– Откуда вы можете это знать? С чего вы вообще взяли, что они такие?

– Это же очевидно! – развел руками старик и снова вытер ноги о полотенце.

– Мне – нет! Я вижу людей, которые заботятся о нас. И они не виноваты в том, что мы оказались здесь.

– Они заботятся о нас, потому что получают за это хорошие деньги. Не будь наивным! А как думаешь, что с нами станет, когда мы умрем? Сказать тебе? Они сбросят нас в яму, что находится внизу, под зданием, а потом кремируют. Потому что мы для них не больше чем мусор.

– Чушь полная! Зачем вы мне все это рассказываете? И если вам так плохо здесь, почему не уйдете?

– А для того рассказываю, чтобы ты знал. – Пожилой пациент ухмыльнулся. – Чтобы не питал иллюзий о будущем, которого у тебя никогда не будет. Я собственными глазами видел, как того бедного паренька, откинувшего коньки в прошлом году, скинули в яму, как какой-нибудь мешок с опилками. Или ты думаешь, нас кто-то хоронить со всеми почестями будет? Ха! Мы здесь, потому что там, за стенами этой чертовой больницы, никому не нужны! А пока, малыш, твое тело будет гореть в печи, дяденька с гнилыми зубами снимет процесс на камеру и будет потом хвастаться перед погаными дружками! – Он плюнул на полотенце, сошел с него и, проскочив мимо мальчишки, выкрикнул напоследок: – Сами уберут это вшивое полотенце!

Почти с минуту Дима стоял неподвижно, смотря в одну точку, погруженный в раздумья, переваривая услышанное. С виду дед действительно всегда казался ему умалишенным. Но, может, все сказанное им – чистой воды правда?

Развернувшись, подросток зашагал в главный холл, к выходу. «Прежде всего слушай свое сердце», – кажется, так обычно говорят повидавшие жизнь мудрецы.

Толкнув массивную дверь, которая на деле подавалась проще, чем могло подуматься при виде ее, Дима вышел на свежий воздух и остался стоять под бетонным козырьком лестничной площадки, где было чуть менее ветрено, чем за ее пределами. Он окинул взглядом двор – двор довольно просторный, но ему как будто чего-то не хватало – может, растительности или какого-нибудь памятника, а может, людей. Немногочисленные следы на снегу разной степени глубины и четкости могли поведать о том, что периодически кто-то приходит сюда из внешнего мира, кто-то возвращается в него, а другие прогуливаются вокруг здания. Но в данный момент здесь – никого. И за те около пятнадцати минут, что подросток простоял в одиночестве, сквозь стальные прутья высокого забора и центральную арку он не увидел ни единой живой души, ни единого транспортного средства в пределах зоны видимости. И крики старика о том, что никому они, больные, не нужны, холодом прошлись по его спине и слышимым только ему одному эхом разнеслись по всему двору.

Но вот и Наталья подоспела – Дима услышал ее звонкие шаги за дверью, – и ему стало намного легче. Заглянув внутрь, он дал знать о своем присутствии на условленном месте, чтобы та попусту не стояла в холле.

– Не ожидала, что ты придешь раньше меня, – обрадованно сообщила девушка, выходя за ним на свежий воздух.

– Не хотелось заставлять тебя ждать.

Она была одета в синие джинсы, обтягивающие ее стройные ноги, черное драповое пальто, полы которого опускались чуть ниже колен, и невысокие молодежные ботинки на плоской подошве; шею прикрывал темно-бордовый шарф, заправленный под ворот; руки без перчаток – в карманах.

– А не холодно тебе без шапки? – заботливо поинтересовался Дима.

– Нет, я привыкла уже. – Наталья убрала за ухо волосы, с подачи ветерка бьющие по лицу. – После шапки каждый раз приходится с ними по полчаса возиться. Да и не так уж и холодно сейчас. То ли дело когда минус десять и ниже, тогда уже лучше красотой пожертвовать, чем здоровьем.

– Понятно. Наверное, ты права, – сказал Дима, хотя на самом деле не мог до конца ее понять. Ему было неведомо, как можно жертвовать здоровьем ради красоты, но он допускал, что там, на воле, для людей это было обычным явлением.

Они медленным шагом огибали больницу, из темных участков переступая в освещенные теплым фонарным светом и обратно. Смотря на прямоугольное здание, подросток дивился тому, с чего вдруг на каждом из этажей свет горел даже за теми окнами, за коими предположительно никого не было. Видимость заполненности палат?

– А… – Дима хотел было спросить об этом свою спутницу, но осекся, предположив, что либо она ему солжет, либо сама не знает правды.

– Ты что-то хотел сказать?

– Да так… уже вылетело из головы, – солгал он, выдавив смешок.

– Забавный ты, – улыбнулась девушка. – Слушай, а что ты думаешь насчет…

Тем вечером они час кряду разговаривали о том да о сем, без излишних философствований, не затрагивая ни личную жизнь Натальи, ни прошлое Димы; и он, и она понимали, что обыденные разговоры для него представляют ничуть не меньшую ценность.

Так они погуляли еще несколько раз.

А потом Дима влюбился.

Это произошло через две недели после первой в том году их совместной вылазки за стены больницы. Остальной персонал, включая более высокопоставленных, чем Наталья, лиц, уже прознал о совместных прогулках медсестры с пациентом, но ничего зазорного и необходимого внести под запрет не увидел. Да и плохо разве, если подросток разомнет ноги и подышит свежим воздухом? Каждый раз они расхаживали по одной и той же траектории: вокруг здания, примерно по центру между его стенами и забором, ориентируясь на оставленные собою же следы, если только их не успевал замести снег, да против часовой стрелки. Торопиться было некуда, поэтому ноги они переставляли настолько медленно, насколько это было возможно для комфортной ходьбы.

В этот раз – пятый по счету, как помнил Дима, – ничего не поменялось: та же протоптанная дорожка, та же скорость беззаботного передвижения и все так же против часовой стрелки. Но примерно на половине третьего круга, со стороны заднего двора, девушка вдруг дернула подростка за рукав и, кивком головы и взглядом указав на забор, шепнула:

– Топай за мной. И никаких вопросов.

Задать вопрос – это как раз то, чего подростку в этот самый момент захотелось больше всего, он уже успел и рот открыть, но верно среагировал в самый последний момент и звучно стукнул зубами, сомкнув челюсти. Вдоль высокого забора из стальных прутьев, каждый из которых на верхушке оканчивался ромбовидной пикой, росли густые кусты. Зелени на них в это время года, разумеется, не было, но их роль вполне успешно выполнял снег, издали походивший на огромную и вытянутую меховую шапку, натянутую поверх сотен голых веток. Туда-то, к кустам, девушка и подвела мальчишку. Осторожно, стараясь не испортить одежду, протиснулись сквозь них и, по просьбе Натальи, сели напротив друг друга, подогнув под себя ноги.

– Зачем мы здесь? – полушепотом спросил Дима, взирая на нее в недоумении.

Она, слегка разомкнув губы так, что проглядывали верхние резцы, смотрела ему в глаза, пребывая в смятении, будто взвешивая все за и против, и подростку стало понятно, что ей хочется сказать нечто важное.

– Посмотри. – Переведя взгляд на проволочный забор, она протянула к нему руку и, поддев снизу – там, где он не был вкопан в землю, отогнула кверху. – Летом, в первый же день моего отпуска, я помогу тебе сбежать отсюда. Ты выскользнешь наружу через это отверстие, а мы с сестрой будем ждать тебя в ее автомобиле. Разумеется, ближе к делу заранее все обговорим.

Дима настороженно сузил глаза, пытаясь уловить в ее мимике признаки дурачества и насмешливости, но если она и намеревалась разыграть его, то делала это умело, будто заранее все отрепетировала. С другой стороны, разве имелся у него хоть малейший повод подозревать ее в таком отношении к нему? Однако не задать вопрос напрямую он не мог:

– Ты… шутишь?

– Нет, что ты! – состроила она умоляющую гримасу. – Блин, я боялась, что ты именно так отреагируешь. Только смысл мне с тобой так поступать?

– Но с чего вдруг тебе пришло в голову вызволить меня из больницы? Для чего?