И, хотя Петрова находилась за дверью, доктор Углов тотчас определил:

— Типичная ангина!

— Точно, — сказала Афанасьева. — Как в воду смотрели! Бедняжка больше всего страдает от отсутствия бюллетеня.

И врач облегчил страдания — выписал бюллетень.

Стоит ли объяснять, что никакого таинства в действиях Углова нет? Спросите самого врача, и он вам популярно разъяснит:

— Кто обратился с просьбой? Афанасьева, сослуживица, свой человек. За кого просила? Не за чужую, а за соседку по дому. Я проявил элементарную чуткость.

Известно, что медработник должен быть чутким, гуманным. Все зависит от того, как эту гуманность толковать. Углов истолковал весьма своеобразно.

Кроме соседей, у Афанасьевой есть муж. Однажды он не вышел на работу. Потом еще и еще. И вот, спасая мужа, жена бежит все к тому же чудо-доктору, бьет челом:

— Выручайте, голубчик!

На этот раз Углов строг. Он приглашает пациента в кабинет. Осматривает, выстукивает его, надеясь зацепиться хоть за какое-нибудь недомогание. И, видя, что пациент абсолютно здоров, тяжело вздыхает:

— Надо нам с вами подумать. Есть широкий ассортимент болезней. Выбирайте, какая по вкусу — артрит, фарингит, радикулит?

— Пожалуй, радикулит, — размышляет муж.

— Радикулит — штука солидная, — подтверждает жена. — Берем его.

— Я, естественно, понимал, что поступаю некрасиво, — смущается теперь Углов, — но как-то не придавал этому большого значения.

Какая детская наивность в сорок лет!

Афанасьев совершает прогулы, а государство вместо наказания эти прогулы еще и оплачивает. И все потому, что на липовом бюллетене стоит подпись врача Углова!

Радикулит, однако, — дело темное, неосязаемое, не какое-нибудь там кровельное железо.

Что ж, можно и про железо. Про то самое, которое раздавал налево и направо начальник солидного главка Кротов.

Ситуация складывается примерно такая же. Только в роли медсестры Афанасьевой выступал начальник конторы снабжения главка Песчанов.

— Ростовские и краснодарские шоферы строят дома, а крыши крыть нечем.

— Беда! — печалился Кротов.

— Выручайте!

Кто просит? Не чужой, свой подчиненный. За кого ходатайствует? За работников родственных учреждений. Ну, как не порадеть?..

И на заявлениях появляется обнадеживающая резолюция Кротова, а железо уплывает налево.

Вы спросите, почему налево? А как же? По-вашему, из каких соображений Песчанов бил челом Кротову? С ходатаем Песчановым рассчитывались то даровыми ростовскими яичками, то краснодарскими арбузами. А сам Кротов?

Ему хотелось прослыть хозяином добрым, отзывчивым.

— Бери, дружок, и знай мою щедрую душу! Да другим расскажи, какой я хороший!

И рассказывали. Круг просителей ширился, а Кротов на всех заявлениях размашисто выводил:

«Выдать!»

И не килограммы, а тонны строго фондируемого железа, не по розничным, а по оптовым промышленным ценам.

Хватайте, тащите со складов. Своим не жалко!

Кротова решили наказать, и он удивился не меньше врача Углова:

— Не крал, взяток не брал, действовал из самых лучших побуждений. По этому поводу есть даже соответствующее указание классика: «Суждены нам благие порывы…»

Цитата правильная, но снова приходится повторять очевидную истину: все ведь зависит от того, чем продиктованы и к чему приводят такие порывы.

Мало того, что Кротов по-кумовски одаривал шоферов железом. Излишки шоферы чаще всего сбывали втридорога.

И, подсчитывая прибыль, наверняка посмеивались над своим благодетелем:

— Ну и лопух!

Но за эту лопушью доброту приходится расплачиваться не личной, кротовской, а государственной монетой.

Легко и приятно быть добрым и щедрым за казенный счет. Куда неприятнее подсчитывать затем убытки и отвечать за них.

Отвечать независимо от того, что устраивают по знакомству — радикулит или кровельное железо.

РЕДКОЕ КАЧЕСТВО

Лично я считаю, что в нашем маленьком городе две основные достопримечательности: футбольная команда и мой знакомый Витя.

Что касается Вити, то ему, например, все официантки всегда приветливо улыбаются. Сколько раз пытался я угадать, в чем тут секрет, но Витя и сам не знал этого.

Вот он садится да столик, берет меню, говорит своим приятным, бархатным баритончиком:

— Что, милая, пообедаем? Давай, моя умница, побыстрее обслужи.

Стоит произнести Вите эти слова, проникновенно и ласково глядя на официантку, как она, точно завороженная, начинает носиться вокруг него подобно спутнику по орбите!

Таким же успехом пользовался мой знакомый и у продавщиц, парикмахерш, технических секретарш…

Своим индивидуальным обаянием Витя, конечно, немножко гордился. Он был уверен, что это его редкое качество может помочь в любом важном деле.

На этот раз дело касалось той самой футбольной команды, о которой я вам уже говорил и поклонником которой я был с самого детства.

Поскольку я регулярно посещал стадион и порой даже писал о футболе, то и решил однажды как представитель местной печати попросить себе пропуск.

Но где там!

В кабинете, увешанном диаграммами роста забиваемости и снижения удаляемости, футбольный деятель в профессорских золотых очках аккуратно вывел на редакционном прошении: «Отказать». И поставил сложную загогулину.

А пока я ежился под отчужденным взглядом футбольного метра, мой Витя оживленно беседовал в приемной с его секретаршей.

Когда я вышел ни с чем, Витя, посвистывая, уже прятал бумажку с ее телефоном.

На улице, хлопнув меня по плечу, он сказал:

— Беда в том, между прочим, что ты недооцениваешь возможностей хорошеньких секретарш. Завтра я ей звоню, мы встречаемся и… Словом, считай, что пропуск в кармане.

Будем откровенны: я не пользуюсь шумным успехом у женщин и как-то не очень страдаю от этого. До сих пор я лишь удивлялся Вите, но теперь почувствовал зависть: вот что значит уметь нравиться женщинам!

На другой день Витя явился ко мне на работу, подмигнул зардевшейся курьерше и набрал номер телефона «футбольной» секретарши.

— Таня, Танюшечка, — начал он своим округлым баритончиком и вдруг приставил трубку к моему уху: — На, послушай!

— Что ты! — смутился я.

— Слушай же!

Если бы вы слышали, как звучал се голос! Сколько в нем было нерастраченной нежности!

Витя томно вздохнул и как можно взволнованнее спросил:

— Когда? Где? Под часами? Хорошо, милая. Только не опаздывай, умница ты моя.

Он положил трубку и деловито поинтересовался:

— Сколько пропусков нужно?

— Один… Нет, два! Лучше два.

— Ясно. Жди меня завтра утром.

Но утром он не появился. Не пришел он и к вечеру, и я сам помчался к нему домой.

Витя неподвижно лежал на диване и скорбно глядел в потолок. Я поздоровался, но Витя даже не пошевелился.

— Что случилось? — испуганно спросил я и легонько тряхнул его.

И тогда Витя тихо, по внятно сказал:

— Дрянь.

— Кто?

— Она, кто же еще.

— Что же все-таки произошло?

— Не хочется и вспоминать… В общем, пришел я под часы. Стоит, ждет. Взял ее под руку, а опа говорит: «Не надо». Предложил ей зайти куда-нибудь посидеть, а она отвечает: «Зачем? Мне некогда. Вы лучше скажите, сколько вам пропусков нужно». На всякий случай я сказал — три. И тогда эта девчонка, глядя мне прямо в глаза, спокойно сказала: «Три пропуска будут вам стоить пятнадцать рублей».

Витя помолчал и добавил горестно:

— Вот молодежь пошла!