Весь следующий день они провели вместе с Джун. Вечером они слушали новости на новоорлеанской радиостанции и узнали, что Элвис Пресли и Джу н Джуанико из Билокси объявили о помолвке. Под влиянием момента они кинулись к машине и поехали в Новый Орлеан, чтобы развеять слухи. Элвис нашел адрес радиостанции в ближайшей телефонной будке, и они влетели в студию, находившуюся в гостинице «Сент–Чарлз». Прижавшись носами к стеклу, они глазели на диск–жокея Хала Мюррея до тех пор, пока он их не заметил. Всплеснув руками, он объявил изумленным радиослушателям, что «герой часа» только что вошел в студию, и включил второй микрофон.
Единственная вещь, о которой Элвис в тот момент серьезно думал, была его карьера, сообщил Элвис радиослушателям. У него не было времени на помолвку, сейчас он думал об отпуске, который собирался провести во Флориде. «У вас отпуск, наверное, толком не получится, — прервал его диск–жокей. — Из–за всех подростков и поклонников, которые ринутся туда». — «Ничего страшного, я не против. Без них мне бы туго пришлось…» Когда Элвис и Дяуш вышли из студии, холл гостиницы был переполнен. Одна из девушек упала в обморок от волнения и жары.
После Билокси семеро друзей отправились на Понтчартрейн–Бич, где Элвис, как позже сообщалось в прессе, съел три порции жареного цыпленка, а Джун — три порции очищенных крабов. По пути домой они снова остановились перекусить, и Элвис заказал хорошо прожаренную яичницу с беконом. Обнаружив, что яйца были приготовлены не так, как он просил, он послал заказ на доработку. Когда официантка вновь принесла его тарелку и вновь что–то было не так, она возмутилась: «Вы что думаете, вас будут обслуживать как особенного клиента, потому что вы Элвис Пресли?» — «Нет, — ответил он, — я хочу, чтобы меня обслуживали как обычного клиента». С этими словами он столкнул тарелку к ногам официантки. Они вернулись домой в 3.45 утра. На следующий день Джун, лежа в кровати, отвечала на вопросы репортера из «Нью–Орлеан ньюс»: «Поцеловала ли я его на прощание? А вы как думаете? Конечно, поцеловала. Мы стояли на крыльце. Нет, не у калитки, а на крыльце. Он такой чудесный!»
Они виделись каждый вечер и проводили большую часть дня вместе. Элвис каждый день сообщал прессе, что вот–вот уедет во Флориду, но так и не поехал. Во вторник они вместе с матерью Джун и Эдди Веллманом отправились на глубоководную рыбалку. Они так хорошо провели время, что Элвис позвонил своим родителям и попросил их приехать. С помощью Эдди Беллмана он снял виллу на ранчо Галф–Хиллс–Дьюд, в роскошном районе Оушн–Спрингс. Толпы в гостинице становились невыносимыми — когда Элвис с друзьями вернулся с рыбалки, их поджидала толпа из пятисот человек. На «Кадиллаке» Элвиса постоянно губной помадой писали адреса, телефоны и любовные признания. В одном из интервью, которое он дал ранее на той неделе, в ответ на вопрос, когда же он все–таки собирается отбыть во Флориду, Элвис криво улыбнулся и ответил: «Если так будет продолжаться, то сегодня». В пятницу Вернон и Глэдис прибыли в своем розовом «Кадиллаке» и устроились в гостинице. Толпа, дежурившая у гостиницы, несмотря на отсутствие их кумира, становилась все больше и больше. Мать Пресли молча смотрела из окна со смешанным чувством любопытства и страха. В субботу семейство отправилось на рыбалку, и родители Элвиса не могли бы быть счастливее. Отцу Пресли просто нравилось быть в открытом океане, где никто не мог потревожить его самого и сына, а мать Пресли заготовила для Элвиса бутерброды с ореховым маслом и бананами, которые скармливала ему, пока он ловил рыбу, и вытирала крошки с его губ. Стоял солнечный день, а на голубом небе не было ни облачка.
В понедельник они поехали в Новый Орлеан. Они сходили в зоопарк, обошли заросшее исландским мхом кладбище, зашли в гости к дедушке и бабушке Джун, которые когда–то управляли гостиницей «Астор» на Ройял–стрит, и прокатились мимо красивых довоенных особняков. Родители Пресли держались за руки, и Глэдис спросила Вернона, не хотел бы он жить в таком большом доме. Затем мать Пресли обратилась к Джун, которой явно симпатизировала: «Знаете, я никогда не видела, чтобы мой сын так увлекался девушкой. Вы ведь планируете скоро пожениться, правда?» Не нужно отвечать, сказала Глэдис. Она знала сама, чувствовала сердцем. «Лучше не говори Полковнику Паркеру, насколько серьезны твои намерения относительно Джун, — попросила она сына. — Сам знаешь, как он к этому относится». Глэдис уже называла Джун по–домашнему дочкой, но Джун, которая не могла пересилить себя и обращаться к миссис Пресли просто по имени, как просила об этом сама Глэдис, стала называть ее Дави, по ее второму имени Лав. «Знаете, мы будем гордиться моим сыном», — доверилась Глэдис Джун. Как будто она до сих пор им не гордилась!
Родители Пресли вернулись в Мемфис, а Элвис снял дом с четырьмя спальнями у семьи Хэк на Бэйвью–драйв, на окраине курорта Галф–Хиллс. Новый дом давал больше возможностей для уединения, чем вилла. Элвис и Джун наслаждались летней идиллией, до этого времени им незнакомой. Следующие несколько недель пролетели незаметно, как будто их и не было. Как–то раз снова приехали родители Пресли, друзья Элвиса время от времени уезжали по каким–то делам, и иногда Элвис возвращался в Мемфис, якобы для занятий делами. Порой Джун подозревала, что эти дела были не чем иным, как Барбарой Херн, «мемфисской подружкой» Элвиса, но это ее не тревожило. Это невозможно! Для Элвиса и Джун каждый момент превращался в вечность: когда он проводил время с ней, он всецело ей принадлежал; и она озорно заявила репортеру: «Грешно было бы отказываться от таких чудесных отношений».
В Галф–Хиллс они катались на лошадях, водных лыжах, играли в шаффл–борд и днями напролет купались. В «доме Хэков» за высокой стеной и на поле для гольфа на другой стороне улицы они кидались ракетами для фейерверка. Все носились кругами, пытаясь маленькими сигарами зажечь петарды, которыми они швырялись друг в друга. Иногда после водных лыж они шли пообедать в гостиницу с матерью Джун и ее приятелем, потом пешком — в бар «Розовый пони» и собирались вокруг пианино. Все подпевали, когда Элвис играл старые знакомые песни, а в конце он играл что–нибудь медленное. Он требовал, чтобы Джун постоянно была рядом с ним, и жаловался, когда она отдалялась. Он говорил: «Другие девчонки, с которыми я встречался, всегда были рядом со мной, показывали, как они мной гордятся. Если я что–то говорил, они слушали. А тебя мне нужно сначала разыскать, если я хочу что–то сказать». Она прекрасно понимала, о чем он говорил. Иногда она специально пропадала, просто чтобы проверить, будет ли он ее искать, — и он всегда искал. «Я сказала ему: «Я не как твои остальные подружки, Элвис. Я не буду ловить каждое твое слово. Когда мы встретились первый раз, ты сказал: «Ты мне нравишься, потому что не похожа на других». А теперь вдруг ты хочешь, чтобы я была как все». Нет, возражал он, но с чего бы это ей столько времени болтать со спортивным инструктором, вместо того чтобы смотреть, как Элвис катается на водных лыжах? «Все, что тебя волнует, это со сколькими парнями я встречалась. Я со многими встречалась, но ничем таким не занималась», — вспылила Джун.
Он спросил: «Это значит, что ты еще ягодка?» — «Я не ягодка, а целый пирожок с ягодками», — ответила Джун.
Они были идеальной парой. Джун обожала дурачиться и, к удивлению Элвиса, очень любила петь. Когда они ездили на лошадях, они распевали «Side By Side», «Васк in the Saddle Again» и «Let the Rest of the World Go By», и Джун подпевала своим тенорком. Когда они купались в бассейне, рядом всегда стоял фонограф. Элвис постоянно крутил «Му Prayer», летний хит группы Platters. Каждый раз на том месте, где солист приближался к центральной высокой ноте, Элвис начинал бормотать: «Я возьму эту ноту, я возьму эту ноту… Вот–вот я ее спою… Вот я ее пою, пою…» Он пробовал расслабиться и выдавить из себя этот звук, но ничего не получалось, он взвизгивал и нырял под воду. Он постоянно пел — иногда казалось, что пение необходимо ему как воздух. Джун не слишком–то жаловала его записи, так что они чаще пели старые мелодии типа «That's Му Desire», «Over the Rainbow» или ритм–энд–блю–зовые хиты типа «Ebb Tide» и «Unchained Melody». Неудивительно, что Джун без колебаний выдала Элвису свои сомнения по поводу его музыки. «Мне казалось, что большинство его песен звучали так, как будто он пел из консервной банки. Я сказала: «Почему бы тебе не спеть этим ребятам из студии то, что поем мы? Может, они найдут для тебя что–нибудь подобное».
