Левая рука коснулась пышной упругой груди. Сосок встретил привычную нежность в полной готовности: он стоял, напружинившись, так, что свободно приподымал немного над собой легкую ткань простыни. Вероника сильно сжала это чуть ли не окаменевшее маленькое изваяние, размяла, покручивая его во все стороны, и потянулась к другому такому же застывшему в ожидании напряженному навершию. Игра с сосками стремительно отдалась там, внизу, влажным чувством промокающего нежного разреза. Вероника раздвинула губы посильней и всей ладонью мягко зашевелила в жарком трепещущем пространстве. Клитор заиграл у основания ладони, полный упругий бюст Вероники Сергеевны завибрировал. Наташенька перед ее глазами опять никак не решалась снять трусики… Вот. Вот она приспустила их, так что стал виден миниатюрный треугольник, и принялась гладить себя между ног, глядя воспитательнице в глаза и нисколько не стыдясь своей детской шалости… Нет, не так. Свои узенькие трусики девочка не стала спускать, а лишь слегка оттянула вниз и запустила ладошку под резинку. Трусики на ней были не такие, как в бане, а совсем узкие и почти прозрачные…
Вероника стиснула зубами нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть слишком громко, задрожала, стремительно переворачиваясь на живот в скрутившем ее сильнейшем оргазме и, не в силах больше удерживаться, весело, взахлеб, рассмеялась, зарывшись лицом в подушку.
2. Дети. День первый
Детдом находился в радостно-возбужденном состоянии: все уходили в поход на два дня. Еще с вечера были приготовлены палатки и уложены вещи, а ранним утром ребята быстро позавтракали и, выстроившись в цепочку, двинулись в путь. В доме оставались только директор и двое дежурных, Вероника Сергеевна — воспитательница, и Коля с Наташей, которые махали руками уходящим ребятам и явно жалели, что сейчас не находятся вместе с ними.
Но с Вероникой Сергеевной скучать не приходилось. Увидев пригорюнившихся ребят, она рассмеялась по привычке:
— Ну, что носы повесили? Не проводить же нам целых два дня в печали! Хватайте полотенца и побежали на речку купаться!
И Коля с Наташей подумали, что не так уж плохо остаться дежурить с веселой Вероникой, и через несколько минут они уже втроем неслись на пляж их маленькой речки. Солнце только входило в свою по-летнему яркую силу, было не жарко, но очень-очень тепло. Быстро прогревающийся песок разлетался песчинками под босыми ногами, почти не оставляя на себе следов. Стаи недоуменно таращившихся кузнечиков перепрыгивались в траве под неугомонный стрекот прочих насекомых.
На берегу Вероника Сергеевна сняла юбку и легкую блузку, и осталась в маленьких кружевных трусиках и в лифчике. И раздевающаяся Наташа тут же вспомнила, как приятно было смотреть на это стройное и упругое, загорелое, а местами совсем белоснежное тело, когда Вероника Сергеевна была совсем обнажена…
А вот Коля никогда еще не видел любимую воспитательницу раздетой до трусов и лифчика. Такое неожиданное счастье свалилось на него в первый раз! О чем он думал за минуту до этого, когда бежал по песчаной дорожке, было непонятно: ведь не предполагал же он, что Вероника Сергеевна будет купаться прямо в платье. Да, не предполагал — он вообще тогда думал неизвестно о чем — и теперь прекрасное полуобнаженное тело просто ошеломило его. Несколько мгновений он просто смотрел на Веронику Сергеевну, не отрывая глаз… И вдруг почувствовав, как что-то шевельнулось в трусах, и боясь быть уличенным, быстро кинулся в прохладную воду, немедленно и спасительно охладившую его пыл.
Целый день они купались, играли и загорали. Особенно всем нравилось гонять в ловита на берегу и по мелководью. Трудней всего, конечно, приходилось Наташе, как самой младшей. Но, во-первых, она оказалась не только самой маленькой, но и самой ловкой, особенно когда приходилось уныривать на глубину. Никто ее в ловах долго и не держал, чтобы было одинаково интересно всем. Коле нравилось ловить Веронику Сергеевну, прикасаясь к ней невзначай эрегированным членом. Она хоть и бегала быстрее всех, но воды боялась и заставляла обоих вылезать на берег: «А то я так не буду играть!»
А ближе к вечеру, когда солнце палило уже не так жарко, Наташа с Колей сбегали за «сухим пайком», как назвала Вероника бутерброды с маслом и сыром в сопровождении нескольких бутылок молока, и все втроем после легкого полдника, успешно заменившего обед, блаженно растянулись на горячем песке.
— Наташ, ты умеешь делать массаж? — спросила Вероника, лежа на животе, — было лень даже пытаться приподнять голову от рук, так было хорошо на этом прогретом солнцем песке лежать абсолютно не двигаясь.
— Нет, я только «рельсы-рельсы» знаю! — честно призналась Наташа.
— Пойдет, Наташенька! Сделаешь, а? — Вероника Сергеевна потянулась обеими руками и расстегнула на спине лямки лифчика.
Коля, увидев, как полуобнажились вздутые белые шары грудей, приплюснутых телом Вероники, резко сменил позицию и перевернулся с бока на живот, чтобы скрыть то…. Впрочем, видно почти ничего не было. Наташа и не думала никогда, что так можно загорать. Через несколько секунд она уже устраивалась поудобней на упругой Вероникиной попе, проводя ладошками по стройной загорелой спине с полоской от лифчика, и рассказывая историю о поезде, просыпающем горох, подобно манне небесной, на радость курам, гусям и другим представителям животноводческой фауны. Коля осторожно поднялся, неловко прикрывая руками топорщащиеся трусы и сказал, что «отойдет на минуту окунуться».
— Наташ, а мне? — он вернулся минут через пять мокрый и улыбающийся, как обычно.
— Ага! — легко согласилась Наташа, и Вероника осталась загорать с так и не застегнутым лифчиком.
Колины мокрые трусы тут же промочили Наташу до письки, но это ее только позабавило. А спина у Коли оказалась твердая, мокрая и холодная после речки, не то что мягкая и горячая спина Вероники. Наташа несколько раз поведала Коле о железнодорожном происшествии, и Коля сказал: «Теперь на животе!» И ловко перевернулся прямо под едва привставшей Наташей. Наташа отряхнула его грудь и живот от налипших песчинок и начала заново бесконечное повествование, топочась ладошками о Колины рельефы. И все было бы ничего, только ее очень тревожила мысль о том, на чем же теперь она сидит. Мягкий небольшой бугорок в Колиных трусах пришелся как раз на маленький разрез ее письки, и сидеть на нем было немного неудобно, но жутко интересно. К тому же по ходу поезда бугорок этот начал твердеть и увеличиваться в размерах… Коля, как ни в чем не бывало, лежал, закинув руки за голову, и блаженно щурился на лучи предзакатного солнышка. Наташа даже поерзала чуть-чуть на ставшей толстой и упругой палочке — в животике ее все сильнее теплело. А с Колей стало происходить что-то непонятное. Прежде всего, лицо мальчика приобрело какое-то непривычное выражение. Оно не было отталкивающим, нет, скорее в нем присутствовала даже какая-то красота. А все тело застыло, стало словно каменным — так напряглась мускулатура. Это продолжалось минуты две. Вдруг он глубоко вздохнул, как-то обмяк и, быстро приподнявшись на локтях, стряхнул Наташу с коленок.
— Все, Наташ, давай я тебе теперь!
Ни Коля, ни Наташа не заметили, что Вероника Сергеевна, продолжая лежать на животе, внимательно смотрела на них. Кисти ее правой руки не было видно — она лежала на ней…
Перед Наташей мелькнули черные сатиновые трусы и показавшееся из одной их штанины розовое яичко… Совершенно обалдевшая Наташа с наслаждением растянулась на горячем песке, а Коля устроился где-то позади нее, стараясь не давить всем весом на маленькие ножки. Он, похоже, не знал ничего о поездах, и поэтому просто лапал Наташину миниатюрную спинку, упираясь все тем же бугром (да, он снова увеличился и затвердел практически без перерыва) в расщелину трусиков, облегающих попу. Его осторожные пощипывания, нежные похлопывания и сильные тисканья привели, в конце концов, Наташу в какое-то чудесное и не совсем понятное состояние. Ей до того понравилось лежать на теплом песке и чувствовать, как ее мнут горячие Колины руки, как крепко стискивают бедрышки его коленки, как что-то сильно толкается прямо в ее попу — она чуть не замурлыкала от накатившего удовольствия во всем теле…
