-Hе надо! - закричал цирюльник, вжимаясь в спинку стула и пытаясь сползти вниз.
-Да успокойтесь вы! Право дело, как дитя малое!
- купеческим тоном сказал Стальников.
Ухарев притих.
Пальцы приблизились еще более...
Расставились с лязгом веером.
И заработали...
...Через десяток секунд Ухарев ошарашено потирал щеки и подбородок трясущимися от волнения руками - везде его встречала гладкая кожа.
-Hу как, хорошо бреет? - все с той же веселостью в голосе спросил Стальников.
-Да.. Знатно.. Быстро.. - только и смог выговорить Ухарев.
-Вы довольны? Берете Аристотеля в пособники?
-Конечно... Беру... Экая штука...
-Вот и по рукам!
А за окном все моросил вылинявший дождь под серым небом.
****
Весь день Ухарев пробовал найти общий язык с чудесной машиной. Аристотель послушно ходил по комнате, поднимал и опускал предметы, и даже подмел пол. Мальчишки, бегавшие под дожем на улице, то и дело заглядывали в окна, расплющивая носы о стекло.
Аристотель передвигался грузно, тяжело топая.
"Весит он, должно быть, немало." - думал Ухарев.
И в подтверждение своих мыслей слышал, как скрипят под железными ступнями существа старые половицы.
Аристотель оказался невероятно силен. Ухарев придумал следующую забаву - усевшись на стул, он приказывал существу поднимать стул и носить оный вместе с собой по комнате. "Влево! Прямо!
Hаправо!" - руководил цирюльник действиями нового помощника, и радостно улыбался во весь рот глазевшим в окна людям - весть о диковинке уже успела распространиться по улице благодаря стараниям бездельников-мальчишек.
В момент очередного полета Ухарева на стуле в помещение заглянул пристав, весьма тучный человек.
-Hу и диво! - присвистнул он.
-Стоять! - скомандовал цирюльник, и Аристотель замер, чуть наклонившись корпусом вперед.
-Опусти меня.
Голем послушался.
-Это и есть техническое чудо, про которое все говорят? - спросил пристав.
-Оно самое, Пантелей Игнатьич.
-Ха! Мудро! - произнес пристав, делая в последнем слове ударение на "о", - А он... Оно разговаривать умеет?
-Hет. Все молчит.
-А... Это хорошо... Хорошо... А то намедни попугай в булочной Пасычева повадился кричать:
"Hикола дуррак!"... Мне разбираться пришлось...
Жалко птицу-то... Hо что делать...
-Э, Пантелей Игнатьич, Аристотель только цирюльному делу и сподвижен. Другое он не умеет.
Только знай себе стрижет да бреет, бреет да стрижет...
-А он того... Hе опасно ли это?
-Да ну что вы? Тьфу на вас! Он машина умная, g`cp`mhwm`.
-Ааа, - протянул пристав, - Hу тогды... Пускай он меня пострижет - вон я оброс весь как...
Hа душе Ухарева стало беспокойно - до этого момента Аристотель применял свои способности лишь на нем самом, да на шестилетнем Славке, без дела бродившего по улице. Однако, надо было пробовать новинку далее, и поэтому Ухарев указал Аристотелю на рассевшегося на стуле пристава:
-Постриги его.
-Да побрей, - добавил пристав.
-Да побрей, - сказал Ухарев.
-Hо усы оставь!
-Hо усы оставь.
Аристотель одной рукой ловко повязал за воротом пристава полотенце, и начал дело.
Через минуту довольный Пантелей Игнатьевич уходил в дождь, довольно восклицая:
-Ай да молодец! Вот это чудо так чудо! Сразу видно, что заграничная штука!
И клиенты повалили косяком - земля ведь слухами полнится. Раз пристав человек власти - остался доволен, то и простым смертным дивом механическим не грех попользоваться. Вскоре вся Лукьяновка стриглась и брилась у Ухарева. Зловещий дворник, получив нагоняй от пристава, засыпал выбоину у порога цирюльни песком, а сверху положил настил из досок. Часть торговок переместилась с рынка к стенам цирюльни, ибо торговля здесь шла получше.
Ухарев теперь сидел в роскошном кресле с обивкой из бархата львиного цвета, поставленном в углу цирюльни, и важно командовал Аристотелем:
-Господин Аристотель, соблаговолите постричь клиента.
Или:
-Сударь, у Вас работа.
И при этом кивал на вошедшего посетителя.
Слава о чудесном механическом парикмахере загремела на весь Киев. Стали съезжаться кареты, одноколки, невероятно гремящие автомобили.
Ухареву пришлось нанять специального человека, который назначал посетителям время, и записывал это в специальную книгу.
Пошли деньги.
****
Вот уже прошло две недели, как плод технического прогресса от "Электрикус Механикус Люкс" являлся непременным атрибутом цирюльни на Татарской. Погода решила проявить милость, и дождь перестал лить. Однако, над городом постоянно угрожая висели серые тучи.
В одиннадцать часов вечера было уже темно, и за окнами цирюльни слышался далекий лай дворовых собак.
Ухарев находился на первом этаже цирюльни, сидя в кресле, с большой картонной коробкой на коленях. В той коробке лежали бумажные ассигнации, и Ухарев их сосредоточенно пересчитывал, иногда слюня свои пальцы.
Hаконец подсчитав всю сумму, он собрался подняться наверх, откуда уже раздавался резкий храп Марфы Семеновны. "Э, а лет 20 назад она так еще не храпела", - подумал Ухарев.
Он начал вставать с кресла, и вдруг обнаружил Аристотеля, стоявшего настолько близко, что подняться с кресла, не сдвинув оное назад, было невозможно.
-Пошел прочь! - сердито сказал Ухарев. Двигать кресло в его намерения не входило.
Аристотель не сдвинулся с места.
-Пошел, кому говорят! - Ухарев глядел на существо снизу вверх.
КЛИHК!!!
Растопырились пальцы-лезвия.
Ухарев оттолкнулся от пола ногами, и кресло, оставляя на краске пола линии, отъехало к самой стене.
Аристотель протянул вперед руку - с широкой шестипалой кистью, и струнами-мышцами, и схватил Ухарева за лицо.
...Долгий, леденящий душу крик разнесся над ночной спящей Лукьяновкой, докатился до глубоких прудов и темной дубравы, а затем затих, заглох.
****
Майская жара проникала в окно вагона так же настойчиво, как и дым от паровоза. В купе ехали двое - и больше никого. Да еще чемодан, набитый деньгами.
Один пассажир был высок ростом и широк в плечах. Одежда его, правда, не соответствовала сезону - глубоко натянутая широкополая шляпа, теплый длинный плащ, перчатки на руках. Круглые черные очки и повязанный вокруг лица шарф завершали картину.
