>

На следующий день — это было начало марта 1971 года — я отправилась в офис жилищной ассоциации. На мне была юбка, я накрасилась и завязала волосы в аккуратный хвост. «Ты должна выглядеть неинтересной, скучной, как секретарша», — сказал Хольгер и дал мне немного денег. Один из сотрудников жилищной ассоциации пришел со мной в квартиру на Мексикоринге, и я рассказала ему, что в апреле начинаю работать в Гамбурге и поэтому должна переехать из Гейдельберга в Гамбург. Пока мы ехали туда, я постоянно следил за тем, не преследует ли нас полиция и не случилось ли чего-нибудь неприятного, как внушал мне Хольгер. Мне казалось абсурдным следить за возможным наблюдением полиции. Я бы даже не узнал их, если бы они не ехали в двух шагах позади меня на машине с маркировкой Квартира была небольшой, однокомнатной. Я подписал договор аренды и заверил, что буду ежемесячно пунктуально вносить арендную плату почтовым переводом. Я пошел со своим удостоверением личности в бюро регистрации жителей, чтобы зарегистрировать Гамбург как мое второе место жительства. — В квартиру на Мексикоринге я смогла войти только один раз, четыре месяца спустя, после того, как сожгла свои документы и личные бумаги и стала нелегалкой.</p>

<p>

После этого Хельгер несколько раз приходил ко мне в Хайдельберг и оставался на всю ночь. Нам было хорошо вместе. В первый раз, когда я встретила его в своей квартире, я увидела в его глазах, что я ему нравлюсь. И тогда я подумала: «Значит, как и все остальные парни, интересуется только внешностью». Потом я узнала, что он думал обо мне так, как никто другой в группе, и что он пытался понять, кто я и что мне нужно. Он был очень визуальным человеком, обладавшим особым талантом концентрироваться на моменте. Когда я был с ним, у меня было чувство свободы, которое раньше было мне неведомо. Когда я была с ним, я чувствовала себя хорошо, когда его не было рядом, я не скучала по нему. Со своей стороны, он знал, что у меня есть другие любовные интересы, и не проявлял никаких признаков ревности или собственничества. Мне это нравилось. Я ненавидела ревность и ненавидела, когда кто-то считал, что я принадлежу ему.</p>

<p>

Что особенно привлекало меня в товарищах из RAF, так это их абсолютная серьезность. Они жили тем, о чем говорили, они не играли в игры. То, что они говорили, и то, что они делали, были едины. Я все еще не мог полностью понять политический аспект того, во что они верили, но я был очарован их преданностью своему делу». Позже Гудрун назвала это «глубоко прочувствованной свободой воли». Я смотрел на то, как они спорили друг с другом с открытостью и прямотой, которых я никогда не испытывал, и как они боролись за себя и за всех в группе.</p>

<p>

Однажды днем Андреас, Гудрун и Ян пришли вместе ко мне в квартиру. Я в это время слушала музыку и читала. Все трое были напряжены. Они тренировались в стрельбе в лесу, и на подобных занятиях у каждого из них было особое задание: Андреас отвечал за угнанную машину и пулемет, который всегда был под рукой во время поездок. Ян отвечал за наблюдение и охрану «стрельбища», а Гудрун должна была следить за тем, чтобы после окончания учений ничего не было оставлено. Когда они вошли в квартиру и освободили сумки, Гудрун увидела, что пистолет Андреаса отсутствует. Они оставили его в лесу, и Андреас был в ярости. Теперь им снова придется идти в лес за оружием, которое, возможно, уже было найдено кем-то другим. Андреас возложил вину на Гудрун, сказав, что она ни на что не годится: «Ты полная идиотка, для чего тебе голова? Если мы сейчас наткнемся на блокпост, мне придется позволить им застрелить меня». Гудрун была абсолютно спокойна. Андреас кричал дальше, и я боялся, что он в любой момент ударит Гудрун. Гудрун ничего не говорила, но сжималась под шквалом оскорблений и угроз.</p>

<p>

Я была потрясена этой сценой и разозлилась на Андреаса за его крики и угрозы. Я сразу же встала на сторону Гудрун: «Оставь ее в покое!», — крикнула я Андреасу. Позже Гудрун отвела меня в сторону. Андреас тоже облажался, он сам отвечает за свой пистолет. А потом все эти крики — пустая трата энергии. Но, знаешь, хуже всего для меня то, что я это терпела. Я должен был хотя бы возразить. С моей стороны было глупо просто поддаться ему и не реагировать. Ты понимаешь, о чем я?» Я действительно не понимала.</p>

<p>

Когда Андреас обнаруживал, что кто-то совершил ошибку, он мог быть очень вспыльчивым и оскорбительным. Он сам жил в соответствии с критериями, по которым критиковал других, поэтому все в группе принимали его острый язык и вспышки гнева. В то время я еще не мог представить, как трудно мне будет впоследствии справляться с его критикой.</p>

<p>

Однажды ночью Андреас и еще один член группы пришли ко мне домой. Они были на улице и занимались угоном машин. Когда они пытались взломать одну из них, внезапно появился полицейский с пистолетом.5 Андреас, который остался в машине, которую они взяли с собой, чтобы быть начеку, бесшумно вышел из машины, подкрался к полицейскому с пистолетом наизготовку, пригрозил ему и крикнул другому парню: «Быстро, уходи отсюда!» Оба побежали к машине, Андреас сделал первые шаги, идя спиной вперед с пистолетом, все еще направленным на полицейского. Затем они запрыгнули в машину и уехали. Выстрелов не последовало.</p>