В процессе моей собственной работы по изучению коры надпочечников мне пришлось столкнуться с несколько иной проблемой. Предлагая термины "минералокортикоид" и "глюкокортикоид" для двух основных клас-сов жизненно важных эффектов гормонов коры надпочечников, я настойчиво стремился подчеркнуть, что одно и то же химическое соединение может проявлять оба вида активности, хотя и в разной степени. Таким образом, этими терминами предполагалось обозначать эффекты, а не химические соединения.
Обширные экспериментальные данные впоследствии подтвердили тот факт, что эти эффекты не одинаковы и во многих отношениях взаимно противоположны. К тому времени удобства ради стало обычным делом применять термин "минералокортикоиды" или "глюкокортикоиды", если соответствующие соединения проявляли активность преимущественно одного или другого типа. Это, несомненно, оправдано и согласуется с общепринятым употреблением эндокринологической терминологии. Никто не усомнится в разумности называния кортизона "кортикоидом", хотя он и обладает небольшим маскулинизирующим действием (способствует росту волосяного покрова -- так называемому гирсутизму), и точно так же никто не станет отвергать в применении к кортизону термин "мужской гормон", поскольку кортизон обладает соответствующим действием. Тем не менее за прошедшие годы более пятидесяти авторов заявили, что разделение между минерале- и глюкокортикоидами недопустимо, поскольку для некоторых соединений характерны оба этих действия. Тот факт, что наша классификация была почти единодушно принята большинством исследователей, совершенно ясно показывает, насколько полезны, а может быть даже и незаменимы, такие обобщающие названия; следует лишь иметь в виду, что входящие в один и тот же класс объекты похожи, но не идентичны.
Другая ошибка экстраполяции, которая не так давно появилась в публикациях, основывалась на следующем рассуждении: резерпин выводит из сердца катехоламины и в то же время предохраняет от некоторых форм кардионекроза. Значит, кардионекрозы зависят от присутствия катехоламинов в сердце. на самом же деле предварительное воздействие любого стрессора препятствует возникновению этих кардионекрозов, а резерпин -мощный стрессор. При этом специфичность действия резерпина и его влияние на сердечные катехоламины никогда не испытывались.
Возможно, наиболее распространенная из совершаемых ошибок экстраполяции состоит в неправомерном предположении, что, зная эффективную дозу препарата на килограмм живой ткани одного вида животных, можно определять дозу, необходимую для создания аналогичного эффекта у других видов. Ход рассуждений при этом бывает примерно таким: доза кортизона, необходимая для достижения определенного эффекта у крысы весом 100 граммов, 1 миллиграмм. Значит, у человека весом в 70 килограммов для получения такого же эффекта надпочечники должны будут выделить дозу кортизона в 700 раз большую. Поскольку такое огромное количество кортизона в принципе выработать невозможно, результаты этих наблюдений не могут быть применены в клинической медицине.
Дело в том, что в расчете на единицу веса живой ткани человек может оказаться гораздо более (или менее) чувствителен, нежели крыса, к действию какого-либо препарата. Фактически обобщение по показателю веса неприменимо даже по отношению к молодым и старым особям в рамках одного и того же вида. В расчете на 1 килограмм веса тела ребенок гораздо чувствительнее к действию морфина, нежели взрослый, а крыса гораздо менее восприимчива, чем человек любого возраста.
ЧЕГО НЕТ, ТО ДЕЙСТВОВАТЬ НЕ МОЖЕТ.
Казалось бы, очевидно, что отсутствующий фактор действовать не может. Однако, как ни странно, такое допущение приводило и приводит к бесчисленным ошибкам, многие из которых стали классическими и вошли в историю медицины.
Вспомним, что на самом раннем этапе развития современной бактериологии Роберт Кох сформулировал свои знаменитые "постулаты", выполнение которых необходимо для того, чтобы заболевание могло быть приписано действию какого-либо микроорганизма. Первый и наиболее существенный постулат заключался в том, что микроб должен выявляться в каждом случае заболевания.
Воспользуемся словами самого Коха: "Полностью удовлетворительное доказательство паразитической природы заболевания может быть получено только тогда, когда нам удастся обнаружить паразитические микроорганизмы во всех случаях изучаемого заболевания, когда мы, далее, будем в состоянии продемонстрировать их присутствие в таких количествах и в таком распределении, что все симптомы заболевания найдут, таким образом, свое объяснение, и, наконец, когда мы для каждого отдельного инфекционного заболевания установим существование микроорганизма с ярко выраженными морфологическими признаками" [13].
Последующие же работы показали, что очень часто проявления заболевания, вызванного микробами, имеют место только после того, как возбудителя уже не удается выявить. В ряде случаев (ботулиновый токсин) болезнь может поразить человека, который никогда не был заражен самим микробом, но лишь употребил в пищу продукт, содержащий токсины этого микроорганизма. И наоборот, в высшей степени болезнетворные микробы могут находиться в здоровых носителях, которые оказались устойчивыми к ним.
Так называемые метакортикоидные поражения представляют собой другой пример такого рода. Должным образом сенсибилизированные крысы, подвергнутые в течение сравнительно короткого периода времени воздействию больших доз ДКА, могут не проявлять никаких признаков нефросклероза, гипертонии или узелкового периартериита в период гормонального воздействия или даже сразу по его прекращении. Но спустя недели или месяцы после окончания курса ДКА все эти изменения у них возникнут. Таким образом, опять мы находим проявления, первоначальная причина которых не была обнаружена в организме.
Принцип действия этой ловушки может быть проиллюстрирован на следующей схеме:
Здесь стимул S может воздействовать на "мишень" Т, избирая прямой путь Р. Результаты воздействия -- соответствующее изменение мишени Т не могут не проявляться, пока стимул все еще присутствует в организме, но тем не менее они являются следствием этого воздействия. (Такая возможность в постулатах Коха не предусматривалась.) При этом стимул S может воздействовать на "мишень" Т1 и вызывать в ней последующие изменения, которые оказывают вторичное влияние на "мишень" Т в то время, когда первоначальный стимул уже отсутствует. (Этим, по-видимому, объясняются "метакортикоидные" сосудистые поражения, вторичные по отношению к отсроченному нефросклерозу).
Имеются бесчисленные дополнительные примеры, иллюстрирующие данное положение,-- это отдаленные последствия рентгеновского облучения, анафилактической сенсибилизации, эмоционального потрясения, полученного в раннем детстве, и практически любого случая, оставившего потенциально травматический "шрам" в самом широком смысле этого слова.
Теперь, по прошествии времени, причинно-следственная связь между этими стимулами и их отдаленными эффектами настолько очевидна, что упоминание данного источника ошибок может показаться излишним. Но, как явствует из истории медицины, на практике аксиома "чего нет, то действовать не может" столь распространена, что это ввело в заблуждение даже Роберта Коха. Такое положение задержало развитие медицинских исследований и во многих других отношениях. Правильную интерпретацию причин возникновения различных заболеваний, связанных с витаминной недостаточностью, таких, как рахит, пеллагра, бери-бери, цинга, надолго задержали бесплодные поиски явного источника этих болезней -- какого-либо яда. Альтернативная возможность -отсутствие в пище жизненно важных компонентов -- представляется вполне естественной сегодня в ретроспективе. Но я настаиваю на том, что только гений мог задуматься над этим. Каким бы простым ни казалось решение, факт состоит в том, что оно не пришло в голову ни одному из выдающихся ученых, на протяжении веков изучавших болезни, вызванные витаминной недостаточностью.