<p>
Я учусь строить и бросать молли. Мы занимаем бывшую больницу БетахТен под социальные проекты и общую жизнь. Мы назовем его в честь Георга фон Рауха. После Петры Шельм он был вторым человеком, арестованным Службой государственной безопасности и принадлежал к Движению 2 июня. За дом Георга фон Рауха велись бесчисленные бои. Снова и снова стотысячная толпа нападала, громила только что построенное и обставленное, выгоняла молодых людей обратно на улицу, в дом или в тюрьму.</p>
<p>
На чердаке дома Георга фон Рауха мы расстреливаем батарею моллисов. Отряды в сто человек снова атакуют. В штурмовых отрядах, с водометами и собаками. Мы хотим выбросить молли из люка в центр полицейской своры.</p>
<p>
Подошли два товарища:</p>
<p>
«Что ты делаешь, ты с ума сошел? Ты же пострадаешь».</p>
<p>
Каждый день есть раненые и убитые, они должны оставить нас в покое», — брякнули мы в ответ.</p>
<p>
«Прекратите, это конец для нас, если вы сбросите их вниз!».</p>
<p>
Да, нас обманули, мы сделали это, но мы снова дали себя уговорить.</p>
<p>
Мы боремся со всем, что помогает презираемой системе выжить и обрести легитимность: гражданские законы, буржуазная мораль, собственность, государственные СМИ, судебная система, полиция, тюрьмы, господство мужчин, повседневная политика берлинского сената, внешняя и внутренняя политика, и прежде всего банки.</p>
<p>
Мы крайне радикальны, воинственны и с растущим ужасом и «ксбщеу» признаем ход вещей под властью денег.</p>
<p>
Мы серьезно относимся ко всему, что делаем. Это важно. Я важен. Мы важны. Каждый камень, брошенный в стеклянные фасады банков, связывает нас с революционерами всего мира, с вьетконговцами в джунглях, с убитым Че Геварой, с тупамарос в Уругвае, с борющимися африканскими революционерами в Анголе, Мозамбике, Гвинее-Бисау, Намибии и ЮАР, с великими битвами рабочего движения на улицах Берлина. Мы гордимся, мы не боимся, на нас не влияет система, мы знаем, что происходит...</p>
<p>
Я часто гуляю с Вереной. Она рассказывает, как ее арестовали, когда она выкрикивала лозунг: «Долой ...», и до этого она не дошла. Целую ночь сотрудники Службы государственной безопасности донимали ее своим любопытством, что она хотела сказать. Верена молчала. Утром ее выпустили, так как «Долой» нельзя было переквалифицировать в политическое преступление.</p>
<p>
«Что ты хотела написать?» — спрашиваю я. Она озорно смеется: «Долой цены на молоко».</p>
<p>
Мы крадемся по городу в темноте, обклеивая его таинственными наклейками: «Черная невеста идет». Утром витрины магазинов невест и помо заляпаны. Бюргеры трясут грудями. Такие красивые свадебные платья!</p>
<p>
Мы видели «MiBwahlen» в универмагах. Они стали обычаем для увеличения продаж бытовой техники Grundig и других потребительских товаров. Мы произносим революционные речи о сексуальной эксплуатации и обесценивании женщин и снова уходим до приезда полиции.</p>
<p>
У нас нет ни страха, ни уважения к государству или другим властям. У нас свой закон, а это значит: сопротивление миру наживы и солидарность с эксплуатируемыми, бесправными и преследуемыми повсюду!</p>
<p>
Я переезжаю в коммуну «Liebenwalder StraBe». Мы — анархическая группа женщин и мужчин. Вдохновленные идеей подготовки пути к коммунизму в борьбе против старых капиталистических держав. Lieben- walder» является центром «Черной помощи». День и ночь на заднем дворе кипит тайная и не тайная деятельность в пользу мировой революции вообще и в пользу заключенных в берлинских тюрьмах и домах в частности.</p>
<p>
Мы — великие романтики и придерживаемся идеи, что человек, которому больше нечего терять, поднимется и будет бороться за свое достоинство. Мы считаем, что маргинализированные, криминализированные и изгнанные люди могут быть мобилизованы. Преступников, скажем так, не существует, все они — жертвы системы наживы. Стратегия маргинализации! Революционизируйте субпролетариат, пока правители не мобилизовали его против революции! Революция представляется нам несомненной перспективой. Вопрос только во времени, вопрос в интенсивности нашей революционной решимости.</p>
<p>
Красная помощь» считала нас своей младшей анархической сестрой-кровопийцей, так же как «Движение 2 июня» было нелюбимым, одичавшим родственником RAF.</p>
<p>
Красная Помощь была студенческой марксистской, подчеркивала идеологическую правильность и теорию, а мы в Черной Помощи критиковали ролевые модели и политические линии РАФ.</p>
<p>
Все они были оправданы: Роза (Люксембург, Томас Мюнцер, Шиндерханнес, Робин Гуд, iDurruti, Бакунин, Малкольм Икс, Маригуэлла, Фидель Кастро, Че Гевара, Хо Ши Мин, Мао Цзедун. Нас всех злобно называли анархистами, но на самом деле это неправильно. Я помню только одного человека, который занимался анархистской теорией, и это был опустившийся Харальд Зоммерфельд, который после своего первого ареста перешел в Федеральное ведомство по защите конституции.</p>
<p>
Мы искали революционные примеры для подражания, а не закрытые мировоззрения. Мое представление о будущем</p>
<p>
У меня не было фиксированной социальной формы.</p>
<p>
Звонок в дверь. В коридор, смеясь, выходит Верена. Она привела с собой двух незнакомых парней и говорит просто: «Это Боммихинд Кнолле из Движения 2 июня. Они хотят поговорить с тобой — но ни в коем случае не сбиты с толку и не напуганы». Я смотрю на двух мальчиков с интересом и некоторым уважением. Они выглядят как два чудаковатых студента. Так вот они какие подпольщики, городские партизаны, «беззлобные убийцы» из таблоидов. До сих пор я распространял только те листовки движения, которые попали ко мне по конспиративным каналам. Это не без риска, поэтому мы любим сбрасывать их сверху на массовых мероприятиях, а потом исчезать в толпе».</p>
<p>
Бомми и Нолле снимают свои длинные кожаные пальто и невозмутимо кладут оружие поудобнее.</p>
