– Но кто же он такой, этот искатель приключений, скажите, пожалуйста? – воскликнула госпожа Шерон. – И на что он рассчитывает?
– Ну, уж это пусть он сам объяснит вам, – отвечала Эмилия. – Его семья была известна моему отцу, и он слышал, что она пользуется безукоризненной репутацией.
Далее она рассказала все, что знала.
– А! Так он, значит, младший сын в семье, следовательно, нищий! – воскликнула тетка. – Вот это мило! И мой брат пристрастился к этому молодому человеку после нескольких дней знакомства? Это так на него похоже! В молодости он, бывало, всегда то полюбит, то возненавидит кого-нибудь без всякой разумной причины, и даже я всегда находила, что те люди, которых он не одобрял, гораздо приятнее его любимцев. Впрочем, о вкусах не спорят. Он всегда поддавался внешнему впечатлению. А я нахожу, что это смешная восторженность! Ну что общего между лицом человека и его характером? Не может разве случиться, что у хорошего человека неприятное лицо?
Эту последнюю фразу госпожа Шерон произнесла с большой самоуверенностью, точно делала великое открытие, и решила, что все рассуждения покончены.
Эмилия, желая прекратить неприятный разговор, осведомилась, не желает ли тетушка закусить после дороги. Госпожа Шерон пошла за нею в замок, однако не рассталась со своей темой, которую обсуждала с таким самодовольством и с такой строгостью к племяннице.
– С огорчением убеждаюсь, – сказала она в ответ на какое-то замечание Эмилии о физиономиях, – что вы унаследовали многие предрассудки вашего отца, между прочим и внезапную симпатию к людям за их приятную наружность. Я догадываюсь, что вы считаете себя страстно влюбленной в этого молодого авантюриста после знакомства в несколько дней. Действительно, в вашем свидании было что-то романтически очаровательное!..
Эмилия подавила слезы, готовые брызнуть из ее глаз, и проговорила:
– Когда мое поведение будет заслуживать вашей строгости, тетя, тогда и будьте строги, но до той поры, из чувства справедливости, если не любви, вам следовало бы воздержаться. Я никогда добровольно не оскорбляла вас. Теперь я лишилась родителей, и вы единственная, от кого я могу ждать доброго отношения. Не растравляйте же моего горя, оно и так велико!
Последние слова она едва могла выговорить от волнения и вслед за тем залилась слезами. Она вспомнила о деликатности и нежности Сент-Обера, о счастливых днях, проведенных ею в родном доме, и вот теперь, сравнивая все это с грубым, бессердечным обращением госпожи Шерон и представляя себе, сколько ей впредь придется проводить тоскливых часов в ее обществе, она чувствовала, что ею овладевает горе, близкое к отчаянию. Госпожа Шерон, более обиженная укорами Эмилии, чем тронутая ее скорбью, не сказала ничего, что могло бы смягчить ее горе. Хотя она и выражала нежелание принять к себе племянницу, однако, в сущности, желала ее общества. Властолюбие было ее преобладающей слабостью. Она знала, что ей удобно принять к себе в дом молодую сироту, которая будет беспрекословно слушаться и исполнять все ее капризы.
Войдя в замок, госпожа Шерон потребовала, чтобы Эмилия сейчас же уложила свои вещи, так как она намеревается немедленно выехать в Тулузу. Эмилия попыталась уговорить тетку отсрочить отъезд хоть до завтрашнего дня, и это ей удалось, хотя и с немалым трудом.
Весь день госпожа Шерон капризничала и пускала в ход свою мелочную тиранию, а Эмилия печалилась, помышляя о будущем.
Вечером, когда тетка удалилась в свою спальню, Эмилия обошла все комнаты и прощалась со всеми вещами в своем родном доме, который теперь покидала невесть на сколько времени, для того чтобы вступить в свет, ей совершенно чуждый и неизвестный. Она не могла победить в себе предчувствия, часто приходившего ей на ум в эту ночь, – что она никогда больше не вернется в отцовский замок.
Долго оставалась она в кабинете отца, отобрала несколько любимых его авторов, чтобы увезти их с собою, и пролила немало слез, стирая пыль с книг; потом уселась в его любимое кресло перед пюпитром для чтения и погрузилась в печальные думы. Так просидела она до тех пор, пока Тереза не отворила дверь, делая обход перед сном. Старуха вздрогнула, увидев свою молодую госпожу, но та позвала ее и отдала распоряжение держать дом наготове к ее приему в любое время.
– Ох, ох, ох! Барышня моя горемычная! И зачем вам понадобилось уезжать отсюда! – промолвила Тереза. – Право, вам здесь будет лучше, чем там, куда вы едете, – если судить по всему…
Эмилия не ответила на это замечание. Огорчение, выраженное Терезой из-за ее отъезда, глубоко трогало. Эмилия находила некоторое утешение для себя в простой привязанности этой бедной, старой служанки. Она дала ей кое-какие распоряжения, чтобы удобнее устроить ее во время отсутствия госпожи.
Отпустив Терезу спать, Эмилия еще бродила по всем пустым покоям замка. Долее всего она пробыла в спальне отца, где долго предавалась грустным мыслям, и наконец удалилась в свою комнату. Из окна она смотрела на сад, слабо озаренный луной, подымавшейся из-за вершин пальмовых деревьев. Тихая красота ночи пробудила в ней такое сильное желание проститься с возлюбленными воспоминаниями своей юности, что она не могла устоять против соблазна сойти вниз. Набросив на голову легкий прозрачный шарф, в котором обыкновенно гуляла, она молча прошла через сад и направилась к отдаленным рощам, чтобы еще раз подышать воздухом свободы и поплакать вдали от посторонних глаз. Глубокий покой ночи, дивное благоухание, разлитое в воздухе, величие далеких горизонтов и ясный синий свод над головою умиротворили и возвысили ее душу, делая ее нечувствительной к ничтожному, низменному миру до такой степени, что теперь она не могла понять, как эти житейские мелочи могли хоть на минуту взволновать ее. Эмилия позабыла о госпоже Шерон и обо всех ее вздорных придирках, помыслы ее вознеслись к созерцанию бесчисленных миров, рассеянных в глубине эфира, – причем тысячи их невидимы человеческому глазу и недоступны человеческому воображению. В то время как мысли ее витали в бесконечном пространстве и возносились к Предвечному Началу Бытия, управляющему вселенной, мысль об отце ни на минуту не покидала ее, но то была мысль отрадная, так как она со своей глубокой, чистой верой знала, что душа его в руках Божиих. Эмилия продолжала идти по роще к террасе, но часто останавливалась на пути, когда что-нибудь напоминало ей о предстоящем изгнании.
Луна уже стояла высоко над лесом, задевая верхушки деревьев желтым светом и пронизывая чащу длинными косыми лучами. Внизу, над быстрой Гаронной, трепетное лунное сияние затуманивалось легкой мглой. Эмилия долго наблюдала светлое отражение, прислушивалась к мягкому ропоту струй и к слабому шелесту бриза в верхушках пальм.
«Как прекрасен воздух в роще! – думала она. – Какая прелестная картина! Часто буду я вспоминать и сожалеть о них, когда буду далеко! Увы, много воды утечет, прежде чем я вернусь сюда. О, мирные, отрадные тени, призраки моего счастливого детства и родительской нежности, навеки утраченной! Зачем мне суждено покинуть вас? В этих местах, полных вами, я могла бы найти тишину и отдохновение. Сладостные дни моего детства! Я должна проститься с последними воспоминаниями о вас!»
Осушив слезы и взглянув на небо, она снова погрузилась в прежнее созерцание, и опять такое же небесное спокойствие овладело ее сердцем, внушило ей надежду, веру и покорность воле Господа, чьи творения наполняли ее душу восторгом.
Эмилия долго смотрела на любимый платан, потом в последний раз села на скамью под его тенью, где, бывало, часто сиживала с отцом и матерью и где лишь за несколько часов перед тем беседовала с Валанкуром. При воспоминании о нем в ее сердце поднялось чувство нежности и тоски по нему.
Вспомнилось его признание, что он часто бродил вокруг ее жилища по ночам и даже заходил иногда за ограду сада. Ей тотчас пришло в голову, что и в данную минуту он где-нибудь в парке. Боясь встретиться с ним, в особенности после его признания, и заслужить справедливый выговор от тетки, она заставила себя отойти от платана и пойти к замку. Она тревожно озиралась кругом и останавливалась по временам, стараясь пронизать взором потемки, но никто не попадался ей навстречу. Наконец она дошла до группы миндальных деревьев, неподалеку от дома, и там остановилась, чтобы окинуть весь сад прощальным взглядом. Вдруг ей показалось, что какая-то фигура вышла из рощи и медленно прошла по залитой лунным светом аллее, но из-за далекого расстояния и тусклого освещения она не могла определить, была ли это действительность или обман воображения… Некоторое время она не отрываясь смотрела на то место, и в мертвой тишине вновь ей почудился какой-то звук и шум шагов неподалеку. Не тратя времени на догадки, она торопливыми шагами направилась к дому. Придя к себе в спальню, она закрыла окно, выходившее в сад, и тут опять ей показалось, что чья-то фигура проскользнула мимо миндальных деревьев. Эмилия немедленно отошла от окна и, как ни была взволнована, постаралась найти во сне отдых и хотя бы кратковременное забвение.
