Дело в том, что во второй половине 1970-х годов в ФБР уже начали реагировать на резкий рост количества преступлений на сексуальной почве. Одной из задач Бюро было выявление новых тенденций насильственной преступности и противодействие им. Поначалу это выглядело так: сотрудникам учебного отдела Академии ФБР была поставлена задача обучить персонал полицейских управлений страны более глубокому пониманию и способам работы с преступлениями этого типа. Считалось, что эта тенденция, как и любые другие, носит временный характер. Но проблема была в том, что в Академии не знали о сексуальном насилии ровным счетом ничего. Никто из сотрудников не имел специальных знаний или практического опыта, которые позволяли бы обсуждать темы сексуальной агрессии, изнасилования, убийств на сексуальной почве или виктимологии.

Но, невзирая на этот дефицит знаний, учебный отдел получил дополнительную директиву, из которой однозначно следовало, что отныне сексуальное насилие становится обязательной частью любых программ обучения. В 1978 году недавно приступивший к работе в ОПА агент Рой Хэйзелвуд ознакомился с директивой и кратко обрисовал этот новый для себя учебный вопрос в ходе тренинга по проведению переговоров об освобождении заложников для сотрудников полицейского управления Лос-Анджелеса. Но затем, сознавшись в своей недостаточной осведомленности о виктимологии сексуального насилия, он сразу же перешел к другим учебным темам. Поступать подобным образом ему случалось и раньше, и никаких вопросов это не вызывало. Однако на сей раз получилось иначе. По окончании тренинга к Хэйзелвуду подошла сотрудница управления, по выходным подрабатывавшая медсестрой в приемном покое местной больницы. Она сказала, что прочитала статью, в которой рассказывалось о физической и психологической природе сексуального насилия, и думает, что приведенные в статье данные могут быть полезны в расследованиях подобных дел. Хэйзелвуд заинтерсовался. Он увидел в этом возможность поглубже разобраться в проблеме, которую, судя по всему, никто в ФБР не понимал. Он попросил эту сотрудницу сообщить подробности и неделю спустя получил от нее копию статьи, соавтором которой была я.

Примерно тогда же, осенью 1978 года, я была полностью сосредоточена на своей новой научной работе и преподавании. Дело было в середине сентября, семестр только что начался, и я с головой погрузилась в разработку темы психосоциальных рисков возвращения к работе людей, перенесших острые сердечно-сосудистые заболевания. В дверь моего кабинета постучали, и на пороге появилась моя ассистентка с сообщением, что мне звонят.

– Тебе не трудно будет принять сообщение? Я очень занята, – сказала я, не поднимая головы.

Она некоторое время постояла в нерешительности, после чего тихо сказала:

– Наверное вам все-таки стоит поговорить с ними. Это из ФБР.

Тут, разумеется, мне пришлось отвлечься.

Голос на другом конце провода четко и отрывисто проговорил:

– Добрый день. Это старший специальный агент Рой Хэйзелвуд. Я говорю с профессором Энн Берджесс?

– Да, – ответила я.

– С той самой Энн Берджесс, которая написала статью «Жертва изнасилования в отделении неотложной помощи»?

– Именно.

– Отлично. Надеюсь, я не очень помешал. Хотел поподробнее поговорить с вами о вашей работе, – сказал он.

Постепенно манера разговора Хэйзелвуда начала меняться. Сухой официоз уступил место учтивости и щепетильности. Я бы даже назвала его тон дружелюбным. Он тщательно подбирал слова в своих длинных неспешных фразах, как будто не решаясь прямо сказать, что конкретно понадобилось от меня организации, которую он представлял. Наконец он решился:

– Видите ли, даже ФБР иногда, хотя и в редких случаях, бывает нужно обратиться к внешней экспертизе, чтобы расширить свой кругозор. Вот и сейчас мы решили обратиться к вам для того, чтобы получить консультацию по теме, которой была посвящена ваша статья. Мы в Бюро ограничиваемся статистикой, которая помогает оценить масштаб проблемы. А вот вам удалось докопаться до человеческой составляющей происходящего, и мне было бы интересно узнать, как у вас это получилось. Не согласитесь ли вы приехать в Куонтико с лекциями о ваших исследованиях? Думаю, нашим агентам было бы очень полезно получить от вас ценные знания о виктимологии и насильственных преступлениях на сексуальной почве.

Я была в нерешительности. До сих пор я выступала с рассказами о своих исследованиях в основном перед женщинами – медсестрами и сотрудницами центров помощи жертвам изнасилования.

Они были восприимчивы к этой теме и соотносили себя и с моей работой, и со мной. Они понимали, почему студенткой я пулей проносилась через Бостонский городской парк, чтобы успеть в общежитие до наступления темноты.

И что еще более важно, понимали, как мне было страшно, когда однажды вечером я еле-еле сумела освободиться от приставаний неожиданно выбежавшей мне наперерез группы подростков.

Я не была уверена в том, что мужская аудитория будет реагировать аналогичным образом.

Какое-то время я колебалась, но в конечном итоге любопытство взяло верх.

– Хорошо, агент Хэйзелвуд. Пришлите мне детали факсом. Мне интересно, как агентов ФБР учат анализировать преступления на сексуальной почве.

Со своей первой лекцией в Академии ФБР я выступала перед аудиторией примерно из сорока агентов-мужчин.

По большей части они выглядели точно такими же, какими их изображают в кино: брутальные подтянутые парни с короткими стрижками в практически одинаковых накрахмаленных голубых рубашках.

Вели они себя тоже соответствующим образом: как по команде расселись по своим местам и вооружились блокнотами и ручками.

Преисполненная оптимизма, я начала свою лекцию с вопроса:

– Что вам известно о виктимологии в случаях изнасилования?.

Некоторые потупились, другие делано заулыбались, но никто так и не ответил на вопрос.

Моя иллюзия о высокоинтеллектуальных фэбээровцах рассыпалась в прах.

– Дело в том, что традиционно ее считали обусловленной сексом, – сказала я. – Но на самом деле это не так. Изнасилование – акт власти и контроля. Жертвы понимают это, и именно по этой причине многие из них не готовы рассказывать о пережитом. Они чувствуют себя беспомощными, обессиленными и опозоренными. Над ними надругались в самом прямом смысле этого слова. А в тех редких случаях, когда жертвы все же решаются что-то сказать и попросить о помощи, это бывает обусловлено робкой надеждой на то, что им помогут вернуть то, что было утрачено, разрушено и осквернено. Вот что вы должны знать об изнасиловании. Потому что в случае, если жертва захочет дать показания, самым главным на свете для нее будет то, как вы на это отреагируете.

Оторвав взгляд от своего конспекта, я увидела, что все они выпрямились на своих стульях. Похоже, мне удалось завладеть их вниманием.

– Хорошо, давайте рассмотрим несколько примеров, – предложила я. Включив проектор, я вывела на экран серию фотографий – окровавленное нижнее белье, перевернутые вверх дном спальни, крупные планы женских лиц в ссадинах и кровоподтеках. Кое-кто из агентов делал записи, но большинство просто вглядывались в свидетельства жестоких преступлений. Теперь никто уже не улыбался.

Первая лекция прошла довольно успешно, и вскоре меня пригласили вести регулярные занятия. Если не считать нескольких секретарей и делопроизводителей, я была единственной женщиной в стенах здания Бюро. А с учетом моей области знаний можно было только представить, какие слухи ходили обо мне как о новом эксперте ФБР по сексуальному насилию. Но Хэйзелвуд старался, чтобы у меня не возникало никаких проблем. Он находил время, чтобы объяснить мне тот или иной нюанс культуры Бюро и поинтересоваться моим мнением о делах, по которым работали он и его коллеги. Обычно мое общение с сотрудниками происходило в форме короткой беседы на абстрактные профессиональные темы. Но были и примечательные исключения.