Если вы настраивались на волну WDIA (с 1949 года эта радиостанция стала проводить исключительно «черную политику» и именовала себя не иначе как «Негритянская мама–радио»), то могли услышать не только местную звезду блюза Би Би Кинга, который лично вел программу и «живьем» исполнял свои вещи, но и таких выдающихся исполнителей, как, например, профессор Нэт Ди Уильямс — он преподавал историю в вашингтонском колледже «Букер Ти», вел свою колонку в мемфисской газете для черных «World» и исполнял обязанности конферансье в театре «Палас». А еще вы могли услышать там гения комедии Э. С. Уильямса по прозвищу Приветик и великого Мориса Халберта по прозвищу Гоночная машина, не говоря уже о квартете «Дух Мемфиса» (The Spirit Of Memphis Quartet), у которых была собственная пятнадцатиминутная программа. Эти певцы умели превратить сдержанный псалом в вакханалию плотских эмоций! В воскресные вечера из баптистской церкви в Ист–Тригг вел свою музыкальную службу преподобный У. Герберт Брюистер — его перу принадлежат уже ставшие классикой спиричуэле (впервые в исполнении Махалии Джексон и Клары Уорд) «Move On Up a Little Higher» и «How I Got Over»; в перерывах между вещами выступала знаменитая солистка из хора преподобного Куин Си Андерсон.
Короче, изо всех сил тянувшийся к музыке школьник просто не мог не влюбиться во всех этих замечательных людей. При этом мы даже не упоминаем о трансляции песен Хаулин Вулфа и Сонни Бой Уильямса из Западного Мемфиса, штат Арканзас, хит–параде хиллбилли «Сонного» Джона на волнах WHHM, не говорим о целой серии программ, передававших современные популярные мелодии, которые шли из «Пибоди Скайуэй», и, конечно же, о субботних трансляциях из «Опрая»! В общем, это было настоящее музыкальное образование, качество его сегодня даже представить невозможно, и при этом музыка рождалась и звучала во времена жесточайшей сегрегации — ив местах ее максимального, так сказать, давления. Но для восприятия этой музыки цвет кожи ее исполнителя значения не имел, слушателей поразил тотальный дальтонизм. «По крайней мере, в одном аспекте культурной жизни Америки, — писал в 1958 году один из первых музыкальных редакторов журнала «Билл–борд» Пол Акерман, анализируя роль послевоенного музыкального бума, — интеграция уже произошла». Но эти слова были бы справедливы и в 1950 году — правда, тогда они относились бы только к частной жизни конкретного радиослушателя, который жил музыкой прямого эфира.
Не исключено, что это произошло на одной из дамских презентаций, которые устраивала компания «Стэнли Продактс». Глэдис обратилась к миссис Мэтти Денсон с просьбой: не будет ли ее муж, преподобный Дж. Дж. Денсон, столь любезен, чтобы дать ее сыну несколько уроков игры на гитаре? Миссис Денсон ответила, что муж будет только счастлив («У мальчика такой чудесный голос», — добавила миссис Пресли). Однако подлинным талантом в той семье был Джесси Ли — сын миссис Денсон. Однако идея матушки заниматься с каким–то там мальчишкой ему вначале категорически не понравилась: в свои восемнадцать Джесси был на два с половиной года старше сына миссис Пресли (дело было в 1950 году), и в школе он уже имел сомнительную репутацию прогульщика и лодыря. В девять лет он первый раз сбежал из дома, примерно тогда же всерьез занялся боксом, но в целом отрочество его проходило под неусыпным присмотром добрых людей во всевозможных «амбулаторных» исправительных заведениях родного квартала. Великолепный спортсмен, он участвовал в одном из самых значительных боксерских матчей в истории Мемфиса — в турнире «Золотая перчатка» 1952 года, но в финале за титул чемпиона в легчайшем весе проиграл другому боксеру из Лодердейл–кортс, Джорджу Блэнсету. На следующий день в местной газете с восторгом писали, как здорово Джесси исполнял между раундами песню Хэнка Шоу «Golden Rocket» и уже тогда ставшую классикой «Blue Prelude».
Он сказал матери, что не собирается заниматься с Элвисом, потому что тот «скромняга и вообще трусишка». «Мама, он же до смерти боится парней, с которыми я вожу компанию! — стал ныть Джесси. — А это крутые ребята — они начнут дразнить меня, я заведусь, полезу в драку, так они мне все руки переломают! Может, не стоит?» Она пошла к двери, потом повернулась и говорит: «Значит, так, Джесси Ли, запомни: если ты не сделаешь того, о чем я тебя прошу, тебе переломают руки и ноги твои дяди, а если у них на это не найдется времени, тебе придется иметь дело со мной!» — «Отлично, отлично, мама, — сказал я, — приводи его!»
«В общем, он пришел, — рассказывал Джесси, — гитара почти такая, на какой играл Джин Отри, вот только Элвис ни черта не умел на ней играть! Ясное дело, струны были натянуты так высоко, что он не мог даже толком взять аккорд; пришлось дать ему свою гитару — узкокорпусный «Мартин». Я стал показывать ему базовые аккорды: накладывал свою руку на его и прижимал пальцы к нужным ладам, приговаривая: «Парень, ты нажимаешь не те струны не теми пальцами», и старался выпрямить его скрюченные пальчики. Долгое время он не мог проиграть вещь до конца, не успевал за мелодией, но, как только я наконец заставил его выпрямить пальцы, дело пошло».
Ли поражал своих поклонников виртуозным исполнением «Wildwood Flower» и «Double Eagle»; не говоря уже о замечательном йодле, которому он научился еще в детстве, а позже использовал как упражнение для голосовых связок. Вместе с другим аборигеном Лодердейл–кортс Джонни Блэком, чей старший брат Билл был настоящим профессиональным музыкантом, Ли сколотил что–то вроде группы, которая даже давала концерты на Маркет–молл — эта прохладная тенистая улица начиналась в самом центре Лодердейл–кортс. По вечерам они, бывало, исполняли на несколько голосов «Cool Water» и «Riders In The Sky», а Ли солировал на гитаре и вел ведущую партию вокала в «I'm Moving On», «Tennessee Waltz» или в какой–нибудь песне — любой! — из репертуара Эдди Арнолда. Летними вечерами на лужайке перед домом устраивалась импровизированная танцплощадка — молодежь отплясывала, старики сидели у своих подъездов, прихлопывали в ладоши, и музыка разносилась по всему Лодердейл–кортс. Джимми, старший брат Ли Денсона, вспоминал, что заводилой всегда был его младший братец: «Они выходили гуськом, четверо или пятеро, не помню, вцепившись в свои гитары». А Джимми Блэк вспоминал эти танцы так: «Обычно мы становились под деревьями, там росли такие большие магнолии — я даже сделал несколько фотографий всех нас. Прийти мог любой желающий, мы играли для всех. У нас была одна мандолина, три или четыре гитары, этого было достаточно, чтобы собрать публику. Мы не пытались покорить нашей музыкой мир, мы просто играли, чтобы и самим как следует повеселиться».
Никто не вспомнил и не узнал Элвиса на тех фотографиях, хотя он отчетливо виден на заднем плане, где–то у самых краев снимков: пальцы сжимают гриф гитары, а сам он, по–видимому, выступает в роли бэк–вокалиста. «Промахнувшись мимо ноты», он вскидывал руки и со смущенной улыбкой поеживался, вызывая смех в публике. Для парней постарше он был всего лишь робким деревенским мальчишкой, маменькиным сынком, заслуживающим лишь некоторого подобия уважения за то, что не струсил выйти «на сцену» в столь солидной и представительной компании. Для Баззи, Фарли и Пола он был героем — в их воспоминаниях другу отводится центральное место. Как и все мальчишки любого поколения, они редко вспоминают старших парней, все они для них на одно лицо — задиры и любители отвести душу на маленьких; спросите их, как они сами вели себя с малышами, и они дружно ответят вам, что никогда ничего подобного себе не позволяли!
В общем, все ведут себя предельно предсказуемо, за исключением мечтательного паренька в самом углу снимка: Элвис словно очутился в чужом, незнакомом мире. Музыка и волнует его, и сковывает одновременно, с музыкой он путешествует в иные миры, он словно грезит наяву, но в то же время музыка осязаема и конкретна, как желание. Старшие были бы поражены, догадайся они, что он знает слова всех песен, которые они пели (Ли Денсон, например, понятия не имеет, что не он научил своего тихоню–ученика, как играть и петь «Old Shep») — скорее всего он прекрасно знал слова всех тех песен, которые они могли бы спеть и сыграть. Вот только пальцы пока еще слушались его плохо. И он слышал эти песни совсем иначе — временами они были не столь быстрые, совсем не такие, как их поет приторный ирландский тенор Джон Маккормак, а хиллбилли должно звучать чуть драматичнее. Единственные песни, которые он не стал бы менять, — это церковные. Их бы он оставил в том виде, в каком его принесли слушателям «Стэйтесмен», «Братья Блэквуд», «Саншайн Бойс». Вносить изменения в эти песни — кощунство.
