«Хенде хох. Шнеля. Никшисн» и даже «ноу посоран…».

Единственное, что из воспоминаний мы не пустили в ход, так это – «Гитлер капут».

Что-то удерживало нас от этого назойливо вертящегося на языке волеизъявления нашей политической позиции… Полиция потащила всех в наше место жительства. Возможно, их фантазиях это были какие-то секретные Советские военные базы в лесах, оцепленные колючей проволокой и строго охраняемые автоматчиками. Базы непременно должны были быть завалены тысячами украденных колес. Вместо этого мы оказались в тесной маленькой комнате с молоденькими обитателями Гитлерю- гента. Наши соседи в ужасе смотрели на русских в наручниках и на открытые наши чемоданы. Из чемоданов на полицейских, поблескивая лаком, поглядывали палеховские шкатулки, разноцветные матрешки и павлопосадские платки.

«Все это для личного пользования», – бормотали мы.

«В шкатулках разные вещи планируем разложить, платки, так как мерзнем вечерами, ну и танцуем в них же, а в матрешек поигрываем, так сказать, все русские обязательно хотя бы раз в день играют в них… с самого детства и до смерти… Не знаете, что ли?»

Феерично шли мы по коридорам и холлу хостела в сопровождении полиции, взоры были наполнены какой-то неожиданной гордостью и решительностью. Ведь мы выглядели как серьёзные преступники в наручниках и окружении нескольких полицейских! Машинку немчики подогнали другую.

В полицейском фургоне с нами ехали турки в крови, они кричали, размахивали руками и что-то объясняли решетчатому окошку в кабину, а иногда и нам. Мы понимающе активно кивали. В отделении, осознав, что разговаривать с нами значительно эффективнее на нашем языке, чем на бюргерском, нам вызвали переводчика. Отфотографировали, как и положено в профиль и в фас, сняли отпечатки. На наши просьбы позвонить хозяину заправки нам ответили отказом, он ведь спит в такое время!

Уважаемого человека никто будить не станет. И вы идите пока, поспите в камерах, а утро – вечера мудренее.

Ночь в камере омрачилась жесткими деревянными скамейками. Больше всего нас беспокоило, что при обыске у нас изъяли все деньги! По тем временам для нас это были бешеные капиталы! У нас с Дыбой забрали по восемьсот с чем-то, а у Фокса четыреста с гаком. Утром нас тупо выпустили. Ощущение, что мы на халяву наелись дерьма, не оставляло. Мы лишились колес, всех денег, попали в какие-то компьютеры полиции и были подвешены по жилью в нашем хостеле, куда преступниками возвращаться было немного не комфортно… Но жизнь явно продолжалась. Было в ней и что-то положительное, ведь мы были на свободе. А ещё и вместе. Мы пошли на злосчастную заправку. Поискав ее в чужом городе, удалось наконец достичь успеха. Постучали в служебную дверь. Пожилые хозяева, семейная пара, никак не могли разобраться в нашем мычании и пантомиме. Минут через двадцать первый результат был достигнут. Они поняли, что все это время мы говорили о помойке. Не помню понадобилось ли нам для этого высыпать им на их стол с бутербродами – мусорное ведро, или выкинуть наоборот их самих в мусор, но они поняли. Согласитесь, немного странно, когда в один из обычных дней к вам в маленькую комнату, где вы счастливо по-старушечьи бутербродите, вваливаются три парня, вовсе не одетые как клоуны, и начинают скакать и прыгать вокруг вас. Следующие десять минут игра «крокодил» проходила в виде ездивших за воображаемыми машинами и велосипедами сумасшедших русских, непрерывно щупающих и накачивающих колеса. Мы отвинчивали их, носили на вытянутых, согнутых и поднятых вверх руках, и еще перебортировали эти абстрактные колеса. Заодно, увлекшись, мы еще черт-те что вообще изображали, весело же было! И вот наконец бюргеры согласились отдать нам свои бутерброды. Какого же было их удивление, что мы и после этого продолжали цирковое выступление! Думаю, что они уже обсуждали, что мы явно хотим забрать их заправку, как вдруг глаза бензодеда стали осмысленными, и он начал исполнять партию морского котика в нашем шоу, что-то квакая, кивая полулысой головой и показывая вензеля ластами. Теперь стало ясно, что он все понял про то, что у Фокса красная трешка восьмидесятого года с полуторалитровым движком, один отец и абсолютно одна мать, и что он разрешает взять нам колеса с помойки! Пропрыгав ему, что изъятие колес мы уже совершили ночью, наконец удалось соединить его по телефону с полицаями. Положив трубку, дед прошёл, жонглируя пивом по канату и вертанул сальто, что в переводе означало:

«Идите той же дорогой в полицию, как и сюда шли и крутите там ваши колеса как хотите, вам их отдадут!»

Когда нам в полиции вернули деньги и колеса, наступило настоящее счастье! Мы снова почувствовали себя людьми, да что там людьми, королями жизни! Самыми умными и самыми успешными! Одно колесо, правда, при рассмотрении днем, оказалось с шишкой и пошло в помойку, но остальные три и два диска. Это было нечто!

Жизнь продолжалась! В продуктовом магазине, где все русские в то время делали самые впечатляющие фото, мы наткнулись на авокадо. Что это за фрукт такой, мы не знали, но одно название чего стоит! Было решено пробовать его, чем бы это ни грозило. Так же был приобретен кокосовый орех, который был нам известен по каким-то фильмам, но тоже никогда ни изнутри, ни снаружи ни разу не лизан. Было принято решение везти эти чудо-деликатесы на родину, чтобы всем дать посмотреть и попробовать. Итак, мы загрузились в поезд. Радостно начесывая языками, мы и путешествовали, пока не пришел совковый погранец. Предъявив ему все в ответ на требование, мы были ознакомлены с волеизъявлением сдать авокадо и кокос, в его государственные руки для незамедлительного изничтожения огнём и бульдозерами. Оказалось, что продукты нельзя через границу. Солдафон, понятное дело, сожрал бы все сам. Никакие предложения договориться и взять у нас денег не принимались, он же был при исполнении! И тут я выпалил:

«Но съев все сейчас, мы же не будем расстреляны?»

Солдафон дал слабину и сообщил, что вернется через пять минут. Я схватил нож и рубанул сказку-фрукт авокадо пополам.

«Эва оно как!» – присвистнули мы от удивления, увидев необычные внутренности.

«Скорее!» – орал я, схватил кусок и откусил его быстрым движением. Стук и хруст зубов познакомил меня с центральной коричневой частью плода по имени «огромная мясистая, покрытая авогадостью кость».

Разочарованные, мы жевали безвкусный, водянистый плод, прощаясь с мечтами о безумном удовольствии.

«Хрен с этим говном! Давай кокос!»

Кокос не поддался стандартному столового ножу. Я схватил штопор и начал вкручивать внутрь. Фокс с Дыбой держали орех четырьмя руками. Но штопор никуда не входил. Мы начали колотить его об стол, грызть зубами волосатую скорлупу, кидать его об пол и потолок, прыгать и скакать на нем. Ничего не помогло. Прошло полчаса. Купе было полностью разворочено и разбито, мы потные и взлохмаченные устали. Появилась надежда, что урод-погранец забыл или наплевал на нас. Было принято решение прекратить действия, чтобы не пустить уже прилично разогнавшийся поезд под откос. Нам повезло, солдафон не вернулся. Прошло более тридцати лет, мы так и не собрались распилить или взорвать тот кокос, он стоит за стеклом, на полочке, в моей старой квартире. Но, надо сказать, он свое отработал. В те нищенские годы сотни людей успели потрогать и порассматривать его, дивясь чуду природы. Фокс много лет останавливал взгляды односовчан шикарными дисками, и они отработали все трудности их добывания хорошо.

Прости нас, Германия и Гемайда, тогда нам надо было на Родину, там нам было все же лучше. Но мы ещё вернёмся!!!

Прорыв

Итак, в восемьдесят восьмом или в восемьдесят девятом мой друг Дыба начал ходить в загранку. Оттуда он привозил преимущественно журналы и жевачку. Как и все морячки, он хотел накопить валюты на машину и присматривался к ценам.

Из-за бугра везли и советские тачки, и иномарки. Все это было очень выгодно. «А как ты узнаешь, что эти рекламные журналы можно брать?» – спрашивали мы морячка, разглядывая женщин в разных свитерах и штанах, а также зарубежные матрасы и полотенца.