Как Аннабел сидела с ними и разговаривала. Ей всегда было что сказать.

Когда Дилл наконец взглянул на инспекторш, он не мог бы точно определить, сколько из всего этого произнес вслух. Скорее всего, бо́льшую часть не произнес. У него немного кружилась голова. Инспекторши сияли. Разговаривали так, будто ни слова из того, что он говорил, не слышали, так что, может, он и в самом деле ничего не сказал.

– С чего ты взяла, что этот тип сможет помочь? Он, похоже, под кайфом.

– Ни хрена я не под кайфом, – возмутился Дилл. – Еще раз говорю вам: не под кайфом.

– Слушай, у нас на этот раз не только куры.

Он сел.

– Если это, блин, осел, то у меня места не хватит.

– Он умирает или ему просто нехорошо? Так сразу не поймешь.

– Нет, это его отпускает после какой-нибудь наркоты, состряпанной местными девятиклассниками в кабинете химии.

– Помоги мне его поднять.

Мозг птицы. У этого существа мозг эволюционировал на протяжении двухсот миллионов лет.

Кто-то держал Дилла за локоть и вел его в сарай, хотя ему надо было оставаться в курятнике.

Надо расцеплять кур.

– Ничего с ними за пятнадцать минут не случится. Давай.

Мозг млекопитающих эволюционировал в одном направлении, а мозг птиц – в другом. Динамичное движение вперед, а не инертность, как у ящерицы. Птичья мысль проникала глубоко в кору головного мозга, а не вмешивалась в комковатую кашу многочисленных прочих мыслей, как у людей. Как бы птица летала, будь у нее большая жирная башка? Птичий мозг компактен, и нейронов в его скромном объеме больше, чем в мозгу любого другого животного.

Дилл позволил им довести его до стула и усадить (потому что почему бы не побыть мелодраматичным засранцем?), но когда одна из них вошла со здоровенным пакетом фастфуда, вскочил, как ужаленный.

– Что это? – заорал он. – Ты приперлась сюда с курами в одной руке и мешком говядины в другой? Не смей класть это на стол.

Она швырнула на стол стопку салфеток.

– Слушай, ты вообще когда в последний раз ел?

– Меня от вас тошнит, – прохрипел Дилл, немного сбавляя обороты. – Убирайтесь.

– Ты выглядишь как нарк. Как будто вот-вот откинешься. Сядь.

Птицы. Их смекалка и хитрость, язык и мастеровитость, их особая культура, прекрасная память, потрясающая харизматичность, яркая индивидуальность каждой отдельной курицы. Некоторые из них запросто справляются даже с такими тестами на интеллект, которые проваливают обезьяны, собаки и человеческие детеныши.

– Думаешь, мы не знаем, кто ты такой? – спросила одна. – Это бобы с помидорами. С гуакамоле. Без мяса. Без сыра.

– И сметану попросили не класть, – сказала вторая.

Он уронил руки.

– “Тако Белл”? Это безвкусное дерьмище? У меня есть банка арахисового масла, если вы хотели поужинать.

Боже, ну и зануда, сказала младшая движением подбородка.

А еще они летают.

Он сел и стал есть.

Съел три текучих буррито и горсть жареной картошки. Ощущение, что он вот-вот отключится, отпустило. На женщин – Джейни и Кливленд, он вспомнил – его преображение произвело ошеломительный эффект.

– Ого, ты прям как в рекламе Кельвина Кляйна.

Дилл знал об этом. Он всегда так выглядел, у него как будто на лбу было написано: “Можешь на меня положиться”. Волосы откинуты назад, плечи в положении “мне плевать”, на щеках – небритость плохого парня.

– Ты ведь с голоду чуть не помер, дубина.

Он откинулся на стуле. Челка небрежно упала на лоб, закрыла один глаз.

– Ладно, я вас слушаю. В чем состоит гениальная идея? Излагайте.

Странная парочка эти две подруги. Та, что постарше, Кливленд, откашлялась.

– Мы считаем, что способны на большее, чем спасать каждый раз по паре, как Ной.

– Простите, я Библию наизусть не помню. Вы о чем?

– Если вспомнить 11 сентября…

У младшей вид был скептический.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – сказал Дилл.

– Это было грандиозное заявление, – продолжала Кливленд. – Троя. Перл-Харбор. Такое невозможно истолковать неверно.

– Как-то немного экстремально, нет?

– Нам кажется, ты созрел для грандиозного заявления. А мы созрели для того, чтобы все организовать.

Он отмахнулся от услышанного.

– Убийство нескольких тысяч человек? Точняк, заявление грандиозное. Только вы в себя придите. Задача невыполнимая. Где вы возьмете тысячи людей? К тому же какой в этом смысл? Так все делают. Все, у кого с воображением проблемы. Те же, кто проектирует парковки. И шопится в гипермаркетах.

Вторая, Джейни, подняла ладони, останавливая его.

– Прошу прощения. Кто вы оба вообще такие? О чем вы говорите?

– А я откуда знаю? Это вы мне должны объяснить, о чем.

– Перл-Харбор… – выдохнула она с отвращением и подалась вперед. – Ладно, слушайте сюда. Таинственным образом однажды ночью с фермы исчезают все куры, все до единой.

– Это же миллионы кур.

– С маленькой фермы. Один миллион кур.

– Вы произведете “побочное изъятие” миллиона птиц. И что вы будете делать с миллионом птиц?

– Поселим страх в сердца американцев.

– Они не испугаются. Только удивятся.

– У них сложится в голове картина, – сказала Джейни. – Все эти куры. Их нет. Это жутко, это сбивает с ног, это прекрасно. Люди в этом что-нибудь увидят.

– Например что?

– Послание!

– Птиц больше нет?

– Птицы свободны, – сказала Кливленд.

– Птицы должны быть свободны, – поправила ее Джейни. – Господи, вот это фраза. Надо запомнить!

– Птицы должны быть свободны, – повторила Кливленд. – Очень поэтично.

– Не поэтично, а тупо, – сказал Дилл. – Что вы будете делать с курами?

– В этом часть фокуса – в загадке, – сказала Джейни. – Куда девались куры? У кур ни с того ни с сего появляется свобода выбора.

– Так и куда же они девались?

– “Птицы должны быть свободны”. Ты только послушай! Ведь это же слоган для социального ролика.

– Вы не можете привезти миллион кур сюда.

– Мы разработаем план.

– План на миллион птиц?

– Мы что-нибудь придумаем. И ты нам поможешь.

– Я не буду вам помогать, – запротестовал Дилл. – Птицы должны быть свободны, матерь божья.

– Классно звучит, и запоминается легко, разве нет?

– И давно вы решили, что надо обратиться к людям с воззванием? Я думал, это не ваш стиль.

– Мы сделаем это не ради воззвания к людям. Вот ты – ради воззвания, да.

– Я ничего делать не буду. А вам-то это зачем?

Джейни посмотрела на Кливленд, та откашлялась и сказала:

– Они не прошли проверку.

Дилл отшатнулся.

– Фермы, не прошедшие проверку, лишаются статуса члена Союза производителей яиц, – холодно проговорила Кливленд. – Либо к ним должны быть применены иные меры.

Лишаются статуса…

– Проваленную проверку упоминать необязательно, – сказала Джейни.

– Обязательно надо ее упоминать, – возразила Кливленд.

Что вообще за хрень…

– У нас есть на примете одна ферма, – продолжала Кливленд. – Мы там кое-кого знаем лично.

– Точнее, это ты там кое-кого знаешь лично, – поправила ее Джейни.

О нет.

Понятно. Твою мать. Ну конечно.

– Вот только один прокол, – наконец сказал он. – У нее наверняка больше нет доступа ни к какой внутренней информации.

– Может, ты у нее спросишь?

– Мы даже не знаем, где она находится. – Дилл всегда говорил о себе во множественном числе, когда врал. – К тому же никто не станет делать этого с вами. И уж тем более она! – Он чувствовал, что говорит все громче и громче. – Потому что это невозможно. Невозможно организовать, невозможно их оттуда вытащить, невозможно найти места, где их разместить. И еще потому что это бессмысленно. Они просто закажут себе еще кур. Неделей позже ферма снова будет набита птицами. И вообще, хватит с меня сумасшедших. Я от них достаточно натерпелся.

– Понятно. Я же говорила тебе, что он не потянет. А, Джейни, говорила я тебе?