– Приехали, Андрей! – водитель заглушил двигатель, зевнул, а затем толкнул в бок врача, придремавшего рядом, на соседнем сиденье. Исполнив свою часть работы, он сложил на рулевом колесе руки, одновременно откидываясь назад в кресле. «Может быть, удастся покемарить хотя бы полчаса, пока он там работает на вызове» – сверкнула робко в его мыслях надежда. Врач же встрепенувшись, ошалело огляделся по сторонам, не совсем понимая, где он. Наконец его взгляд упал на планшет, на его коленях. «Точно, вызов!» – вспомнил он. – «Улица Солнечная, дом 12, квартира 15. Блин, пятый этаж!» Мозг его вяло заработал, однако привычно всё быстрее и быстрее набирая обороты. Молодой доктор, кряхтя словно старик, вылез из автомобиля, привычно потирая больную спину и подхватывая жёлтый чемоданчик и аппарат ЭКГ. В домофоне бодрый голос старушки, которой якобы стало плохо сейчас ночью, поинтересовался – «Кто там?». «Скорую вызывали?» – устало осведомился Андрей. «Конечно, конечно!» – весело залепетала старушка. А ведь была надежда, что, не дождавшись скорой, приехавшей к ней с опозданием из-за завала вызовов, бабушка уснёт, пропустив еженощный ритуал замера давления и приёма дежурной таблетки от скорой. «Не срослось!» – мрачно подумал доктор, входя в подъезд, пропахший кошками. Подъём на пятый этаж уподобился для него шествию на Голгофу.

Настроение испортилось окончательно, когда на вопрос «Что беспокоит?» бодрая старушка, уютно устроившаяся на диванчике, кокетливо пожав сухонькими плечиками, ответила:

– Да, ничего такого, сынок! Шумит в голове, да суставы болят… Так они, окаянные, постоянно болят!

Усталость в душе сменилась на раздражение нормального человека, которого потревожили не по делу. Чувствуя, как наливается праведным гневом, как презрев все этические принципы, он готов разразиться гневным монологом, Андрей неимоверным усилием сдержал первые, резкие слова. Раздражение не найдя выхода медленно, но верно перерастало в злость. Запасы гуманизма и человеколюбия стремительно испарялись. Чувствуя, что ненавидит эту бодрую старушенцию, вызвавшую скорую в три часа ночи, доктор собирался, было, без проволочек записать паспортные данные, да измерив давление, поскорее свалить с вызова, как старушка зачастила:

– Вы извините меня! Я живу одна, муж помер в прошлом году, дети давно разъехались. Бессонница мучает, спасу нет! А тут я испекла пирог. Вкуснющий! С клубникой! Думаю, дай вызову скорую. Знаю, что вы бедненькие и днем, и ночью работаете без продыху! Нас спасаете, и некогда вам ни присесть, ни поесть! Вот, думаю, кто бы ко мне не приехал напою его чаем, накормлю пирогом. Пусть хотя бы полчаса у меня отдохнёт.

Доктор сначала опешил, а затем просто задохнулся от гнева. Такого в его практике еще не было! «Дроперидол с фуросемидом!» – немедленно определился его разум с местью злосчастной старухе. Но всмотревшись в невинные, немного озорные глаза бабушки и сложившийся язвительный монолог-отповедь в его голове рухнул, словно карточный домик. Ну, что ты будешь делать с такой старушкой? Лет ей далеко за восемьдесят, она со своей бесхитростной наивностью хуже всякого ребенка. Бабушка уверена, что делает хорошее дело, и переубедить её в обратном невозможно. Андрей плюнул в сердцах. Мысли в его голове после сдержанной волевым усилием эмоциональной вспышки вновь заворочались с трудом, словно какие-то неподъёмные валуны. «Наплевать ей на то, что сейчас три часа ночи, что я бы с удовольствием променял пирог на часок-другой сна на подстанции. …С чем там пирог у неё? С клубникой?» И тут совсем некстати вспомнилось, что за его плечами сегодня подряд восемь вызовов, что с шести часов вечера он как уехал с подстанции так на нее и не возвращался, что наскоро съеденный обед давно уже переварился, что он устал как загнанная лошадь»

– Несите… – буркнул он, наконец, глядя в вслед моментально упорхнувшей на кухню старушке, смирившись со случившимся. «И врёт она все! Не больные у нее суставы, и давление её не мучает…» – подумалось раздраженно. Но вскоре ароматы свежей сдобы, уютный свист закипающего чайника перевели его мысли на совсем другие рельсы. Он посмотрел на часы. «Полчаса у меня есть. И пропади оно всё пропадом! Если случиться, что-то серьезное… ДТП там, падение с высоты, или ещё что-то найдут меня диспетчера, как миленького, выдернут с вызова. Дедушка или бабушка с давлением или артритом могут подождать, а вот травма или инфаркт нет…»

Пирог оказался выше всяких похвал! Неженатый доктор (ну какая личная жизнь, когда работаешь на две ставки, без продыху?) в последний раз подобную вкуснотищу ел, лет пять назад, когда приезжал к своей старенькой маме. Первый кусок молодой человек сам не заметил, как проглотил в мгновение ока. Старушка, обрадованная таким поворотом событий, подлила ему ещё горячего, терпкого чая. После второго куска, ей удалось разговорить хмурого доктора. Сам Андрей не заметил, как завязалась беседа со словоохотливой бабушкой, которая так сильно напомнила ему одновременно и маму, женщину в почтенном возрасте, и его бабушку, давно покинувшую этот свет. Говорила ни о чем, и сразу обо всем…

Аккуратненькая, чистенькая старушка страдала от самого страшного заболевания в её возрасте – от одиночества. Для неё этот ночной разговор лучше всякой магнезии и таблеток. Она говорила и говорила, подкладывая куски пирога доктору, ведала про свою непростую жизнь, про то, как проработала учителем, про покойного мужа. Про своих детей, что осели в поисках длинного рубля в далекой Москве, про мелкие, несущественные житейские проблемы, про последние новости, увиденные по телевизору, последние слухи, услышанные бог весть где. Доктор снисходительно слушал бабушку, отвечая на её неизбежные расспросы, неожиданно для самого себя, чувствуя как с его души спадает неведомый, тяжелый как пудовая гиря, камень. Ну, когда ещё он вот так просто говорил с кем-то? Работа лишала простого, человеческого общения. На вызовах один сплошной сбор анамнеза, с коллегами любой разговор скатывался к обсуждению опять же медицинских вопросов. Злость, усталость и раздражение, накопленные за последние сутки в его душе, да нет… пожалуй, за всё время работы на скорой пропадали, крадучись уходили в неизвестные дали, прятались по закоулкам подсознания. И не вспоминались ему сейчас проблемы. Не волновали вопросы об извечной нехватке машин скорой помощи, еще большей нехватки персонала, про низкую зарплату, про наглеющих день ото дня пациентов, на дежурство, про невыплаченный кредит, про вечно больную спину…

Спускаясь вниз по лестничному маршу, поправляя то и дело, сползавший с плеча электрокардиограф, Андрей внезапно с улыбкой подумал, что все-таки нельзя считать вызов ложным или безрезультатным. Определенный терапевтический эффект имел место быть. Только вот в карте вызова, в графе «использованные медикаменты» ты не впишешь «лекарство от одиночества». Машинально отсчитывая ступеньки за ступенькой, доктор улыбался, впервые за сутки, просто так, лишь потому, что внезапно у него улучшилось настроение, и все проблемы мира стали несущественными. Вспоминая ночное чаепитие, охочую до разговоров бабушку, ее комнатушку, обставленную бедненько, но со вкусом и уютом, он решил, что сменившись сегодня утром, он отоспится, а затем возьмет какой-нибудь вафельный тортик и перед следующим дежурством напросится в гости к бабушке попить с ней чаю. Благо адрес запомнил. «Лекарство от одиночества, – рассуждал он, – как терапию от гипертонической болезни необходимо принимать пожизненно, а главное систематически»